— Так, это матросики… Элрик тоже хорош — детишек в бой посылать… А что за штатские с тобой, Нек? — так же бесцеремонно спрашивает Крейтон, осматривая покойников на предмет ветоши, которой можно вытереть меч. Наконец отрезает от плаща мертвого сержанта более-менее чистый кусок и принимается за дело. — У тебя новые ученики?
— Нет. Это ученики, но не мои. Я все расскажу, когда битва закончится.
— Хорошо, — согласился Крейтон. — Когда разделаемся с темесской сволочью, обязательно тебя послушаю. А пока… Шемис!
— Я!
— Ты и твое отделение отправится в тыл. Отведите их к госпиталю — она лучший из известных мне лекарей. Накормить всех, дать комнату для отдыха и исполнять их указания как мои. Ясно?
— Будет сделано!
— Исполняйте. Остальные — за мной!
Отряд жрецов отправляется прочесывать город дальше.
— Как ты с ним познакомилась? — удивленно спрашивает Аэлла.
— Почти так же, как ты. Пять лет назад в городе свирепствовала эпидемия чумы и какой-то неведомой болезни, убивавшей еще быстрее. Жрецам Аргелеба пришлось просить Храм Исмины о помощи. Послали меня, я начала работать. Примерно в этой же части города на меня напали десять бандитов. Видимо, я им понравилась, — скромно потупила глазки вовсе не обделенная красотой, на взгляд Тетрика, целительница. — Хотели перед смертью получить удовольствие. А я забыла попросить у жрецов Аргелеба охранников, не думала, что тут нападают на целителей. Но они подумали об этом, послали по моим следам одного из лучших воинов, Крейтона, чтобы он не путался под ногами, а когда понадобится, защитил. У того не было в руках оружия — меч на поясе, да, был. Но он его не обнажил — хватило голых рук: со всеми за полминуты расправился, ни один не ушел. Последнему, атаману, просто оторвал голову. Меня чуть не стошнило… Когда все закончилось, я спросила, почему он не обнажил меч. «Я не мараю сталь кровью идиотов, — ответил он, — которые смеют нападать на жреца Аргелеба».
— Что ж, могло быть и хуже.
— Да. Для вас битва завершена, а мне надо еще помочь здешним лекарям.
Атталика опускает на пол босые ноги и зябко ежится, но все же заставляет себя встать. Если придет муж, а она его не поприветствует, ей мало не покажется. Эмерик бьет жену не просто жестоко, а с наслаждением. Дай только повод… Причем той же плеткой, которой временами обильно потчует служанок и, как и они, Атталика вынуждена сама раздеваться и безропотно ложиться на стол, дабы муж мог ее привязать.
С раннего детства, с тех пор, как погибла мать, Элрик учил, что она — представительница, и в то же время не представительница рода Бонар. Первое — потому, что должна соблюдать все правила поведения, обязательные для каждого Бонара. Правила эти многочисленны и разнообразны — от обязательного и беспрекословного повиновения главе рода, а после свадьбы — мужу, до умения правильно, то есть плавно и величественно, ходить. Единственное, чего от нее не только никогда не требуют, но и не позволяют иметь — собственное мнение.
— Ты — не воин, не политик, не купец. Ты — сперва дочь, потом жена и мать. Не более и не менее того, — поучал отец еще до замужества. — Как водить корабли, махать мечом, сделки заключать — не твое дело. Для этого боги создали мужчин. Но если ты не научишься вести хозяйство и растить детей, на тебе никто не женится, хоть ты и из знатного рода.
Она училась всему этому, насколько хватало сил. Жизнь отца сложилась так, что он делал то, что должно, а не придумывал, почему можно не делать. Того же он требовал от всех родственников, и его не заботило, как они хотели бы жить. То есть, на самом деле, заботило, но лишь постольку, поскольку человек имеет значение для рода. Тех, от кого, как от Атталики, ничего не зависит, старик просто не замечал.
Единственным человеком, способным хоть немного облегчить горечь одиночества в многолюдном дворце, была Неккара, приходившая лечить маленького Раймона. Она обладала удивительной способностью исцелять не только тело, но и душу, и за краткие дни, которые Атталика помогала жрице лечить Раймона, она благодарна Неккаре ничуть не меньше Раймона. Ведь того всего лишь вернули к жизни, а Атталике Неккара дала то, чего у девушки никогда не было: заботу, внимание и сознание того, что она нужна. С годами Атталика поняла, что лучшая храмовая целительница прекрасно могла обойтись без нее. Но позволила помогать, чтобы дочь Элрика получила хоть немного счастья.
Потом Неккара обнаружила у Атталики настоящий Дар.
— Хочешь стать храмовой целительницей? — спросила она девушку напрямик. Могла бы, впрочем, и не спрашивать, потому что в глазах у прощавшейся с ней девушки была немая мольба.
Но Элрик на просьбу целительницы ответил в том смысле, что дочь Бонаров принадлежит не себе самой, а роду и городу, и что она должна выполнить свой долг. Под долгом Бонар-самый старший понимал, естественно, участие дочери в большой политике в качестве разменной монеты.
Нашелся и покупатель. Звали его Эмерик Бертье, о чьих похождениях шла дурная слава. Но отцу было важнее привлечь на свою сторону наследника могущественного рода в стратегически важном городе. Вдобавок Эмерик не поскупился на приданое: его хватило на строительство трех фрегатов родовой флотилии, последним из них стала «Бекинна».
Вот тогда-то шестнадцатилетняя Атталика поняла, что приобрела и что потеряла. Потому что если Элрик ее не замечал, но хотя бы целенаправленно не издевался, то Эмерик… Да в отцовском доме так с клеймленными рабами не обращались, как здесь с женой главы рода!
Потом случилась беда, и вовсе превратившшая ее жизнь в ад. Было ли дело в том, что кто-то из Бонаров когда-то прогневил Великую Мать Амриту, или богиня просто забыла одарить ее (немудрено, учитывая, что женщины — это половина человечества) тем, что положено каждой. В один прекрасный миг Эмерику Бертье предстояло узнать малоприятную новость, что его жена бесплодна. Если и раньше супруг не стеснялся говорить, что женился не на Атталике, а на деньгах Бонаров, и чем жить с такой, уж лучше тратиться на куртизанок, теперь он это еще и делал. Благо, закон дозволял, в случае доказанного бесплодия жены, усыновлять ребенка от внебрачных связей, у которого есть хотя бы один достоверно известный родитель. А жена… Ну что ж, жена может им прислуживать…
Вечерами Атталике приходилось смотреть, как муженек, беззастенчиво пользуясь ее недостатком, водил в дом раскрашенных, наглых куртизанок, и выполнять все их требования, ибо иначе муж брался за плетку, которой охаживал служанок. Они тоже в открытую смеялись над новоявленной Бертье, но она не могла на них сердиться, потому что видела, что с ними муж ничуть не ласковее. Хорошо хоть, в лицо не плевали, но уж в душу-то самим своим появлением — каждую ночь. Все, что ей оставалось — ночами плакать в подушку. Как ни мало она знала о международной политике, но чтобы понять, что отец за нее не заступится, пока выгоден союз с Бертье, хватило.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
