— Господи Иисусе, Джейн, что ты делаешь?
— Я стараюсь не убить тебя, подонок!
— Ты сошла с ума, Джейн. Я люблю тебя, но я уже давно думаю, все ли у тебя в порядке с головой.
Джейн приросла к полу, думая, что если она сдвинется с места, то убьет его.
— Я сошла с ума?
— Послушай сама, что ты говоришь. Послушай сама себя. Неужели ты всерьез полагаешь, что я способен растлить свое дитя?
— Я верю Эмили.
— Она ребёнок. У детей очень живое воображение.
— Эмили никогда бы не сказала этого, если бы это было неправдой.
— Почему? Ты хочешь сказать, что дети никогда не лгут?
— Конечно, нет, этого я не хочу сказать.
— Может, ты хочешь сказать, что Эмили никогда не лгала? Если да, то я могу напомнить несколько случаев…
— Я знаю, что она способна сказать неправду.
— Но ты уверена, что на этот раз она не лжет?
— Уверена.
— Но почему? Почему, черт возьми, ты так уверена в этом?
В самом деле, почему? На секунду ее решительность и уверенность поколебались. Но тут она представила себе, с какой мукой на ее бесконечно дорогом личике дочь шепотом проговорила имя своего отца.
— Потому что Эмили любит тебя. Потому что у нее разрывается сердечко от того, что она нарушила тот обет молчания, к которому ты ее вынудил, что она рассказала о том, что пообещала хранить как вашу маленькую тайну, черт бы тебя побрал! Потому что я знаю, когда мой ребенок говорит неправду.
— Так же, как ты всегда все знаешь, не правда ли? Ты всегда права, а другие просто безмозглые дураки. Так же, как ты можешь так вывернуть на улице машину, что только чудо спасает тебя от аварии, так же, как ты можешь осыпать непристойностями какого-то сопляка только за то, что он делал свою работу, так же, как ты можешь стукнуть сумкой по лысине старого чудака, потому что он был, по твоему мнению, слишком груб, прокладывая себе путь.
— Ты всегда ухитряешься вывернуться и все извратить.
— Я? Я так не думаю. Я думаю, что за эти годы ты стала еще хуже. Сначала это было забавно. Джейн и ее характер. Мы все думали, что это забавно. Над этим можно было посмеяться на вечеринках. А потом это перестало быть забавным. Это стало вызывать беспокойство. Что Джейн выкинет в следующий раз? И останется ли она жива, чтобы рассказать, что с ней произошло на этот раз? Я пытался говорить с тобой. Я пытался тебя вразумить. Но никто не может указывать Джейн, что она должна делать. Джейн Уиттекер — сама себе закон. Этого не понимают только те, кто плохо ее знает. Я прожил с этой женщиной одиннадцать лет, и то в последнее время я перестаю ее узнавать. Кто вы, леди?
— Я не знаю, о чем ты говоришь? Это не имеет никакого отношения к тому, что произошло.
— А так ли? Неужели ты думаешь, что кто-то поверит в ту ерунду, которую ты сочинила? Ты думаешь, что только мне ты причинишь вред своими нелепыми обвинениями? Или ты воображаешь, что я буду сидеть сложа руки и ждать, пока ты будешь спокойно ломать мою карьеру и портить мою репутацию?
— Мне нет дела до твоей блестящей репутации. Я забочусь о своей дочери.
— Мне надо тебе напомнить, что она еще и моя дочь?
— Это я должна напомнить тебе об этом. Как ты осмеливаешься говорить со мной в таком тоне?
— Только не надо повторять мне снова всю эту чепуху, Джейн. Если ты собираешься верить впечатлительному ребенку, которого, вероятно, науськала невротическая учительница, то я ничего не смогу сделать, чтобы остановить тебя. Но хочу тебя предупредить, не пытайся предъявить мне публичные обвинения. Я же тебя в землю закопаю. Когда я все сделаю, на ступеньках суда тебя будут ждать со смирительной рубашкой.
Джейн изо всех сил старалась сохранить самообладание, понимая, что в словах Майкла есть немалая доля истины. Если она попытается сделать публичными свои обвинения, то она должна будет заставить семилетнюю девочку загонять в западню отца, которого она очень любит. Кроме того, Джейн придется рассчитывать на то, что люди поверят словам маленькой девочки, которым будут противостоять слова уважаемого и известного всем с самой лучшей стороны отца. Кому скорее поверят?
Какие у нее шансы? Какие шансы у Эмили?
— Так вот, слушай, — заговорила Джейн, осознавая свои мысли лишь только после того, как они воплощались в звуках произносимых ею фраз. — Я не стану устраивать публичного скандала. Я не стану обращаться в полицию. Я никому ничего не скажу. Ты останешься при своей карьере и безупречной репутации. Но за это…
— А за это? — В его голосе прозвучали ехидство и самодовольство.
— А за это ты уедешь отсюда. Прямо сейчас.
— А Эмили?
— Эмили? Естественно, Эмили останется со мной. Я оформлю опеку на себя.
— Ты полагаешь, что я откажусь от своего единственного ребенка, зная, что других детей у меня никогда не будет?
— Не думаю, что у тебя есть выбор.
— Вот как? Знаешь, я несколько по-другому представляю себе все это.
— Если ты посмеешь оспаривать мое право на опеку в суде, я обвиню тебя в растлении малолетних. Тогда ты потеряешь все.
— Я так не думаю. Думаю, что суд понимает, насколько склонными ко всякого рода обвинениям становятся женщины, когда дело касается развода. В гневе они способны измыслить любые, самые невероятные, ужасы, пытаясь представить своего бывшего мужа чудовищем. Из всего, что я читал по этому поводу, могу заключить, что суд обычно не очень благосклонен к истеричным дамам, возводящим на своих мужей обвинения в растлении.
— Эти обвинения не столь уж необоснованны.
— Кто это подтвердит? Врач, который обследовал Эмили? Кто-нибудь обнаружил физические следствия сексуального растления? Что ты можешь привести в подтверждение своих обвинений, кроме воображения своей дочери и слов перестаравшейся девственницы-учительницы? — Он помолчал, давая ей возможность усвоить его слова. — Кроме того, ты хочешь подвергнуть Эмили повторным врачебным освидетельствованиям, назойливым нескончаемым допросам благонамеренных социальных работников и отвратительным перекрестным дознаниям экспертов защиты? И для чего? Чтобы некий судья мог заявить, что на основании имеющихся у него данных он не может обвинить меня ни в чем, кроме как в излишнем потакании своей неуравновешенной жене. Поверь мне, Джейн, мне будет гораздо легче доказать, что ты невменяема, чем тебе — что я извращенец.
— Ты мерзавец.
— Нет, просто я прав, и ты это прекрасно знаешь. — Он посмотрел на потолок и добавил: — А теперь я выскажу тебе свои условия.
Джейн мучительно размышляла, в какой момент она упустила инициативу в разговоре. Голос ее дрогнул.
— И каковы же твои условия?
— Развод, если, конечно, ты на нем настаиваешь. Лично я против развода. Я люблю тебя, Джейн. Я всегда тебя любил.
— Но почему же тогда? Как ты смог?
— Смог — что?
— Ради Бога, перестань ломать комедию, Майкл, — простонала Джейн. — Ты же спускал сперму в ее руки. Ты что, собираешься это отрицать?
— До моего последнего вздоха. И твоего тоже. — Он улыбнулся.
Джейн внимательно посмотрела ему в глаза. Конечно, ничего не произошло. Неужели они действительно обсуждают то, что обсуждают?
— Я должна понять это как угрозу?
— Я не собираюсь тебе угрожать. Я хочу заключить мир.
— Понимаю. Есть еще какие-то недоговоренности?
— Конечно.
— Хорошо, тогда выражайся яснее, чтобы я могла тебя понять правильно.
— Я говорю, что хочу разделить с тобой опеку.
— Что? Ты всерьез воображаешь, что я соглашусь на что-то в таком роде?
— Даже если судьи утвердят твою опеку, ты не сможешь препятствовать моим свиданиям с дочерью. Ты это знаешь. Как отец, я имею на это полное право.
— Ты потерял все свои права.
— Не думаю, что многие согласятся с тобой. Думаю, что даже Эмили скажет в суде, что хочет видеться со мной.
Джейн лихорадочно оглядывалась по сторонам, отчаянно пытаясь найти ответ, тот единственный довод, который подтвердил бы ее правоту и поставил в их споре последнюю точку. Она ничего не смогла найти, ответа не было.
— Может, ты согласишься на поднадзорные свидания?
— Ни под каким видом. Это прозвучит, как признание вины, я же ни в чем не виноват.
Джейн подавила крик бессилия и отчаяния.
— Я не могу поверить в то, что произошло между нами. Ты стал мне чужим человеком.
Майкл шагнул к ней, раскрыв для объятия руки.
— Я люблю тебя, Джейн.
— Нет!
— Я люблю тебя. Даже теперь, после всего того, что ты мне наговорила, я продолжаю тебя любить. Ты так прекрасна. Мне так хочется тебя обнять и прижать к груди.
— Ты точно так же обращался и со своей дочерью, Майкл? Да? Отвечай, грязный ублюдок! Это так?
Потом, крича что-то неразборчивое, неспособная произносить членораздельные слова, она бросилась вниз по лестнице, забыв о собранных сумках. Майкл кинулся вслед за ней. Он забежал вперед и загородил ей выход. Джейн, не говоря ни слова, повернулась и бросилась к задней двери, но Майкл и тут опередил ее. Она вбежала в солярий. Эту комнату Майкл пристроил к дому специально для нее, Джейн всегда очень ее любила. Это было ее убежище. Теперь это ее тюрьма. Она попыталась выпрыгнуть в одно из больших окон.
