— Не верю я в провидцев…
— Ты ни во что не веришь, — сердитым шепотом сказал Саша. — Прямо Фома неверующий. Ограниченный ты, Лев. Правильно Чарский тебя обругал. Как же ты объяснишь эту загадку? Как наш шутник мог предвидеть «Марину» и «Лизу»? И почему нас преследуют, если это не Пушкин, и даже не Вяземский, а просто шутник?
— Не знаю, — отвечал упрямый Лева.
Но Саша тоже был упрям.
— Хорошо, плевать на Пушкина… Факт налицо: некто написал в этой рукописи всякие пророчества. За эти пророчества уже убили несколько человек и нас хотят укокошить. Ты с этим согласен?
— Не знаю.
— Опять «не знаю»! А что ты знаешь, четырехглазый?!
Саша с досады крякнул, соскочил с дивана — пружины жалобно взвыли — зажег свет, достал из кармана листочки, сходил в другую комнату за лупой (у Мельника была сверхмощная профессиональная лупа, необходимая в его тонкой работе); возвратившись, долго усаживался поудобней, нарочно долго… Он это все делал назло Леве, который просил его не ворочаться и не прыгать на диване, потому что визг пружин мешал Леве спать. Сноп света скользнул по низким окнам, и слышно было, как проехала машина — в соседний двор, кажется…
— Когда же они наконец поймут, что от них зависит судьба России?! Когда осознают свою миссию?!
— Не знаю.
— Если б они читали те, правильные, стихи, что ты написал, — они бы поняли.
— Спасибо, конечно… — кисло ответил Большой. — Но я в этом отнюдь не уверен.
— Ну хорошо, а когда до них хотя бы дойдет, что рукопись подлинная?
— До них это дойдет лишь в одном случае: если они встретятся с пушкиноведами и те установят подлинность рукописи. А встретиться с пушкиноведами они не могут, потому что боятся их как огня. И правильно делают: за всеми пушкиноведами с самого начала операции пущена наружка, и весь Пушкинский дом прослушивается и просматривается.
— Но они могли бы…
— Ничего б они не могли. И вообще мне теперь кажется: даже если б они с самого начала сумели разобрать абсолютно все слова и были твердо уверены, что рукопись принадлежит Пушкину, — они все равно никакой миссии бы не осознали…
— Почему?! Почему в нормальных книгах герой сразу осознает, что он должен спасти человечество?!
— Черт его знает…
— и что же нам делать?
— Не знаю.
— Никто, блин, ничего не знает! — сказал Мелкий, беспомощно всплескивая ручками. — Неужели я один должен за всех отдуваться?!
А Большой отвернулся, поднял воротник пальто и засвистел какую-то песенку, очень грустную. Он вообще в последнее время был печален и тих, Мелкий не мог понять, почему.
Саша решил вот что: оставить в покое все двойные листочки и сосредоточиться на девятом, предпоследнем: он полагал, что чем ближе к концу, тем понятней должно быть, что же такого важного написал неизвестный человек (Пушкин, не Пушкин — все равно), что целая армия агентов брошена на поиски его виршей. До сих пор беглецы девятому листку уделяли мало внимания, потому что он был из всех самый грязный, исчерканный и неразборчивый; к тому же у них была лишь ксерокопия этого листка, что делало чтение еще более затруднительным. Но теперь, благодаря мощной лупе, Саша надеялся разобрать больше. На листке были три строфы. Саша сумел разобрать кое-какие слова и даже фразы в первой из них. Потом у него глаза заболели от непривычки работать с лупой.
...............так..................А в год две тысячи восьмой................................................но лишь...................................остервенение народа...............................................Россию........................................................весной..........................в безднупреследуя свой идеал..........................................опустит занавес железный..........................................Навеки сохранится власть.
«Две тысячи восьмой! Что ж такое у нас случится в две тысячи восьмом? Плохое или хорошее или очень плохое?» Саша хотел поделиться своей тревогою с Левой, но Лева спал и посапывал во сне. Саша решил, что поговорит с Левой утром. Он отнес лупу на место, хорошенько спрятал все бумажки, выключил свет и, стараясь не очень вертеться, лег и стал думать о том, как устроит свою новую жизнь, когда у него будут документы, и с кем все-таки он хочет жить — с Катей или с Машей Верейской, и нельзя ли как-нибудь выкрасть или выпросить у Натальи Сашку и сделать экспертизу ДНК, и в какой бизнес вложиться, как только заработает денег. Ведь это все насущные вопросы, и решать их надо будет уже очень скоро, скорей, чем наступит две тысячи восьмой год.
— Нет, — в отчаянии воскликнул Мелкий, — это невозможно! Он неисправимый дуб!
— Да оставь ты их в покое, — сказал Большой. — Пусть там все идет своим чередом. Пошли лучше выпьем. Тоскливо мне что-то.
Лева проснулся поздно, в одиннадцать часов. Саша еще спал. Из-за стены не доносилось ни звука. Лева встал, заправил постель и пошел в другую комнату. Он ожидал увидеть Мельника, корпящего над документами, но комната была пуста. Фальшивые документы и преступные инструменты так и лежали на столе, как Мельник вчера их оставил. Лева заволновался. Он вышел во двор. Мельника и там не было.
Принуждая себя оставаться спокойным, Лева умылся под жестяным рукомойником. Он нарочно умывался очень долго, каждую минуту ожидая, что калитка отворится и Мельник войдет. Но Мельник не пришел. Лева вышел за калитку. По улице шла соседка и несла в хозяйственной сумке десять буханок хлеба — кормить порося. (У Мельника не было ни порося, ни какой-либо иной живности; он зарабатывал интеллектуальным трудом достаточно, чтобы все покупать в магазине.) Лева не собирался задавать соседке вопроШв Но она сама заговорила с ним.
— Опять, — сказала соседка и вздохнула.
— Да-да, — сказал Лева. Он представления не имел, о чем толкует соседка. Та, похоже, поняла, что Лева ничего не понимает.
— Ваш-то, говорю, опять, — сказала она.
— Мельник? Что опять? — Лева подумал, что у Мельника запой. Старик казался непьющим, но мало ли.
— Сидит на речке, сидит… Прошлый раз он месяц так просидел.
Видя недоумение Левы, соседка остановилась, поставила сумку на землю и снизошла до объяснений. Рассказ ее привел Леву в ужас. Оказывается, у Мельника с головой было не все в порядке. Так-то он был нормальный, но время от времени на него «находило», и тогда он неделями, будь то летом или зимой, сидел на берегу речки и на вопросы сельчан отвечал всякую чепуху. Потом это проходило само собой.
Когда соседка ушла, Лева кинулся в дом и разбудил Сашу. От Левиных новостей Саша весь похолодел; он и думать забыл о том, что прочел ночью про какой-то там две тысячи восьмой год.
Они решили пойти на речку и своими глазами убедиться в том, что на Мельника «нашло». Может быть, его как-то удастся вернуть к действительности. Саша оделся, привел себя в порядок, и они отправились на поиски. К речке вела узкая заросшая тропинка. Скоро они увидели сгорбленную спину Мельника. Старик сидел на берегу, под высоким старым дубом, и смотрел в воду. Листья сыпались ему на голову и плечи. Саша и Лева осторожно подошли к нему. Взгляд его выцветших глаз был рассеян. Он был очень жалок. Даже не верилось, что это опасный государственный преступник. Саша позвал его:
— Дедушка… Дедушка Мельник…
Старик — из конспирации, надо думать, — так и не назвал им своего имени-отчества, как и они не назвали ему своих имен, и они обращались к нему «дедушка», а он к ним — «эй».
— Но я не Мельник, — отвечал тот, глядя задумчиво сквозь Сашу, — я не Мельник…
— И кто ж вы у нас, дедушка? — спросил Лева, безуспешно пытаясь подавить раздражение. — Ворон?
— Я не Мельник, — ответил старик, — я з/к Щ-937… А ворон-то за нею так и не приехал.
— За кем, дедушка?!
— Она все ждала. Как все ждали: ночь сидишь, ждешь, слушаешь, где дверца хлопнет. Под утро ложишься. А уж на работу вставать. Она устала очень. Она у меня была гордая. Ждать не хотела.
Чудный случай:Когда (ты помнишь) бросилась онаВ реку, я побежал за нею следомИ с той скалы прыгнуть хотел…
— Здесь нет никакой скалы, дедушка, — сказал Лева.
— Не здесь. Она умерла не здесь. А черный ворон за ней не приехал. Переехал ее маленькую жизнь. Он приехал за мной.
— Вы о жене вашей говорите, дедушка?
— А нынче ночью — слышали? — он снова был здесь. Забрали дочку.
— Никто никого не забирал, дедушка.
— Приехал он опять.
Как же не слышали?Дверь хлопнула, и черный воронСтал у калитки. Мотор работал… Они быстроЕе забрали.
— Так это к соседям поздно вечером приехала машина, — сказал Лева. — Это к соседям, не к вам.
Старик ничего не отвечал. Он, весь дрожа, кутался в свою штормовку.
— Он же глухой, — сказал Саша Леве, — как он мог слышать машину?
— До сих пор не пойму, глухой он или прикидывается… И потом, он мог видеть свет фар. Окна-то на дорогу.
