- Голова раскалывается, - проговорила в ответ и не солгала. Боль становилась все сильнее и, кажется, тот факт, что я призвала магию, вычерпал мои силы и способность сопротивляться боли. Как же далеко мы находимся от дома, если не прошло и десяти – пятнадцати минут, а меня уже начинает тошнить.
- Открывай! – не в силах сдержаться, рявкнуло существо.
Я положила руки на ключ и резко повернувшись, взглянула во тьму, таившуюся под капюшоном.
- Ага! Щаз, мерзость, - выкрикнула и выдернула ключ.
Признаюсь честно, не ожидала, что он выскользнет из скважины так легко. А потому едва не упала от собственной инерции. Увидев, что я сделала, Степан бросился ко мне, да не тут-то было. Дорогу ему преградил Волков. Я не видела, как схлестнулись эти двое. Я просто встала на колени, воткнула громадину ключа в сырую землю и выпустила огонь.
Пламя вспыхнуло с яростью, словно только и ждало, когда получит свободу. Наверное, я сделала что-то не так, потому что руки опалило нестерпимым жаром. Крик боли сорвался с губ. Что-то внутри меня зашептало: «Брось! Оставь! Сгоришь же ни за что! Вася!», - но я стиснула зубы, рыдая от боли и продолжая удерживать ненавистный ключ. Страх и ярость придали сил, увеличили ману.
Сначала ничего не происходило. Ключ сопротивлялся, а потом что-то изменилось. Ярко вспыхнул свет, слепя глаза, и металл раскалился докрасна.
- Ааа! – задрожало в воздухе, словно кто-то громадный и могучий завопил от боли. И что скрывать, я кричала вместе с ним.
- Нет! Нет! – раздалось за спиной. – Не смей! – голос сорвался на визг, но теперь это был не визг счастья, а ужаса.
Вот как! Даже на мгновение боль отступила. Оказывается, нечисти тоже может быть больно!
- Пропади пропадом, гадость ты этакая! – я кричала, чувствуя, как горят руки. Боже, как же это было больно! Даже забыла о том, что меня тошнило. А голова… Да теперь эта боль не шла ни в какое сравнении с головной!
Ключ под ладонью таял, плавился. Я плакала и слезы, падая на раскалившийся металл, шипели, будто возмущались подобным отношением.
За спиной шла борьба. Короткая и злая. А у меня даже сил не было обернуться. Сила таяла, пламя росло. Я знала, что Добрыня там позади меня удерживает Степана, не дает ему добраться до ключа. Нет, он не убьет его. Он же поклялся. Но удержать может.
- Сгинь, гадость! – прошептала, глядя на потемневшие руки. Ключ сполз в одну сплошную лужицу металла, алую, горящую. Кто-то положил руки мне на плечи, потянул прочь твердя:
- Все, Василиса, все!
Я обернулась, успела увидеть лицо Добрыни. Боль застилала глаза и открывшийся портал увидела не сразу, как и тех, кто выпрыгнул из него.
- Ой-ей! Вот шо делаетси!
Знакомый голос. Так это моя Маруся!
- Василисушка! – запричитала домовиха и бросилась ко мне.
Как она сюда попала? В воспаленном от боли сознании вспыхнуло напоминание. Ведь домовиха умела перемещаться, даже по дому. Кто знает, вдруг ей и порталы доступны, а?
Прежде чем Маруся подоспела и обняла меня своими пухлыми работящими руками, перед нами метнулось существо в балахоне. С диким ревом, будто его резали на части, оно упало перед лужей металла, запустив в него тощие пальцы. Будто пытаясь собрать ключ назад. Но безуспешно.
Добрыня вскинул руку, швырнул водяной шар. Не в Степана, нет. Но в раскаленную лужу металла. А затем сгреб нас с домовихой, закрыв спиной от оглушительного глухого взрыва.
- Ох! – запричитала Маруся. Толкнув Волкова, она перехватила меня, с ужасом глядя на обогревшие руки.
- Колдовать не умеють, а лезуть усе тудыж, растудыж! – высказалась маленькая женщина.
Я подняла взгляд сперва на Добрыню, ну с ним мы еще покумекаем, затем перевела на Степана. От него остался только торс да ноги, торчавшие из-под ткани балахона. Руки и голову оторвало напрочь вместе с капюшоном.
- Магия? – спросила я, холодея от боли и чувствуя, что вот голова совсем не болит. Хотя, на фоне пострадавших рук, это можно и не заметить.
- Физика! – ответил Волков и наклонился ко мне. Он успел подхватить меня на руки до того, как я потеряла сознание от боли. И спасительная темнота окутала мир, унося с собой боль и страх.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Руки болели еще долго. Даже после того, как мне их вылечили. Видимо, слишком много плохой негативной магии было в этом треклятом ключе.
Моя Маруся, злая на весь мир и особенно на одного колдуна, ворковала над пострадавшими конечностями и была настроена крайне недружелюбно в отношении Волкова. Думаю, если бы не моя просьба, он не вошел бы в дом.
Добрыня пришел с цветами. Где-то раздобыл букет из садовых ромашек, таких красивых и больших, что мне на миг даже показалось, что над ними пришлось поколдовать кое-какому колдуну.
Вид у него был такой, что краше в гроб кладут, но я не спешила сменить гнев на милость.
- Почему не предупредил? – спросила хмуро, лежа на кровати. Руки были обмотаны листьями лопуха, вымоченными в особенном настое по старому рецепту Маруси. Сама домовиха с презрительным взором вышла, оставив нас наедине. И я за это была ей очень благодарна.
- Я боялся, что ты откажешься помогать, а потом, могла все испортить, - ответил честно мужчина.
- Ты, по сути, использовал меня! – сорвалась на крик. Ой, как же хорошо, для него, конечно, что он сразу мне не вручил свои цветочки. А то бы сейчас отходила по наглой и, кстати, бритой, харе. С таким прямо приятным удовольствием. Честное слово!
- Прости. Я не мог допустить, чтобы ключи оказались на темной стороне, - сказал колдун.
- Ага! Теперь их нет! И, кстати, проклятья, кажется, тоже, - хоть что-то хорошее во всей этой истории.
- Уничтожив ключ, мы уничтожили проклятье, Василиса. Ты уничтожила.
- И мне за это полагается приз или денежная компенсация? – я показала на свои руки. Нет, с руками было все в порядке. Но надо же надавить на совесть этого наглеца!
- Если позволишь, буду всю оставшуюся жизнь целовать твои руки и просить прощения, - Добрыня присел на край кровати, вот так, без моего на то разрешения.
- Вот еще! - фыркнула я. – Нам ведьмам не надо никаких колдунов. Да еще и обман…
Хотела закончить, «обманщиков», да не дали. Сгребли в охапку, поцеловали жадно, сильно, лишая возможности к сопротивлению. Я на поцелуй ответила. Но потом, когда Волков отодвинулся, явно довольный собой, не удержалась и припечатала к его щеке свою ладонь. Звонко так. И отпечаток остался. Да, он его в два счета уберет потом, но мне все же приятно.
- Я люблю тебя, вредная моя ведьма! – признался мужчина. – И ты будешь моей.
- Это мы еще посмотрим! – ответила веско и дерзко, вскидывая подбородок.
- Вот увидишь! – он улыбнулся, предвкушая то, что будет между нами дальше.
Но пусть не думает, что я сдамся так просто и быстро. Ведьмы дамы вредные. И прощают не сразу. Особенно я.
Эпилог.
- Хлеб-то полож на пень, агась, сюды, значитси, - Маруся расстелила полотенце на трухлявом пеньке и подождала, пока я положу на него круглую хлебину, которую, к слову, пекла этим утром сама. Да, теперь я и это могу. Спасибо Марусе.
Я покосилась на помощницу. В новом платье, купленном мной в райцентре, да при нарядном платке и в бусиках, она была просто игрушечка. Милая такая. И нос вроде не картошка, и глаза не блюдца, а два бездонных озера. В общем, красотка, каких поискать.
Кстати, мысли не мои. Подслушала вчера вечером, как Прошка напевал все это моей Марусе у нас в огороде. Ухаживает. Но она пока кремень. Хотя, мне кажется с некоторых пор поглядывает на соседского домовика более благосклонно. Так что, глядишь, все между ними сладится. А я только за. Прохор Иванович мне нравится. Работящий, приветливый.
- Добро, - кивнула маленькая женщина, отвлекая меня от моих мыслей. – Тяперича отходим и зовем, значитси, хозяина леса.
- Хорошо, - я сделала так, как было велено.
- Фялип! – зычно закричала домовиха, так, что птицы с ближайших деревьев с шумом сорвались прочь. – Фялип! Гости туточки! Выходь! Мы тябе презенту принясли с Василисушкой! Заодно и познакомятесь. Пора ужо!
