Джули тихо спросила:
— Иван, всё в порядке?
Брат Марьи вздрогнул, возвращаясь из мест, известных только ему одному.
— Прости. Да, конечно, входи.
Молодой человек проводил девушку в комнату.
— Я пришла узнать о Сейме.
Иван дёрнулся, как от удара. Джули удивлённо посмотрела на вампира.
«Да что здесь творится? Сначала Марья ходит кругами, что на неё совсем не похоже, затем отправляет к своему братцу. Но и с ним, похоже, будут проблемы».
Блондин продолжал молчать, ставя девушку в весьма неоднозначное положение.
— Иван, ты меня знаешь, я не уйду, пока не получу того, что мне нужно.
Мужчина тяжело вздохнул, провёл рукой по волосам.
«Спасибо, Берк, теперь и я должен выкручиваться и лгать».
— Что ты хочешь знать?
Не раздумывая, Джули перешла в наступление:
— Что случилось с Сеймой?
— Что ты знаешь?
Брюнетка начинала злиться, ей хотелось крикнуть ему в лицо: «Да ни хрена я не знаю. Слепой котёнок в вашем подразделении. И ладно бы как в любой нормальной конторе, всё тайное через минут пять-семь становится явным посредством сплетен. Ведь большинство людей не умеют держать язык за зубами, а у кого-то вообще можно диагностировать словесное недержание и повышение значимости посредством выбалтывания самых горячих тайн в районе курилки. Но здесь все молчат, как партизаны. Невозможно работать». Но вместо этих мыслей выдала иной вариант:
— Начни сначала.
Иванов опустился на диван, обхватил голову руками, в каждом движении мужчины сквозили отчаяние и бессилие. Жалость охватила Джули, но отступать брюнетка не собиралась. Сначала информация, эмоции потом, иначе она будет до пенсии пытаться разобраться в делах, творящихся в подразделении Морана.
— Я не могу тебе сказать. Так прописано в моём контракте. Узнай правду у Берка, — или Иван неудачно выразился, или упоминание Берка вызвало такую реакцию, но вампир с удивлением обнаружил, как Фарион опускается рядом с ним на диван, обхватывает голову руками, из груди девушки вырывается слабый стон.
«Берк и правда — понятия несовместимые», — думала Джули, жалея уже не Иванова, а себя. И почему она думала, что узнаёт всё и сразу.
Почему-то в этот миг Фарион чётко осознала: Моран никогда не был откровенным с ней. Хотя в глубине души она всегда знала это, как знала и то, что с Ричардом всё обстояло иначе. Отец скрывал часть правды, защищая, а сын скрывает, защищаясь. А кто сказал, что будет легко. Но с чего-то надо начинать. К тому же, Иванов ни в чём не виноват.
— Расскажи, что можешь.
Собрав волю в кулак, Иван выдал на одном дыхании:
— Сейма в психиатрической лечебнице, могу дать адрес.
От такого поворота событий перехватило дыхание, нечто мерзкое коснулось сердца. Сил хватило на одно слово:
— Пиши.
Мужчина поднялся, подошёл к письменному столу, вырвал листок из блокнота, быстро набросал адрес, дрожащими руками протянул бумагу брюнетке.
Послышался звук открываемой двери, в комнате появилась Марья. Джули подняла усталый взгляд:
— Ты тоже ничего не можешь мне сказать.
Женщина с грустью произнесла:
— Нет, мне жаль. Тебе нужно поговорить с Мораном.
Уставясь в пустоту, девушка прошептала как будто самой себе:
— В последнее время я только этим и занимаюсь, — Джули вдруг вспомнила странную реакцию шефа на известие об Игоре Коневе, — но лучше не становится.
— Пойдём на кухню выпьем чаю.
Джули с трудом поднялась с дивана и устало поплелась за Марьей. Иван не сдвинулся с места.
В который раз он прокручивал утренний разговор с шефом, пытаясь уложить всё в систему, осознать и принять неизбежность. Разум понимал, но сердце отказывалось. Обрывки фраз болезненными осколками врезались в память.
Раздавленный, потерянный вампир пытался понять поступок своего начальника. Возможно, он даже не имел на это права, но был не в силах остановиться.
— Почему ты это сделал, Берк, почему?
Ликвидатор молчал, продолжая взвешивать все «за» и «против» предстоящего разговора. Как же тонка грань между тем, что и как можно сказать сотруднику, объясняя, и тем, что и как говорить, не оправдываясь. Иван расценил молчание шефа иначе. Желая достучаться до Морана, Иванов упомянул факты, которые причиняли боль всем.
— Берк… то, что ты сделал с Сеймой, было жестоко, — как трудно подбирать слова, когда нахлынувшие чувства мешают дышать, — безумно жестоко и дико, даже для тебя. Пусть бы ты сделал это с любым из нас, слышишь, с любым, но только не с ней.
На несколько секунд вампир прижал пальцы к вискам, Моран молчал.
— Ричард предупреждал нас… — Берк застыл, упоминание имени отца поразило, затронув что-то в душе, — ты намного сильнее его при так называемой трансляции образов будущего. А для нас это означает намного больнее.
Странно, но Ричард никогда не говорил сыну ничего подобного. Признание Ивана стало откровением.
— Когда ты и Сейма… — вампир замолчал, собираясь с мыслями, — в общем, в твои глаза смотрела только она, но нас всех в это время буквально выворачивало наизнанку, боль была невыносимой. С твоим отцом всё проходило в разы легче. Позже мы с ребятами говорили об этом: никто и никогда не испытывал такой боли, просто находясь рядом с тем, кто заставляет смотреть…
Иван сжал руки в кулаки, голос, насквозь пропитанный отчаянием:
— Мне и представить страшно, что пережила она.
Моран не ожидал такого поворота событий, но ситуация требовала жёсткого контроля и сосредоточения сил, ликвидатор оставил тревожные мысли на потом. Тишину нарушил спокойный, холодный голос:
— Ты не смеешь оспаривать мои решения, запомни это раз и навсегда. Я сейчас говорю с тобой только потому, что уважаю твои чувства к Сейме, не более.
Иван посмотрел на шефа странным взглядом, в котором смешались осуждение, непонимание и полное отсутствие надежды изменить что-либо:
— Она в психиатрической клинике, я видел её, точнее то, что от неё осталось.
Отключив эмоции, Берк невозмутимо ответил:
— Мне жаль, но разве ты предпочёл бы увидеть её останки, растерзанные кароном? — показное равнодушие тона чудовищно не сочеталось со смыслом сказанного.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
