зрелищем. Команда ЦДСА (с сезона 1951 года Центральный Дом Красной Армии стал называться Центральным Домом Советской Армии) встречалась с командой города Калинина — это была сенсация: коллектив класса «Б» выступает в финале Кубка страны. Матч оказался упорным, и при счете 2: 1 калининцам удается забить еще один ответный гол. Ничья? Нет, судья определил положение «вне игры». Калининцы опротестовали решение судьи. Армейцы поддержали протест соперников, и была назначена переигровка. Во втором матче счет открыли калининцы. Армейцы (Вячеслав Соловьев) с трудом сквитали счет, а незадолго до конца второго тайма Гринин с подачи молодого игрока Родина забивает решающий гол. Итак, опять «золотой дубль».
* * *
Сезон 1952 года начался с подготовки к Олимпийским играм в Хельсинки. За основу взяли команду ЦДСА. В конце концов был определен состав, и тренеры увезли сборную в Финляндию. Как известно, в повторном матче наша сборная проиграла югославам. «Кому отвечать?» Началась «игра в одно касание», в результате проиграла команда ЦДСА, и весь наш футбол — славный коллектив был распущен. Это решение окончательно подвело итоговую черту под эпохой послевоенного футбола.
Много горьких дней пережил Григорий Федотов — его команды больше нет, навсегда разрушены те традиции, рождению и укреплению которых он отдал всю свою жизнь. Нет рядом и старшего друга — Бориса Андреевича Аркадьева. Многих нет рядом…
Потом армейский коллектив начали восстанавливать. Но созидать гораздо труднее, чем разрушать. Под разными наименованиями выступала команда и лишь в 1955 году завоевала бронзовые медали и кубок. В 1956 году только бронзовые медали (кубок в тот год не разыгрывался). В 1957 году уже ничего. Неудачная поездка в Англию. В то время старшим тренером был Григорий Пинаичев, начальником команды — Всеволод Бобров, тренером — Григорий Федотов.
Пинаичев и Бобров выехали с командой в ГДР, а Григорий Иванович отправился в Тбилиси, где доигрывались пропущенные матчи. В Тбилиси Федотов заболел (видимо, он заразился вирусным гриппом еще в Москве).
Возвращался в Москву Федотов со спартаковцами. В следующем году он решил демобилизоваться и пойти работать в «Спартак», но связать свою судьбу с этим коллективом ему так и не удалось. Через несколько дней, 8 декабря 1957 года, Григория Ивановича не стало. Но легенда о нем осталась жить.
Позже Николай Петрович Старостин скажет нам: «Многое видоизменил в советском футболе Григорий Федотов, Ни один тренер никогда так не двигал вперед класс нашего футбола, как этот рабочий парень из подмосковного текстильного городка». И это справедливо.
Д. Урнов
ВСЕГДА В ПОСЫЛЕ
(Борис Лилов)
I
В чем, собственно, заключается искусство верховой езды? У футболистов, известно, один лучше другого бьет по мячу. Бегун или боксер — тоже понятно. А чем может быть особенно замечателен человек, сидящий на лошади? «Несется конь быстрее лани», — а человек что?
И это вовсе не вопросы профана.
Едва ли футболист, потерпев поражение, станет оправдываться, что ему бутсы были не по ноге. Но конник, бывалый конник, может сказать: «Вместо лошади не поскачешь». Или: «Младенца посади, и этот конь его первым к финишу привезет».
Слышите? «Конь привезет» — что же тогда остается на долю человека?
Ведь и звезда Бориса Лилова (1923–1969) стала клониться к закату одновременно с тем, как сошла со спортивной арены его гнедая Диаграмма. Многие так и судили: «Диаграммы нет — нет и Бориса…»
— Так что же, много значит лошадь для всадника?
Самого Бориса Михайловича уже нет, чтобы сказать, большую ли роль в его спортивной судьбе сыграла Диаграмма или Мальта, но друг его и соконюшенник Андрей Фаворский начинает ответ на такой вопрос с глубокого вздоха.
Говорит:
— Виноват…
— Кто? Перед кем виноват?
— Перед жеребцом своим я виноват.
Жеребца зовут Маневр, и исполнилось ему двадцать лет. Лошадиный век течет в четыре раза быстрее человеческого, стало быть, в свои лошадиные двадцать по-человечьи Маневр — восьмидесятилетний старик. Перевели его из класса олимпийского в группу учебную, и вместо всадников высшего класса носит он на своей спине новичков.
— И ни разу, ни разу, — вздыхает мастер, — не навестил я его… Идем!
И мастер, предложив идти на конюшню, как бы ведет в историю нашего конного спорта. Это видно по кличкам, по датам и титулам. Имена на табличках говорят сами за себя. Компания, собравшаяся в первом конюшенном отделении, так блистательна, что глазам не верится: мировые чемпионы, те, что смотрят на нас обычно с фотографий, или со спичечных и конфетных коробок, просто «памятники самим себе» — вороной Пепел, гнедой Корбей и даже конь-идеал — легендарный Абсент… Когда-то здесь же место было и Диаграмме и Маневру, но Диаграммы нет, а к Маневру идти надо теперь через всю конюшню, в дальний угол, в отделение подсобное.
Осыпанный сединой с головы до ног, отвернувшись от кормушки, стоит ветеран. Как обычно делают видавшие виды лошади, он часто переступает ногами, перенося вес то на правую, то на левую. На здоровой ноге он и полчаса мог бы простоять, прежде чем сменить ее, а на больной не продержаться и сорока пяти секунд: больно! Сказываются годы, битвы[9], — конь дремлет, переступая с ноги на ногу.
— Рыжий! — произносит Фаворский.
Истинные конники сентиментальностью в отношении к лошадям, даже очень дорогим для них, не отличаются. Окликнул, зашел в денник, похлопал по плечу, седло и уздечку надел и вывел на манеж — так поступил и Фаворский в тот раз, только не нужно было ни седла, ни уздечки. Но Маневру непривычно было оказаться на ристалище, для него столь знакомом, без постоянных своих атрибутов и к тому же без всадника. Он осмотрелся кругом, а также взглянул на хозяина, как бы желая знать: «Что делать будем?»
Со стен, с портретов глядят на него знаменитости былых времен. Вот портрет его собственного отца. Его «тетка», «прабабка». Иные из них видели, как приходил сюда смотреть манежную езду Толстой, живший по соседству. И многие мастера верховой езды показывали здесь свое искусство, поколение за поколением, смена
