Неграмотный еврей Мендель Бейлис, который был на волосок от обвинения в ритуальном убийстве, — это обвинение многие считали справедливым — киевский протоиерей Григорий Прозоров писал митрополитуФлавиану: «Оправдали несомненного участника в ритуальном мучении Андрюши Ющинского только потому, что злодей не захвачен на месте» (РГИА СПб, ф. 796 [Канцелярия Святейшего Синода]. Оп. 205. Ед. хр. 739), — закончил свою жизнь в Нью-Йорке, окружённый почитанием соплеменников, в комфорте и холе, а великий русский человек Павел Флоренский за свои убеждения был распят на Соловках, и его страстное слово проповедника об этом деле мы, его духовные дети, забывать не вправе. Да не будет предана забвению эта жертва.
А вот как высказался о «ритуальной дискуссии» архиепископ Антоний (Храповицкий) в газете «Жизнь Волыни» от 2.09.1913 г.
«В 1903 и 1905 ко мне приходил раввин Скоморовский и просил сказать слово против погрома в церкви и упомянуть в этом слове или в печатном заявлении о том, что евреи не повинны в ритуальных убийствах. Как враг погромов, я в обоих случаях сказал слово против избиения евреев. Но в обоих упомянутых случаях моей беседы с раввином я решительно отказался заявлять о своём непризнании ритуальных убийств, совершаемых евреями, а, напротив, выразил своему собеседнику убеждение в том, что эти убийства существуют <…> случаи ритуальных убийств несомненно бывали и за последнее время истории и в древности».
Более того, Антоний Храповицкий (будущий первоиерарх Русской Зарубежной Церкви) в том же интервью вообще готов был даже посчитать ритуальное убийство не самым страшным преступлением в начинающемся XX веке. Как бы предвидя все грядущие, в том числе и наши времена, он сокрушался:
«Я в значительной степени извиняю этот ужасный обычай и, во всяком случае, считаю патриархальных евреев не столь вредными для русских, как новый тип еврея — нигилиста, потерявшего всякую веру. Те изуверы убьют одного мальчика из десятка миллионов, а эти развращают и нравственно убивают всё наше юношество посредством нигилистической и порнографической печати и тому подобными средствами».
* * *
Вот так-то. Но Марку Дейчу, как гласит русская пословица, хоть плюй в глаза — всё Божья роса. Он по-прежнему будет бессовестно лгать о «Процессе Российской национальной партии», о том, что «никакого заведомо антирусского процесса не существовало», что «готовили его (…) в первую очередь русские». А то, что ГУЛАГом — главным управлением лагерей, трудовых поселений и мест заключения, куда отправили «славистов», руководил квартет в составе М. Бермана (начальник управления, сменивший Л. Когана) и трех его заместителей: Я. Д. Раппопорта, Н. И. Плиннера и 3. Б. Кацнельсона, — его не смутило, потому как — какие же это евреи?! — это же, по Марку Дейчу, «большевистский интернационал». Но почему же тогда чекистов Молчанова и Сидорова из этого «интернационала» он называет не просто «большевиками», а «русскими»?
Ну что ж, постараемся отплатить ему той же монетой.
Пока академиков М. Н. Сперанского и В. Н. Перетца, а также профессора В. В. Виноградова перегоняли из одной тюрьмы в другую, остальных 70 славистов развезли по исправительно — трудовым лагерям.
Члена — корреспондента Академии наук СССР Н. Н. Дурново с другим членкором Ильинским доставили на Соловки, где начальниками лагеря один за другим в те времена были Ф. Эйхманс, К. Дукис и Бухбанд (без имени). Эйхманс, насколько я знаю, был латыш, остальные — «нерусские большевики», думаю, что Дейч догадается, кто они были по национальности.
Сотрудника Русского музея Б. Г. Кржижановского отправили в Беломоро — Балтийский лагерь, где в начале 30- х годов начальником был Э. Сенкевич, а его сменил Семён Григорьевич Фирин.
Известный профессор ЛГУ Б.Л.Личков попал в Дмитлаг, где начальствовали Б.Кацнельсон и Е.Раппопорт — опять же люди с «большевистскими фамилиями».
Думаю, что это были другие Кацнельсон и Раппопорт, нежели заместители начальника управления ГУЛАГа, поскольку у них были другие инициалы. А чего удивляться? В конце концов, и начальником секретариата НКВД был некий Я. А. Дейч, но уверен, что нынешнему Марку Дейчу он не был родственником и, возможно, не был даже однофамильцем. Профессора МГУ П. А. Расторгуева и членкора АН СССР лингвиста А. М. Селищева загнали в Карагандинский лагерь — вроде бы там казахи были титульной нацией, но лагерной жизнью руководил Коринман, которого сменил О. Линин. Кто из них был из одного колена с М. Дейчем и С. Резником — пусть они догадаются сами. Профессор Литинститута В. ф. Ржига, по учебникам которого я занимался в 50-х годах на филфаке МГУ, вместе с научным сотрудником Исторического музея А. Д. Сидельниковым отправились отбывать срока в Свирьлаг, где с 1932- го по 1937 год начальниками побывали А. Я. Мартинелли, Н. М. Лапидус, Э. Ю. Тизенберг. Пусть Марк Дейч, если у него совершенно нет совести, попытается доказать, что это были русские люди.
Знаменитый главный специалист Центральных реставрационных мастерских П. Д. Барановский, спасший Собор Василия Блаженного от посягательств «русского большевика» Л. М. Кагановича, вместе с академиком П. И. Нерадовским поехали в Сиблаг, которым в те годы командовал некий человек неизвестной национальности с характерной древнерусской фамилией И. М. Ёиксон.
Двоих профессоров — А. И. Вознесенского, А. Н. Дурново (брата того, который попал на Соловки) загнали в Среднеазиатский лагерь — Сазлаг. Начальниками лагеря были кто угодно, но только не таджики или узбеки. К. Озолс и И. Литвин — фамилия «географическая», если вспомнить наркома иностранных дел Литвинова — он же Меер Генох Мовшевич Баллах.
Ленинградского профессора А. А. Автономова загнали дальше всех — в БАМлаг, под присмотр двух начальников с фамилиями С. Мрачковский и Н. Френкель. Итак — в семь лагерей разъехались слависты, и в каждом из них как на подбор были начальники с изысканными для России фамилиями. А всего лагерей в системе ГУЛАГа было несколько десятков, и в каждом из них «кадровый состав» высшего звена был приблизительно такой же, как в семи лагерях, куда сослали славистов. Так что подследственные после суда из одних «большевистских» рук попадали в такие же «большевистские» руки.
Кстати, данные эти взяты не из эмигрантских «черносотенных» сочинений А. Дикого или князя Н. Д. Жевахова, а из вполне демократических исторических исследований, сделанных при участии «Мемориала» и «Солженицынского фонда». Назову некоторые из них: «Система исправительно — трудовых лагерей в СССР. 1923–1960», «Звенья». М., 1998; «Россия. XX век. Документы. Гулаг (Главное управление лагерей) 1918–1960 г.», М., 2002. Международный фонд «Демократия», изд. «Материк»; «Империя Сталина». Биографический энциклопедический словарь: М., Вече, 2000; В. Роговин «Партия расстрелянных». М., 1997; А. И. Солженицын «Двести лет вместе». М., Вагриус, 2006; Н. В. Петров и К. В. Скоркин «Кто руководил НКВД в 1934–1941 гг.». М., Звенья, 1999.
К 1938 году почти все эти начальники Главного управления и непосредственно лагерей по непреложному закону всех революций, пожирающих своих отпрысков, были уничтожены. И я вспоминаю сцену из замечательного романа «Факультет ненужных вещей» честного писателя Юрия Осиповича Домбровского, с которым я имел честь не только быть знакомым, но и вести разговоры и который вдохновенно читал мне многие свои лагерные стихи. Особенно запомнилось его потрясающее чтение баллады — «Выхожу один я из барака — месяц словно жёлтая собака»… Но в «Факультете ненужных вещей» есть сцена почище этой баллады.
К следователю ОГПУ Якову Нейману приезжает по делу из Москвы его двоюродный брат — крупный чин прокуратуры Роман Штерн. (Заметим, что оба брата не русские люди, что должно очень огорчить Дейча, силящегося доказать, что в те времена репрессии «готовили в первую очередь русские».)
Братья радостно восторгаются, выпивают, вспоминают местечковую трудную юность, черту оседлости, и, уложив старшего брата спать, Яков Нейман произносит внутренний монолог, обращенный к их отцу, ортодоксальному, патриархальному еврею:
«Посмотрел бы ты сейчас, Абрам Ноевич, какой я мундир ношу, с какими он у меня Нашивками, значками, опушечками, в каком кабинете я сижу, чем занимаюсь! Небось расстроился бы, замахал бы руками, заплакал: «Ой, Яша, зачем же ты так? Разве можно!» Можно, старик, можно! Теперь уж не я перед людьми виноват, а они передо мной. И безысходно, пожизненно, без пощады и выкупа виноваты! Отошли их времена, настали наши. А вот к лучшему они или к худшему, я уж и сам не знаю, ну ничего, торопиться нам некуда — подождём, узнаем. Всё скоро выяснится! Всё! Теперь ведь до конца рукой подать. Я чувствую, чувствую это, папа!»
Чувствует еврейский чекист, что скоро стать ему лагерной пылью. Отольются ему слёзы загубленных им славистов!
