сбрасывает руки палачей и сама идет на собственный расстрел, не давая даже приблизиться к себе. Вот она встает между трех берез и оператор наезжает на лицо актрисы с общего плана до крупного.
И Мила видит то, что видела много лет. Узнает сразу. Как прозрение. В знакомом перекресте рук, в опущенном подбородке, во взгляде пристальных глаз. Больше не нужно объяснений. Спортсменка не сомневается, про что будет ее программа. Все сложилось. Из многих образов, из последнего кадра, из холодного лица и пожара взгляда.
Они разъезжаются. Вика к столу, чтобы включить музыку, фигуристка, чтобы встать на исходную точку.
Прозрачная мелодия заполняет свод “Сапфирового”. Девушка рисует на льду первые фигуры. И становится понятно, что она увидела слишком много и слишком много осознала того, о чем даже не планировала танцевать ее тренер. Но теперь уже не остановишь. Не про этих многих создает программу ее спортсменка, а про ту единственную, которую разглядела за ними. Из другого времени, с несовременной, слишком сильной, душой и слишком прямым характером.
Блондинку срывает с места, и она следует за своей композицией в исполнении той, кто всегда лучше всех могла рассказать ее, Домбровской, истории. Они сейчас связаны невидимой нитью, да и разве это удивительно? Как можно оторваться, когда твоя душа танцует отдельно от твоего тела. Только следовать. Безропотно и неотрывно. Виктория следует. Мила обозначает точку первого прыжка не уходя на него. И продолжает скользить. Видно, что в паре мест она поменяла элементы на более удобные для нее или на ее взгляд более выразительные. Леонова, как полноправный партнер, достраивала программу прямо на льду, в полете по глади катка. И ее тренер лишь следовала за ней, не мешая тому, что происходило.
Музыка шла к исходу. До последней точки оставались секунды. И вдруг Мила подняла руку и повторила жест, которым с ней и их общим прошлым в свое время противилась Вика на глазах у миллионов болельщиков фигурного катания. Значит Мила тогда видела и понимала, к чему было это отпущение и кому посвящалась В тот день Виктория ее прощала, благословив на полет, который остановить в любом случае была не в силах. Тогда у Милы Леоновой появилась возможность вернуться. Она еще долго улетала, но все больше ждала часа прилета домой. Мила Леонова вернулась, чтобы остаться. Виктория Робертовна приняла, потом что смогла отпустить и заскучать по разбитости их единения.
Если вы захотите умирать мучительной, но светлой смертью, найдите человека, который сможет вам рассказать про вас на вашем языке. Вика ничего не будет исправлять в этой программе. Нельзя что-то менять в чужой истории про себя. Тем более настолько точной.
Мила неспешно катится к своему наставнику за разбором и комментариями, но Виктория только отмахивается от ее вопросительного взгляда и скользит рядом в полной тишине.
— Как думаете, Виктория Робертовна, вас в конце концов тоже расстреляют? — вопрос-удар под дых.
Ну, а чего она хотела после того, что видела только что? После такого подобный вопрос — лишь мелкое замечание по сути проблемы.
— Как минимум попробуют. И, если очень захотят, то, конечно. Рано или поздно, — зачем врать. Для тех, кто готовит ей расстрельную команду важнее приспосабливающиеся Коперники, а не бунтующие Джордано Бруно.
Однажды даже они поймут, что идеальное умение тренера Домбровской встраиваться в систему, предлагаемую ситуацией — это издевательство над системой. И над ситуацией. Как с теми программами Рады. Вторично играть в игры, дуря матрицу, ей уже не позволили, но один раз — она собрала все, что смогла с их куста. Разве нет?! “И черта с два ты увидишь разрешение на усложнения в женском катании!” — показала ей кукиш система.
— Виктория Робертовна, а вы не боитесь? — странный вопрос, который трудно однозначно понять.
— Чего, Мил? — лед под лезвиями со скрипом крошится, оставляя на поверхности мягкие изгибы линий-шрамов.
— Того, что все увидят, — фигуристка неопределенно охватывает взглядом лед, на котором только что танцевала.
— Люди захотят увидеть в этом совсем другую историю. Про любовь, — тихо смеется Виктория.
— Но это и есть про любовь, — соглашается Леонова.
— Вот, так и отвечай во всех интервью. Большего никому и не надо, — кивает Домбровская.
Одновременно хрустит выбивающийся из-под двух пар коньков лед при торможении у закрытой калитки. Вика опускает руку, снимая засов и толкает воротца. Поддерживая Милу за ладонь дает выпрыгнуть на пол, а потом переступает порожек сама, продолжая держать фигуристку за руку, когда та надевает чехлы, даже не обращая внимания, настолько этот жест за годы вместе влился в кровь и запомнился всеми нервными окончаниями.
Но тут девушка буквально обтекает Викторию своими объятиями и произносит:
— Можно, когда вас будут расстреливать, я буду с вами?
Блондинка прижимает девушку крепче к себе и тихо говорит:
— Нет, Леонова, тебе — нельзя. Ты должна выжить. Вы все должны выжить. Это главное.
И усаживается на скамью снимать коньки, а Леонова цокает чехлами в раздевалку. И уже, почти покинув каток громко предлагает:
— Виктория Робертовна, а давайте “Жестокий романс” в шоу поставим.
Домбровская замирает с полураспущенным шнурком в руке. Последний выстрел этой программы убил их дуэт на олимпиаде. И стоит ли возвращаться к нему? До сего момента Вика однозначно сказала б — нет, но бывает и вот так.
Милочка умеет ставить красивые точки. Что уж там говорить!
— Хорошо, будет тебе “Жестокий романс”, Мил, — соглашается тренер. Но девушка уже в раздевалке и вряд ли слышит ее слова.
Твои глаза отраду обретут, насколько услаждаться в состояньи
Жизнь тренера не так увлекательна, как кажется со стороны, еще менее увлекательна она у спортсменов. Многодневный, многомесячный, многолетний рутинный труд, расцвечиваемый выступлениями, как черно-белое кино цветными вставками. Стартов ждут все, и тренеры, и спортсмены. Ждут своего, неизбежного, адреналина. Радости победы. И даже горечи поражения. Но больше всего ждут праздника старта. Времени демонстрации своей силы, всего того, чем они научены и начили.
Последний этап перед финалом. Пустые трибуны. Все вокруг исключительно свои. Дети привыкают к таким стартам с первых выходов на соревнования. Кого, кроме мам и пап, интересует квалификационный старт восьмилетки? И со временем эти ребята, лучшие из них, встанут перед полными трибунами, на которых за ними будут наблюдать представители всех стран мира. А они будут нести на своих олимпийках и в сердцах Россию.
Для юниоров ситуация полупустых трибун не очень странная, но уже и не самая привычная, но те, кто начал выступать на взрослых этапах, всегда ждут зрителя: кто со
