во всем мире, а в развитии Советского Союза. Были ли они действительно так уверены в силе примера собственных успехов, точно сказать нельзя, но очевидно, что советские лидеры нашли идеологическое оправдание тому, чтобы не рисковать безопасностью Советского Союза в погоне за революционными изменениями в мире. Они также нашли идеологическое обоснование, вспомнив, что Ленин отвергал "теорию революционной войны", которую отстаивали некоторые большевистские лидеры, стремившиеся перенести социализм из Советской России в другие страны. Горбачев упомянул об этом в докладе и добавил: "Сегодня мы также твердо убеждены, что разжигание революций извне, а тем более военными средствами, бесперспективно и нецелесообразно".
Единственной страной третьего мира, упомянутой по имени в докладе Горбачева, был Афганистан. И он был упомянут не как пример революционного прогресса, а как пример контрреволюционного вызова, поддерживаемого империалистами. Более того, Горбачев рассматривал ситуацию не с точки зрения ее значения для революционных изменений в третьем мире, а как угрозу для "третьего мира".
Наконец, он характеризовал Афганистан как "кровоточащую рану" и оправдывал прямое советское участие (прежде всего, перед своей основной аудиторией, членами Коммунистической партии и советским народом) не как советскую жертву мировому революционному прогрессу (хотя и направленную "по просьбе афганского] правительства"), а из-за "наших жизненно важных национальных интересов" в мирных соседях и "безопасности наших границ" .
доказательства того, что эта цель была главенствующей мотивацией советских лидеров
при принятии решения об интервенции в 1979 году. Упоминание об этих прошлых, прямых, односторонних действиях по удовлетворению императива советской безопасности было, однако, исключением из основной направленности доклада.
Центральное место и тема всего обсуждения целей советской внешней политики не только была посвящена безопасности, но и была сформулирована беспрецедентным образом. Хотя предотвращение ядерной войны, достижение прогресса в разоружении и содействие мирному сосуществованию были видными советскими целями, выдвинутыми также в докладах на трех предыдущих съездах партии, теперь они были названы "главным направлением деятельности партии на мировой арене" и получили новый контекст. Горбачев подчеркнул новый императив, сказав, что "мир стал слишком мал и хрупок для войн и политики силы [силовая политика]". Сердцем аргументации Горбачева был вывод о том, что никакая нация больше не может найти безопасность в военной мощи, ни в обороне, ни в сдерживании. "Характер современного оружия, - по словам Горбачева, - не оставляет ни одному государству надежды защитить себя только военно-техническими средствами, например, путем создания даже самой мощной обороны". И, хотя взаимное сдерживание было более эффективным, чем оборона, "безопасность не может бесконечно основываться на страхе возмездия, то есть на доктринах "сдерживания" или "устрашения". Скорее, "задача обеспечения безопасности все больше становится политической задачей и может быть решена только политическими средствами". Более того, безопасность может быть только взаимной в отношении безопасности Советского Союза и Соединенных Штатов, а "если рассматривать международные отношения в целом, то она может быть только универсальной". И, основываясь на предыдущем обсуждении глобальной взаимозависимости, он завершил свое обсуждение внешней политики призывом к "созданию всеобъемлющей системы международной безопасности" - военная, политическая, экономическая и гуманитарная.
Что касается отношений с Соединенными Штатами, Горбачев, казалось, немного защищался по поводу того, что им уделяется большое внимание. Он сказал: "Мир, конечно, гораздо больше, чем Соединенные Штаты. . .. И в мировой политике нельзя замыкаться только на отношениях с какой-то одной страной, пусть даже особенно важной. Это, как показывает опыт, только поощряет презумпцию силы. Но, естественно, мы придаем важное значение состоянию и характеру отношений Советского Союза и Соединенных Штатов". У наших стран не мало общих интересов, есть объективный императив - жить в мире друг с другом, конкурировать на равных и взаимовыгодных условиях - но только на равных и взаимовыгодных".
Выступая за улучшение отношений с Соединенными Штатами и Западом в целом, Горбачев подчеркнул, что для этого, конечно, необходима готовность обеих сторон. "Мы прекрасно понимаем, что отнюдь не все зависит от нас, что многое будет зависеть от Запада, от способности его лидеров не потерять трезвый рассудок на важном историческом перекрестке". Перспективы были омрачены событиями в Соединенных Штатах. "Правящие круги США явно потеряли реалистическую ориентацию в этот сложный период истории". В результате того, что "пришедшая к власти в США правая группировка и их главные соратники по НАТО резко перешли от разрядки к политике военной силы", "никогда еще за последние десятилетия [то есть в период холодной войны] ситуация в мире не была столь взрывоопасной, а следовательно, сложной и неблагоприятной, как в первой половине 1980-х годов". Следовательно, главный вопрос заключался в следующем: "Могут ли правящие центры капитализма вступить на путь трезвой, конструктивной оценки происходящего? Проще всего было бы ответить: может быть, да, а может быть, и нет. Но история не дает нам права на такую перспективу. Мы не можем ответить "нет" на вопрос, будет или не будет человечество".
Несмотря на негативную оценку позиции администрации Рейгана на сегодняшний день, Горбачев все же отразил сдержанный оптимизм, основанный, в частности, на недавней встрече на высшем уровне в Женеве. Соответственно, он сказал, что "в советско-американских отношениях наметились признаки перемен к лучшему", хотя и предупредил, что "резкое охлаждение климата в первой половине 1980-х годов вновь напомнило нам, что ничто не приходит само по себе". Действительно, в поздней вставке в доклад Горбачев отметил, что советское руководство двумя днями ранее получило отрицательный ответ от президента Рейгана на свои последние предложения. И он подчеркнул - тема, которая будет повторяться в течение года, - что значение следующей встречи на высшем уровне, договоренность о которой была достигнута в Женеве, заключается в ожидании, что она даст "практические результаты по наиболее важным направлениям ограничения и сокращения вооружений". Не только "нет смысла вести пустые разговоры", но и советско-американские переговоры не должны использоваться как прикрытие для продолжения гонки вооружений. В то же время, ранее в докладе он оправдывал курс на улучшение отношений, говоря, что "необходимо искать, находить и использовать даже самый маленький шанс, пока еще не поздно, чтобы сломать тенденцию растущей военной опасности".
В этом заключалась дилемма советского руководства: как добиться даже маловероятного шанса на прорыв в ограничении вооружений с Соединенными Штатами, не став участником переговорного процесса, который американские лидеры могли бы использовать для продолжения конкуренции вооружений, а не для достижения соглашения об ограничениях и сокращениях. И они не нашли ответа на эту дилемму.
Новое мышление", как его стали называть, столь четко отраженное в докладе Горбачева на съезде партии, конечно, возникло не сразу. Советские ученые и чиновники разрабатывали этот новый подход в течение многих лет.
