Плоть гуманоида была чернильно-черной и, казалось, скорее, поглощала, нежели чем отражала свет. Черты его лица, частично скрытые ниспадающими гладкими волосами, бледными как кость, менялись, будто нефть. Кандалы на запястьях и лодыжках удерживали узника напротив ярких ламп, что образовывали освещаемую область. В тех местах, где конечности ближе всего находились к источникам освещения, они немного дымились, будто сам свет обжигал их.
— Освободи меня… или убей, — прошипело существо.
Беллатонис задумался на мгновение.
— Зачем мне это надо, если вполне восхитительно просто наблюдать, как ты страдаешь? — сказал мастер-гемункул. — Мне известно, что ты собой представляешь, мандрагор; ты один из рода теней, отпрыск Элиндраха. Ты лишь один из семейства увертливых полуреальных убийц, о которых я всегда предостерегаю неопытных юнцов.
Мандрагор поднял голову и повернул свое непостоянное лицо на голос Беллатониса. Игловидные зубы блеснули на миг.
— Ты враг Зиклеяда, — прошептал он. — Ты пришел как вор, чтобы украсть у него. Я убью его для тебя.
— Заманчиво, — согласился Беллатонис, — но это довольно грязно. Я считаю, что вендетта порождает уникальную форму энергии во вселенной, такую, которая самоподдерживается и поглощает все, к чему прикасается.
— Я имею власть среди своего рода, правитель танца теней. Куда я пойду, другие последуют за мной. Мы завершим твою месть еще до того, как она успеет начаться.
Беллатонис потряс головой:
— Нет, нет. Смерть Зиклеяда лишь приведет к назначению нового патриарха-ноктис. Гибель нынешнему я уже обеспечил. Скорее, я бы не хотел, чтобы его заменила неизвестная и потенциально более компетентная личность.
— Тогда убей меня или я раскрою твоему врагу все, что видел и слышал от тебя, — вновь прошептал мандрагор с переменчивым угольно черным лицом, прежде чем снова опустил голову.
— Я еще ничего не решил, — ответил Беллатонис, — но мне, по правде говоря, уже скоро надо идти дальше. Прежде чем я уйду, ответь мне на один вопрос. Как получилось, что тебя поймали и выставили напоказ подобным образом?
— Меня предал собственный брат и заманил в ловушку Зиклеяда. Теперь же он сидит на моем троне из черепов в Элиндрахе, а Зиклеяд держит меня живым для того, чтобы управлять им, угрожая моим освобождением. Освободи меня, и я отомщу обоим глупцам!
— Есть другое предложение. Я освобожу тебя. Ты следуешь за мной, чтобы убедиться, что я благополучно выберусь из лабиринта и вернусь к Маликсиану целым и невредимым, дабы доставить его нового питомца. После этого делай что хочешь — отрубай голову Зиклеяду или своему брату; все что угодно, что удовлетворит тебя. Время от времени я буду прибегать к твоим услугам, если ты согласишься предоставить их за разумную цену. Как тебе такой расклад?
— Пусть Кхерадруакх заберет мою голову, если я когда-нибудь подведу тебя, — прошептал мандрагор, в его голосе слышалось искреннее возбуждение. — Сломай лампы и освободи меня!
Беллатонис слегка улыбнулся, опустил клетку с геноорлом и отрегулировал небольшой пистолет. Единственный высокоскоростной осколок, выпущенный оружием, разбил источник света, и кристаллические фрагменты дождем рассыпались по полу. В тот же миг, как свет исчез, мандрагор, казалось, пропал из вида, и ледяной холодок прошел по комнате. Мастер-гемункул огляделся вокруг, пожал узкими плечами и подобрал орлиную клетку.
— Я все еще здесь, гемункул, — раздался шепот мандрагора из теней, и Беллатонис ощутил студеное дыхание в затылочной части шеи. — Я иду следом. Уходи отсюда и ничего не бойся, дух моего клинка голоден. Как мне называть тебя, враг Зиклеяда?
— Я говорил тебе, он мне не враг, просто тот, кто не заслуживает быть моим хозяином, а ты можешь называть меня Беллатонисом. А как мне звать тебя, правитель теней?
— Ксхакоруакх. Тебя стоит предупредить, что любой господин, какого ты посчитаешь недостойным, со временем станет твоим врагом.
— Тем предпочтительнее выглядит перспектива быть твоим собственным хозяином всякий раз, когда это возможно.
Гнездо Маликсиана нарушало привычное самообладание Беллатониса, когда дело касалось высоты. Разреженные облака плыли далеко внизу под узкой дорожкой, на которой он сейчас находился, высочайшие клетки Вольеров торчали словно горные пики. Мастер-гемункул сосредоточился на том, чтобы удержать равновесие, пока с орлиной клеткой в руках шел вдоль рейки. Он решительно справился с попытками фаворитов и подхалимов Маликсиана забрать у него клетку. Маликсиан получит орла из его собственных рук и ни чьих других.
Орел сильно возбудился с того момента, как они вошли в Вольеры, шипел и изгибал крылья настолько, насколько позволяло тесное пространство клетки. Были моменты, когда, казалось, существо целенаправленно пыталось сбросить Беллатониса с рейки. Гемункул не обращал внимания на попытки покушения и, наконец, добрался до открытого балкона, где архонт Маликсиан игрался с несколькими недавно вылупившимися острокрылами. При виде Беллатониса с клеткой в руках архонт Маликсиан оставил птенцов и чуть не раздавил их, торопливо направляясь к нему навстречу.
— Потрясающе, просто потрясающе, — оценивающе проворковал Маликсиан, когда орел сделал свою лучшую попытку откусить пальцы мастеру-гемункулу.
— Это было не так-то просто, мой архонт, — произнес Беллатонис, с явным облегчением освобождаясь от ноши. — Боюсь, я нажил себе врагов в своем прежнем ковене, но моя признательность за ваше покровительство не знает границ.
Маликсиан посмотрел из-за клетки взглядом, полным чистого восторга.
— Твой прежний ковен пусть идет куда подальше. Знаешь, они сообщили мне, что хотят отправить кого-то сюда приглядывать за тобой? «Ненадежный», они сказали — пускай запихнут это себе в глотку и проглотят.
Беллатонис изнуренно улыбнулся. Маликсиан определенно имел свои плюсы в качестве покровителя; привычная скрытность комморритов и вероломство, казалось, совершенно не интересовали его. Его одержимость позволяла смехотворно легко манипулировать им. Нахождение в Вольерах все же обещало быть, в самом деле, выгодным.
— Где вы будет держать своего геноорла, мой архонт? — вежливо поинтересовался Беллатонис. — Он кажется несколько маленьким для ваших просторных жилищ.
— Держать? — произнес Маликсиан, поднял клетку и нащупал защелку. У Беллатониса возникло жуткое предчувствие, когда безумный архонт открыл дверцу клетки. В мгновение ока орел вылетел наружу и устремился вдаль на золотых крыльях, которые пылали, словно солнце. Сверкающая точка быстро пропала, когда орел нырнул с гнезда Маликсиана в Вольеры внизу. Беллатонис подавил сильное желание ударить Маликсиана по голове.
Три белых призрака промчались мимо балкона в погоне за орлом, их крылья изгибались назад в идеальной клиновидной форме. Орел был быстр, но они быстрее. Через миг они пропали.
— Белые рухки, — с удовольствием произнес Маликсиан. — Невероятно трудно найти достойных соперников для их охоты. Этот орел может носиться от них час или больше. Потрясающе.
Онемевший Беллатонис мог только смотреть на безумного архонта. Что-то ему подсказывало, что это был определяющий момент в их взаимоотношениях. Мысль об этом делала покровительство Маликсиана значительно менее обнадеживающим, чем мгновение назад. Порой действительно бывает лучше держать друзей близко, а врагов — еще ближе, напомнил себе Беллатонис, да и жизненные уроки иногда достаются слишком дорогой ценой.
Энди Чамберс
Путь отступника
Представьте себе миг божественности. Желания целой расы сталкиваются и сливаются друг с другом, попадают в Море Душ и отражаются в нем бессчетное множество раз. Подумайте о миллиардах и миллиардах психических сущностей. В невероятной глубине они собираются в единое целое, притянутые смертоносным грузом своих собственных страстей, соединяются, переплетаются и наконец пробуждаются, становясь чем-то Иным.
Вообразите тот миг, когда множественное сознание просыпается и вырывается из последних оков рассудка. Представьте величие этого освобождения, ничем не сдерживаемые силы ид, разрушающие стены реальности и пожирающие разрозненные останки супер-эго.
Оголодавшую метасущность ожидает возвышение до предельных высот, место в пантеоне властвующих сил, древних, как сами звезды. Там, в лихорадочном царстве иного космоса, насыщенная предсмертными воплями собственных прародителей, она становится подобна богу. Реальность прорвана, божественность достигнута, а космическое равновесие еще немного смещается в сторону, противоположную хрупкой реальности и порядку.
Оплачьте, если хотите, цивилизацию, столь жестоко погубленную на пике могущества, а затем поразмыслите, каковы могут быть те, кто выжил в подобном катаклизме.
