растянувшимся вдоль дороги на несколько километров. Приближается весна. Дороги развезло. С крыш течет вода, поля превращаются в топь. Сырая, промозглая погода. Но нет постоянного напряжения. Орудийная канонада звучит здесь приглушенно. Лишь когда ветер дует со стороны фронта, слышно татаканье пулеметов. Ни на минуту не прекращаются военные действия, о которых Совинформбюро обычно сообщает лишь кратко: «На фронте существенных изменений не произошло».
Начинается новая жизнь. Пустые избы превращены в бани. Бойцы долгими часами, забыв все на свете, отскребают застарелую грязь. На полях грохочут взрывы — это бойцы взрывают мерзлую еще землю, готовя место для блиндажей и землянок. Работы и здесь хоть отбавляй, но как приятно перевести дух после напряженных дней, когда вдобавок докучали и страшные морозы, — а ведь иногда целыми неделями приходилось лежать в чистом поле.
Бледные лица весело щурятся на солнце. Наступает вечер, бойцы строем возвращаются с работ, и в прозрачном вечернем освещении в большом селе все чаще раздается литовская песня.
А вечером бойцы усядутся на крыльце в закатных лучах — и вот уже проворные пальцы музыканта забегали по клавишам гармоники. Откуда-то появляется гитара. Раздается песня:
Как я ехал через лес зеленый, Обломал я веточку рябины…
Слушая песню этой ранней весной, бойцы вспоминают родную деревню, скрип колодезного журавля в сумерках, голубой Неман, Каунас, море…
У Йонаса Марцинкявичюса и здесь работы хоть отбавляй. Надо собрать музыкантов и чтецов. Вот и бредем по топким дорогам из деревни в деревню, где размещены бойцы. Когда мы говорим о том, что надо организовать вечер — интересный, с чтением стихов, песнями, музыкой, — глаза всех загораются, на лицах появляются добрые улыбки. Бойцы наводят чистоту в избах, в которых намечено провести вечер, сами ищут самодеятельных музыкантов и певцов. И мы возобновляем выступления фронтовой самодеятельности, так полюбившейся бойцам.
Хорошо, если в деревне оказывалась просторная изба. В углу ставим столик. Стол освещает карбидная лампа или коптилка, сделанная из латунной снарядной гильзы. Окна плотно занавешены, чтобы нас не засекли в темноте вражеские самолеты. Поначалу вперед выходим мы, писатели. Изба забита слушателями. Бойцы сидят на двух-трех лавках у самого стола, другие сгрудились сзади. Стоят плотно, и не протолкнешься. Мы читаем о боях, о порабощенной Литве, о нашей великой Родине. После все долго хлопают. Выступает хор — небольшой, но хорошо спевшийся. Потом — дуэты, квартеты и соло. Звонко поют известные в дивизии любители пения — младший лейтенант Владас Каволюнас и врач Зигмас Янушкявичюс{146}. Зрители не скупятся на аплодисменты. В каждой части обнаруживаются новые таланты — певцы, чтецы, музыканты, поэты. Каждое выступление бойцы встречают тепло и радостно.
Посреди села тарахтит движок. Кинопередвижка привезла бойцам новый фильм. Экран вывешен на улице, у стены дома. Зрители сидят на вынесенных лавках, другие стоят, — смотреть кино пошли те, кто не попал к нам в избу. Когда в небе раздается рев немецкого самолета, аппаратуру выключают. После отбоя фильм крутят дальше.
Мы приходим в обширное село Верхняя Сосна. Говорят, оно растянулось километров на десять. В конце деревни из подтаявшего снега торчат разбитые немецкие пушки, грузовики, легковые машины. Здесь расположился наш медсанбат. Тяжелораненые эвакуированы в тыловые госпитали, и медработники могут перевести дух. Теперь они заняты лишь легкоранеными и просто больными. Медперсонал — врачи, санитары, медсестры — долго работали без отдыха и сна.
Медработники оборудовали в деревне дом отдыха для наших бойцов. Лучшие избы деревни аккуратно прибраны, на столах — белые скатерти. На койках — чистое белье. Много книг, газет. Приятно войти в такую избу. Бойцы долго спят и хорошо питаются. В одной из таких изб мы застали не только бойцов, но и деревенских женщин. Они утюжили солдатскую одежду, обшивали солдат, стирали белье, приносили молоко, яйца, готовили чай.
— Они для нас как матери, — говорит боец, крестьянский сын из Дзукии. — Жаль вот, по-русски не умею…
— Мой муж на фронте, — рассказывает женщина, штопая солдатскую шинель. — И сын на фронте. А ваши, хоть я и не понимаю языка, для меня что родные сыновья. Ведь Родина у всех одна…
Она рассказывает, что пришлось им вытерпеть под фашистами. Известные жестокости, о которых услышишь в каждой избе. И свой рассказ она кончает словами:
— Не приведи господи их еще когда-нибудь увидеть… Зверье…
В другой деревне у замполита части тоже сидят крестьянки. Они собрались здесь, чтоб посоветоваться, как наладить стирку солдатского белья. Тут же председатель колхоза — толковый старик с живыми глазами, высоким залысым лбом и пшеничными усами. Он хочет помочь нашим бойцам продуктами — предлагает зерно и мясо сдавать не государству, а непосредственно нашим армейским частям. Тогда им не надо будет возить зерно и мясо в город, а нам не придется доставлять их с базы, тем более сейчас, в распутицу. Оказывается, колхозники сберегли от оккупантов немало хлеба. Председатель предлагает конфисковать кур и овец у старосты, который во время оккупации притеснял местное население, и раздать тем, у кого фашисты забрали скот. На следующий день побелели все изгороди — это крестьянки выстирали солдатское белье. Переговоры с председателем также завершились соглашением, полезным для обеих сторон.
На полях уже весна. Никто не ждал ее с такой страстью, как бойцы, которым приходилось дрогнуть на снегу.
Снег сполз поначалу с пригорков, потом исчез даже в оврагах. В небе раздались трели жаворонка. По утрам землю серебрил иней, но быстро таял в лучах солнца. Просыхали дороги и тропы. Каждый день в деревнях, на лугах, рядом с дорогами, бойцы находили сотни мин. Саперы взрывали эти мины, и нам часто казалось, что рядом рвутся вражеские гранаты. Но настоящие бои по-прежнему шли сравнительно далеко — в двенадцати — пятнадцати километрах. Там каждый день рокотали орудия и стрекотали пулеметы. В сумерках воздух заполнялся гулом самолетов. Это наши эскадрильи дальнего действия летали бомбить вражеские склады и железнодорожные узлы. На западе ночью в небе висели «лампы», сброшенные нашими летчиками над объектами врага. А вокруг нас простиралась тихая ночь — прохладная и чистая в мерцающем лунном свете.
В погожий весенний день мы выехали обратно — в Москву. На грузовике,
