Вдруг мы слышим странный вой. Это не звук летящего снаряда. Короткий глухой свист словно разрывает воздух на куски, резко приближается, и потом взрыв — коварный, напоминающий лай злого пса. Это мина, посланная из соседней деревни фашистами.
Я смотрю на своего товарища. Он серьезен и подтянут, но страха не видно. Через несколько секунд новый визг и опять лай злого пса — где-то близко.
— Вот гады, видишь, начали минами угощать, — говорит товарищ.
Мы видим, что бойцы, привычные к подобным вещам, не спешат в укрытие. Несмотря на мины, каждый спокойно делает свое дело: у склада выгружают сани, дальше бойцы складывают снаряды в пирамиды. Вокруг падает все больше мин, то и дело раздается этот коварный, отвратительный лай. Из минометов можно обстрелять врага, находящегося и в нескольких десятках метров и в пяти километрах. Мина разрывается на множество осколков, и они разлетаются во все стороны, задевая все на своем пути. Они ранят и убивают, если солдаты не окопались. Мина взрывается, едва коснувшись земли или иного твердого предмета — стены дома, крыши, дерева. Мины почти не опасны в блиндажах с перекрытиями, но на ровном месте они опаснее любого другого оружия.
Мы шли по деревне. Нельзя сказать, что эта музыка была особенно приятной с непривычки. А мины все еще взрывались или, как мы быстро заметили, со свистом утыкались в снег и не взрывались. Не взорвалось довольно много мин — примерно каждая третья, часто был слышен только свист в воздухе и потом шипение в снегу.
Вдруг вас окликнули из окопа:
— Товарищи, идите к нам!
Мы прыгнули в окоп. На соломе сидели несколько бойцов. Один спокойно скручивал цигарку, второй чистил винтовку, а третий вслух читал газету. Солдаты, кажется, не обращали на мины ни малейшего внимания. Они знали, что лишь в том случае, если мина прямо попадет в их окоп, они погибнут. Каждое их движение, равнодушные, а подчас веселые лица показывали, что такое обстрелянный боец. Побывав на передовой, солдат как бы закаляется и, изо дня в день подвергаясь опасности смерти, перестает кланяться каждой пуле. Попав сюда впервые, он, несомненно, испытывает неприятное чувство, но ведь привыкнуть можно ко всему. И я позднее видел, как люди безмятежно спят, в то время как снаряд, разорвавшийся в нескольких метрах, все поднимает в воздух.
Когда мы спустились в окоп, солдат перестал читать газету. Подвинувшись, бойцы уступили место на соломе, подобрали свои котелки. Они были одеты тепло, по-зимнему, в валенках, в тулупах и ушанках. Мы поздоровались и начали беседовать под вой мин.
— Эх ты, винтовочка, моя винтовочка! — весело говорил солдат, чистя свое оружие. — Хорошо ты вчера потрудилась. Надо тебя почистить, отдраить — завтра опять предстоит работенка…
По-детски круглое лицо с едва пробивающимися усиками и бородой, живые, веселые глаза. Это бывший ученик средней школы из Рокишкиса, которому нападение Гитлера помешало закончить учебу. Теперь он пришел на передовую, чтоб завоевать себе право учиться и спокойно жить. На фронте ему нравится — он привык к трудностям и напряжению. Его родители — огородники, сызмальства ему пришлось нелегко. Фронт ему кажется, может быть, и не совсем приятным делом, но необходимым и не слишком страшным.
Ж-ж-ж-бах! — ударилась мина неподалеку от окопа, и вверх поднялась мерзлая земля.
— Ну что ты скажешь? — спокойно сказал второй солдат, жемайтиец из-под Альседжяй, затягиваясь густым махорочным дымом. — Чуть шапку не скинул, гад… Ну что ты скажешь? Дал, как вальком. — Жемайтиец смотрел на нас спокойными глазами, в которых таились смешинки.
Третий солдат, читавший газету, был очень доволен встречей.
— Знаете, я тоже пробую писать. Я из Каунаса, рабочий. Мои заметки и стихи даже в газетах печатали. А теперь? Теперь некогда — надо писать винтовкой на спинах фашистов. А вот вернемся в Литву…
Ж-ж-ж-бах! — снова ударила мина, чуть поодаль, за избой.
— Вот вернусь в Литву, — говорит солдат, не замечая посторонних звуков, — и попробую повесть написать… О нас, о друзьях. Знаете, много материала накопилось. А пока, что успеваю, заношу в дневник.
Еще несколько раз взрываются мины, потом все стихает. Мы прощаемся с новыми друзьями и, выбравшись из окопа, идем дальше по деревне. По улице снова двигаются люди. Мы видим свежие воронки, выбитые окна, изуродованные дома.
Рядом с избой лежит ничком солдат — это жертва мины. Мы слышим разговор, что есть раненые и убитые лошади. А день прекрасен, и все, что было всего несколько минут назад, кажется сном.
Часовой, стоящий у двери, пропускает нас в избу. Мы идем мимо снежных стен, которые скрывают входящих и выходящих из избы, — это место хорошо просматривается фашистами из соседней деревни, и они, как только замечают скопление людей, начинают обстрел.
Через крытый сарай, в котором стоят лошади, мы попадаем в комнату. Сюда приходят сообщения со всех позиций, которые удерживают бойцы батальона. Здесь то и дело звонят телефоны, сообщая об изменениях на поле боя, отсюда во взводы идут приказы, то и дело приходят и уходят вестовые. Активных боев сегодня как бы и нет.
— Здравствуйте, здравствуйте! — встретил нас командир батальона, старший лейтенант Эдвардас Лисаускас, круглолицый, смуглый человек с живым взглядом и веселым лицом. Одна его щека еще не зажила — несколько дней назад во время атаки ее царапнуло пулей. Этот молодой парень, которого бойцы любят за отвагу и удаль, уже пять раз водил свой батальон в атаку.
Он родился в 1914 году в крестьянской семье. Рос сиротой — с тринадцати лет жил без родителей. У него не было даже близких, потому что все родственники уехали в Америку. Но ему все-таки удалось окончить гимназию. Учился на техническом факультете Каунасского университета, окончил два курса. В буржуазной армии он занимал различные посты. Как прогрессивный человек, в годы Советской власти был назначен политруком, потом выполнял другую работу. Когда началась война, Лисаускас эвакуировал документы Совета Народных Комиссаров. Потом он работал в литовском колхозе в Поволжье, затем перешел в Литовский сектор Комиссариата внутренних дел. Недавно он вернулся в армию, помощником командира минометного взвода, а в нашей национальной дивизии получил батальон. Такова короткая биография этого человека. Самые прекрасные страницы ее он пишет
