— Тот, кто не понимает ре-ша-ю-ще-го значения Реки как таковой в американских традициях, кто пренебрег важнейшим конкретным и аллегорическим смыслом, который придает вся, повторяю, вся американская литература понятию Реки, — тот, разумеется, не извлечет никаких уроков из смелого вызова, брошенного коммуной Фэтхид-Ридж обществу, — скандируя каждое слово, продолжал американист Бонетто. — В Соединенных Штатах, увы, подобная вольная или невольная слепота — явление нередкое. К сожалению, и в Италии можно встретить примеры подобного же вопиющего невежества… Остается фактом…
Удар пришелся точно в цель. Дарбезио молниеносно выпрямился, словно в него угодила ракета. Бонетто с удовольствием смотрел на бегающие глазки этого мелкого блюдолиза, на его руки, лихорадочно нащупывающие что-то во внутреннем кармане пиджака.
Вполне вероятно, что он захочет записать фразу насчет вопиющего невежества. Пусть записывает, пусть! Чем точнее будет донос, тем дольше хозяин будет грызть себе печень. Нет, это была замечательная идея — обвинить Марпиоли именно в пренебрежении речной тематикой в американской литературе! Бонетто не жалел больше о двадцати четырех бессонных часах, потраченных на подготовку ответного удара, простого и смертоносного. Он почувствовал, что весь вспотел. Торопливо налил в стакан пузырящейся минеральной воды, с наслаждением выпил ее до последней капли и продолжил чтение лекции.
16
Интересно, есть ли в Монферрато река? Стоя у витрины с охотничьими и рыболовными принадлежностями, Лелло вдруг понял, что почти ничего не знает об этом уголке Пьемонта. Там есть холмы. Вилла Массимо наверняка находится на холме. Но, вероятно, в Монферрато есть и низменности, и, кажется, там протекает река Танаро. А может быть, До-ра? Во всяком случае, на машине они до какой-нибудь недальней речки доберутся.
Два манекена в витрине улыбались друг другу безжизненной улыбкой. Правый был в черном костюме аквалангиста, с ластами и баллончиками за спиной. Левый — в зеленом плаще, резиновых сапогах до колен и с металлической удочкой в руке. В углу витрины к стене была прислонена целая связка удочек, а рядом лежали крючки, нейлоновая леска и маленькие разноцветные поплавки. Лелло никогда не увлекался рыбной ловлей, но из лекции американиста Бонетто понял, что это важное и нужное дело. Вот чего никак не хочет признать Массимо — подобные лекции открывают новые перспективы и новые горизонты, заставляют человека думать, экспериментировать — словом, духовно обогащают.
Да, но остается проблема, как варить рыбу, подумал Лелло, отойдя от витрины. Если это будут маленькие рыбки, которые можно жарить целиком, он вполне с этим делом справится. Слегка обвалять их в муке, бросить на сковородку с кипящим оливковым маслом, и блюдо готово. Но если поймаешь рыбину весом один, а то и три килограмма? Тогда придется ее потрошить, вынимать руками внутренности, а он крайне чувствителен — от одного вида крови может в обморок упасть.
Обо всем этом он поговорит с Массимо; верно, там найдется старая крестьянка, умеющая чистить рыбу. А уж потом он с помощью Массимо поджарит рыбу на углях и сам накроет на стол!
Тут он вспомнил, что в полдень съел всего лишь бутерброд с колбасой, сразу ощутил зверский голод и торопливо направился к ресторану с вывеской из кованого железа «Заступ».
17
В каждом движении и жесте Анны Карлы сквозила тихая радость. И она сама это знала. Туманное ощущение счастья и покоя заполняло ее всю, без остатка. Голос Витторио, который говорил о предстоящей поездке во Франкфурт, тоже был чистым — родниковая вода, налитая в хрустальный бокал.
— Неужели Франкфурт такой неприятный город? — спросила она, думая о проспекте Бельджо. Ей казалось, что не бывает неприятных городов, злых людей, войн, восстаний.
— До того неприятный, что никогда бы туда никто и не ездил, если бы не дела, — ответил Витторио.
Неужели все дела так отвратительны? — подумала Анна Карла. Ведь замечательные венецианские, тосканские и голландские художники сумели же передать красоту крестьян, едущих по делу из одного селения в другое, прелесть их лиц, рук, яркие краски товаров! Что плохого, неприятного, например, в чековой книжке? Или в совещании в холле франкфуртской гостиницы?
Все зависит от тебя самого, от того, как ты смотришь на вещи. Это проверено и доказано многими философами. Анна Карла решила перечитать историю философии. Такие книги, кажется, есть в их домашней библиотеке.
— Когда ты улетаешь во Франкфурт?
— Во вторник. И пробуду там три-четыре дня, — ответил Витторио.
Если у него есть девушка (Анне Карле понравилось, что она мысленно назвала так любовницу Витторио), он воспользуется этой возможностью, чтобы взять ее с собой. Вероятно, во всех поездках, кроме редких поездок с Фонтаной и с ней, Витторио заказывал для своей девушки одноместное купе либо место в самолете, но не рядом, а чуть сзади. Видно, эта возлюбленная дает Витторио то, что она, его жена, не может ему дать. Анна Карла не испытывала сейчас враждебности ни к Витторио, ни к этой девушке, Ни к Массимо, ни к Дзаваттаро, которые погрязли в зыбкой сети мелких интриг. Не испытывала к ним ничего, кроме щемящей жалости.
— Боюсь, что и завтра придется провести весь день с Фонтаной, — вздохнув, сказал Витторио. — Нам еще многое надо подготовить для совещания.
— Какая скучища!
— Тебе неприятно, Анна Карла? Ты хотела бы съездить со мной в Стрезу?
— Нет, просто я обещала Пуччи. Но я ей позвоню, что мы приедем в следующий уикенд. Кстати, завтра и я буду занята. Федерико свалил на меня свою американку.
— Ты привезешь ее обедать?
— Нет, прибегну к неизбежному ресторану на холмах.
Это была не ложь, а необходимые «поправки» к субботе. Вероятно, Витторио встретится со своей девушкой завтра, а во Франкфурт все-таки полетит один.
Так они сидели друг против друга, словно за шахматным столиком, и каждый осторожно передвигал свои фигуры.
Значит, мы два гнусных лицемера? — с удивлением спросила себя Анна Карла. Типичный пример прогнившей насквозь буржуазной семьи, которую все по праву клеймят?
Но в ее нежном чувстве к Витторио не было ничего грязного и двусмысленного. В этом она не сомневалась. Их браку не грозил «кризис», они не разочаровались друг в друге.
Она встала и взяла Витторио под руку. Когда они шли в гостиную, она ударилась бедром о косяк двери.
— Прости, дорогая.
— Я сама виновата — неловко повернулась.
Анна Карла зажгла свет, и двадцать четыре розы, которые она купила час назад, подсказали ей, в чем смысл бытия. «Розы жизни!» Должно быть, у нас в библиотеке есть Рон-сар. Когда она училась в университете, каждый третий сокурсник, едва оставался с ней наедине, цитировал эту знаменитую строку. В сущности, все — и болельщики, отправляясь в воскресенье на стадион, и старушки в церкви, получая благословение, и юноши, которые бешено носятся по улицам на своих грохочущих мотоциклах, — все преследуют одну цель: насладиться розами жизни. Разве это не так?
Она хотела было позвонить Массимо, чтобы поделиться с ним этой мыслью. Но потом передумала — нет, мне не хочется его видеть. Сегодняшний вечер я проведу одна, за чтением книг.
18
Возвращаясь к машине, Лелло прошел мимо синего «фиата-124», который все еще стоял на углу у пьяцца Карло Альберто. В машине никого не было — видно, ее владелец жил где-то поблизости. На крыле красовалось серое пятно, правый бампер был смят, не хватало переднего подфарника. С того дня, как Лелло купил машину, он каждый день просматривал хронику дорожных происшествий. Он мрачно подумал, что рано или поздно и сам попадет в аварию. До сих пор ему везло — на машине ни царапины, но вечно так продолжаться не могло. Ботта за шесть месяцев трижды попадал в аварию, правда, он и тут умудрился заработать, потому что во всех трех случаях виноваты были другие.
Лелло повел машину очень медленно, хотя знал, что это не дает никаких гарантий. Ведь многие вовсе не соблюдают правил движения. У третьего светофора на виа Рома он увидел в заднем ряду синий «фиат-124». У него зародилось подозрение, которое он сразу же постарался отогнать… Нет, это наверняка случайное совпадение. Все же, добравшись до пьяцца Сан-Феличе, он свернул не налево, к дому, а направо и поехал по виа Сакки — решил проверить, что будет дальше. И проверил.
Ну и дела у нас творятся, с возмущением подумал он. Турин превратился в город, где приличный молодой человек не может вечером поездить на машине без того, чтобы его не приняли за искателя приключений. Газеты правы — это сущее безобразие и стыд. Да и опасно. Куда только смотрит полиция?!
В конце виа Сакки он, однако, засомневался в обоснованности своих глупых подозрений. Слишком уж это было бы нелепо! Он свернул на проспект Соммейлер и, не торопясь, поехал мимо черных, однообразных зданий этого угрюмого, вечно темного квартала. Движение здесь было одностороннее, и он свернул сначала направо, потом налево, затем снова направо, ускорял и замедлял ход, тормозил и резко срывался с места. И всякий раз за ним с грозной неумолимостью неотступно следовал «фиат-124». Он больше не сомневался, простого совпадения здесь быть не могло — кто-то его преследовал.
