Шестилетняя Елизавета долго рассматривала картину.
– Что это?
– Наверное, Иерусалим, – предположила мать, не бывавшая дальше своей станицы.
Савва Моисеевич, показывая на подпись под картиной, читал по слогам: «Те-мир-Хан-Шу-ра».
Когда в 1931 году Елизавета Саввична попала в Буйнакск, она сразу припомнила картину, на которой были изображены и площадь с оградой, и Андреевский военный собор. Но девушка, конечно же, не могла и подумать, что свяжет свою жизнь навсегда с этими местами.
В семье было двенадцать детей. Четверо умерли в раннем возрасте. Из оставшихся в живых старший брат Феодосий Балковой участвовал в гражданской войне, был ранен в ногу. Строил колхоз.
Когда началась Великая Отечественная война, на фронт ушли остальные трое братьев. Воистину тесен мир. Василий оказался в роте дагестанца Азиза Мутагаджиева. Во время переклички командир спрашивает у солдата, имеет ли он какое-либо отношение к Е. С. Балковой.
– Сестра она мне, – отвечал Василий. – А вы что, знаете ее?
– Знаю ли я ее? – воскликнул дагестанец. – Что вы такое говорите! Я передал Елизавете Саввичне из рук в руки 500 учащихся, печать директора Буйнакского педагогического училища!
Этим двум людям было о чем поговорить.
Дружба командира роты и красноармейца оказалась короткой. Василий Балковой погиб смертью храбрых у станицы Крымской, а Азиз Мутагаджиев сложил свою голову в Крыму.
На войне остался и третий брат Елизаветы Саввичны – Иван. А самый младший из Балковых – Сергей был тяжело ранен, но остался жив. Хлебнули горя и сестры Елизаветы Саввичны. Сперва в немецкой оккупации, а после их освобождения, восстанавливая из руин станицу, колхоз, живя в землянке, питаясь лесными ягодами…
У Е. С. Балковой с раннего детства обнаружилась склонность к учебе. Восьмой класс она, к примеру, закончила за 2 месяца. Вдвое меньше срока на отлично завершила и педагогические курсы в Ей ске. Стала учительницей.
Все ей удавалось. Через пять лет, почувствовав, что знаний маловато, поступила на математический факультет Ростовского университета. С разрешения дирекции совмещала учебу и на историко-экономическом факультете. Вскоре вызвали девушку и говорят: «Нас обвиняют в анархизме. Выбирай один факультет». Выбрала историко-экономический. Окончила с блеском. Предложили аспирантуру. Это случилось в 1931 году. Пойди она в науку, мы Балковую сейчас знали бы как большого ученого. Она же избрала другую дорогу. Е. С. Балковая, М. П. Завадский и еще пятеро их товарищей по университету уехали в Дагестан.
Темир-Хан-Шура. Андреевский военный собор
Их определили в педагогический техникум при Доме кадров, где ныне расположено здание сельхозакадемии. Здание маячило на горе, как средневековая крепость. Кругом – пусто: ни деревца, ни травинки. Ветры дуют с четырех сторон. Знойное солнце – летом, студеная погода – зимой. Из города туда добирались пешком, подталкиваемые, сбиваемые с ног диким ветром.
Не прошло и месяца, как все трое приезжих специалистов будто по команде заболели малярией. От хинина пожелтели лица, потеряли слух, остались кожа да кости. Не до работы было. Какая польза государству от таких приезжих, хотя, по правде говоря, и «свои» также страдали малярией.
Нарком просвещения Дагестана предложил:
– Переходите в Махачкалу, открываем институт.
– Вот только у меня встречный вопрос: а как быть с малярией? – спросила Елизавета Саввична.
– Пройдет, – обнадежил нарком.
Не проходила. В коридорах Наркомата просвещения ростовских товарищей как-то встретил учитель Я. Д. Кауров.
– В сорока пяти километрах, если ехать в горы, находится чудо! – загадочно сказал он им. – Поедемте. Не пожалеете!
В тот же день поезд увозил ростовчан в Буйнакск. Стук железнодорожных вагонов то замирал, то снова возникал, так же как стук сердца Елизаветы Саввичны от неизвестности, что ждет ее впереди.
Темир-Хан-Шура. Реальное училище
А в окно вагона на нее глядел невиданный до этого мир: то коричневые скалы, то желтая песчаная гора, то широкая речная долина. Паровоз тащил поезд со скоростью пешехода, что давало ребятне возможность сорвать гроздья винограда и снова зацепиться за один из вагонов.
Через три часа поезд, наконец, торжественно подкатил к Буйнакскому вокзалу. Местные учителя А. Г. Бокарев, Я. Д. Кауров и их товарищи поводили гостей по окрестностям города, поднимались на Беловецкую горку, угощали фруктами из сада Адама Григорьевича. Действительно, чудо! Болезнь как рукой сняло.
Остались. Работали в педтехникуме. Кроме них, в этом учебном заведении имелось несколько выпускников института им. Герцена и МГУ. Народ чрезвычайно интересный. Среди них выделялся учитель литературы Борис Рябов. Он писал стихи. Теща – француженка Жозефина Эдуардовна Масюис – была и первой его слушательницей. Он нередко спрашивал ее:
– Мама, как пишется такое-то слово?
– Ай-яй-яй! Я кончила пять классов гимназии, а ты – институт. И чему вас там учили? – начинала смеяться мама. – Стало быть, ты не нашего поля ягода.
– Нас учили, как сохранить революцию, – в тон ей отвечал Борис Рябов, – которую ваши парижские коммунары проворонили!
Начинался спор, походивший на спектакль двух актеров, которые, не прибегая к резкостям и колкостям, остроумно и с юмором разыгрывали его, скорее для окружающих, чем для себя. Кончалось все тем, что теща показывала, как пишется злополучное слово. Жозефина Эдуардовна оказалась начитанной и много знающей женщиной. Владела несколькими европейскими языками. Нередко глубокой ночью Борис стучался к ней и говорил: «Не засну, пока не прочитаю Вам новые стихи». Знал, что она не рассердится. Ее резюме для учителя – поэта было окончательным.
Елизавету Саввичну, кроме француженки, удивляла и преподавательница русского языка и литературы Мария Шароновна. По просьбе товарищей она декламировала лирические стихи. Поразительный эффект. Возьмись читать ты – мало кто станет слушать, а у нее слова, если можно так выразиться, приобретали объемность. Учащиеся, как и учителя, слушали эту очаровательную женщину с огромным вниманием. От нее веяло какой-то манящей силой. Каждое ее движение было картиной. Короче – талантливый человек.
После войны Мария Шароновна путешествовала по Германии, оттуда – в Москву, где и осталась навсегда. Каково же было удивление буйнакских товарищей, когда они узнали, что их коллега – автор книг и одной нашумевшей пьесы.
Вот в таком кругу вращалась Елизавета Саввична, к таким людям она тянулась.
30-е годы. Карточная система на продукты. Сказать, что трудное было время, значит, ничего не сказать. Учащийся третьего курса лакец Махлаев объявлял: «Мы сегодня на обед получили H2O». Назавтра повар техникумовской столовой в суп добавил несколько картошин, а Махлаев на уроке химии решает самим же придуманную «задачу»: «H2O + 10 граммов крахмала. Равняется…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
