— Тебя это не очень напрягает?
— Конечно, напрягает. К тому же мою работу тоже не назовешь спокойной. Но я не смог бы жить по-другому.
— Ты бы не смог жить так, как я?
— Нет. Уют и покой не для меня. Я до сих пор не получил того, что у меня когда-то отняли. Может быть, я никогда этого не получу. Я оставил позади украденные у меня годы, но меня часто посещает чувство, что я никогда не смогу спокойно откинуться на спинку кресла и сказать: я снова их обрел.
— Но Сюзанна, по крайней мере, иногда, создает у тебя иллюзию, что ты все же сможешь достигнуть цели.
Жюльен улыбнулся.
— Да. Конечно, это иллюзия. Но многие люди, наверное, даже большинство, всю жизнь перескакивают от одной иллюзии к другой и, в известном смысле, это помогает им выжить. И это в моих глазах оправдывает существование иллюзий, — он сел. В глазах его не осталось и следа сонливости. — Дамы ушли, — объявил он. — Мы одни.
От тона его голоса у Беатрис по коже побежали мурашки.
— Мы оба состоим в браке, — напомнила она.
Жюльен взял ее за руку. Глаза его заблестели.
— Да, в самом деле, — сказал он, — это так. Ты всерьез думаешь, что я мог об этом забыть?
Она попыталась вернуть себе здравый смысл, взять себя в руки, вернуть себе хладнокровие, с каким она привыкла встречать трудности, но привычная стратегия не сработала. Ни голова, ни тело не желали слушать доводы разума.
— Ты мог бы об этом и забыть, — охрипшим голосом сказала она.
— Это ты могла бы об этом забыть, — поправил Жюльен Беатрис и поцеловал ее.
Она хотела его оттолкнуть, но была не в состоянии это сделать. Не теперь, когда его рука, приподняв подол платья, принялась неторопливо ласкать ее бедро, когда его пальцы нежно заскользили по ее коже. Сейчас она не могла сопротивляться. Стояло лето, было тепло. Был слышен негромкий шум прибоя, нежное дыхание ветра овевало ее лицо. Она снова была той юной девочкой, которая бежала по вырубленной в скалах тропинке на свидание с возлюбленным, ее сердце билось от томительного предчувствия и ожидания, как и от быстрого бега, как и от страха, потому что на острове были немцы, и каждая ночная вылазка могла закончиться смертью.
Она лежала между камнями на влажном песке, Жюльен был над ней, и ей казалось, что не прошло и дня с того времени вечного сердцебиения.
— Скажи, что ты смертельно скучаешь со своим мужем, — сказал Жюльен, оттягивая наслаждение, но она желала его так сильно, так неудержимо, что забыла всю свою гордость и остатки верности.
— Я смертельно скучаю с моим мужем, — прошептала она, понимая, что в этот момент сказала и сделала все, что он от нее требовал. В следующую секунду он овладел ею, и она забыла Фредерика и все, что было в ее жизни.
7
— Уже второй час, — тихо сказала Франка, — и я не заметила, как быстро прошло время.
Беатрис вздрогнула, словно очнувшись от воспоминаний, в которые была погружена.
— Простите меня, Франка, я слишком разговорилась и не даю вам спать. Надеюсь, вам было не очень скучно.
— Совсем нет, напротив! Что было дальше?
Беатрис вздохнула.
— Ну… этим, естественно, не кончилось. Мы оба хотели большего. Мы начали встречаться каждый день, и каждый день любили друг друга. Мы забыли все и вся. Хелин заметила, что что-то происходит, заметил это и Фредерик. Он, как обычно, звонил мне каждый день, а я рассказывала ему, что дело с продажей дома не продвигается, и мне придется задержаться дольше, чем я думала. Он говорил, что у меня какой-то странный голос, и что я вообще изменилась. Он чувствовал, что со мной что-то не так, но я, конечно, спорила с ним, говоря, что все в порядке. Но все было не в порядке. У меня был роман с мужчиной, который уже однажды бросил меня, и я знала, что он снова это сделает, но не могла сопротивляться, — Беатрис нервно пошевелила руками. — Я лишилась всего, чем прежде так гордилась: силы воли, гордости, дисциплины. Я была воском в руках Жюльена. И я не испытывала ни малейшего желания перестать быть воском. Я жила! Каждой клеточкой моего тела и моей души я жила. Добровольно я не отказалась бы ни от одного мгновения той жизни.
— Вы говорили о будущем? Я хочу сказать, о вашем совместном будущем.
Беатрис отрицательно покачала головой.
— Мне почему-то было ясно, что об этом не может быть и речи. Жюльен ничего об этом не говорил, но все было ясно и так. У нас были только эти две летние недели. После этого каждый из нас должен был вернуться к своей обычной жизни, и, вероятно, мы бы никогда после этого не встретились.
— И вы могли с этим жить?
— Я должна была с этим жить, и поэтому смогла. Думаю, что каждый из нас получил то, что хотел. О будущем мы не думали.
— Что получили вы?
— У меня была печальная молодость, — сказала Беатрис. — После войны мне пришлось пролить море слез. Мне пришлось окунуться в жизнь, которая не соответствовала моему возрасту. Жюльен смог дать мне легкость бытия. Эта легкость так и не исчезла, она до сих пор при мне. И за это я очень благодарна Жюльену, как и своей судьбе.
— Но чего хотел Жюльен?
Беатрис пожала плечами.
— На это надо смотреть без всяких сантиментов. Жюльен просто хотел снова овладеть своим прежним имуществом. Ему хотелось убедиться, что он может опять завладеть мною. Таковы южные французы.
— Сюзанна что-то заметила?
— Разумеется. Впоследствии мне стало ясно, что она все поняла уже в первую секунду, когда мы встретились на скалах и мы с Жюльеном узнали друг друга. Ужин ей понадобился для того, чтобы полностью уяснить ситуацию. Недаром она захотела, чтобы Жюльен отправился с ней в Венецию. Безусловно, она окончательно все поняла, когда Жюльен, вместо того, чтобы приехать в Париж в конце недели, как они договаривались, позвонил ей по телефону и сказал, что задержится еще на недельку. У Сюзанны были съемки и она не могла приехать и вмешаться. Наверное, ее сильно нервировало, что мы на острове наслаждаемся друг другом, а она снимается для модных журналов и не может ввязаться в драку.
— Для вас это была очень некрасивая и неприятная ситуация.
— Естественно. Должно быть в ней накопилось много ярости, потому что когда она приехала в конце июля на Гернси, то закатила сцену, которую можно было снимать в кино. Я не буду рассказывать подробности, потому что Сюзанна употребляла слова, которые не принято произносить в приличном обществе. Она превратилась в дикого зверя, когда возникла угроза ее собственности.
— И все это слышала Хелин, — сказала Франка.
Беатрис кивнула.
— Да, эта ссора произошла в нашем доме. Хелин все время была рядом, да, между прочим, и Мэй тоже. Она как раз пришла к нам в гости. В конце концов, обе поняли, что у меня в течение шести недель была любовная связь с каким-то французским журналистом, который, к тому же, был моим любовником во время войны. Бедная Хелин была близка к обмороку. Я обманула ее дважды: во время войны и теперь. Но теперь она знала все, о чем не ведала раньше.
— После этого вы виделись с Жюльеном?
— Ни разу. Ни разу после устроенной Сюзанной сцены, которая, можно сказать, и была нашим прощанием. Мы даже не смогли сказать друг другу «до свидания». Когда я на следующий день пришла в отель, их там уже не было. Думаю, что она предъявила Жюльену ультиматум: или он уезжает с ней, не повидавшись со мной, или она с ним разведется. Жюльен понял, что ее терпение лопнуло. К тому же, он получил то, что хотел. Он уехал.
— А вы…
— А я была беременна. Как вскоре выяснилось. Я вернулась в Кембридж, не продав дом, и скоро Фредерик понял, что у нас будет ребенок. Естественно, он думал, что это его ребенок. Он был просто вне себя от счастья.
— А вы?
— Для меня это был плохой период, — ответила Беатрис. — Я чувствовала себя жалкой и несчастной. Беременность протекала тяжело, меня постоянно тошнило, началась депрессия. Меня тянуло к Жюльену, мучила совесть по отношению к Фредерику, который не знал, куда меня усадить. Конечно, он видел мою раздражительность, мои постоянные слезы, но списывал их на счет беременности. Ему даже в голову не приходило, что могла быть какая-то другая причина.
— Это бы никогда и не открылось, — тихо проговорила Франка.
— Нет, — согласилась Беатрис, — не открылось бы. Алан родился бы и воспитывался, как наш с Фредериком ребенок. Я бы снова привыкла к размеренной кембриджской жизни, и, вероятно, снова обрела бы душевный покой. Мне было бы хорошо. Мы с Фредериком до самой старости прошли бы по жизни рука об руку.
— Но тут появилась Хелин…
— Да, в буквальном смысле. Она приехала. В начале января 1957 года. Она появилась у наших дверей так же неожиданно, как в Лондоне, когда я хотела привести Фредерика в свою квартиру. У нее было два чемодана и она была страшно обижена тем, что мы не пригласили ее ни на Рождество, ни на Новый год. Я была на седьмом месяце, у меня был большой живот, отекшие лодыжки, и ходила я, переваливаясь как утка. К тому времени я уже начала успокаиваться и привыкать к своей обычной жизни. Но у людей бывают иногда странные предчувствия, правда? Стоило мне увидеть стоявшую на пороге Хелин, как я поняла, что у меня будут большие неприятности.
