— Не скажи, он воистину красив. Я никогда не видел таких красивых мужчин. А какой голос! — с придыханиями вещал Витор. — Я собираюсь пригласить его ко двору. Думаю, император оценит такое знакомство. Не вертись, скотина! — За этими словами последовал звук удара. — Коста, милый, подай мне вон те зажимы.
Сотеки не сразу понял, что Коста, по всей видимости, — имя барона Фрая.
— Чего ты кривишься, раб? Больно?
— Это у него выражение блаженства на лице! — отозвался пьяным голосом Фрай. Кто-то замычал, словно рот у него был заткнут кляпом, одновременно раздался короткий мучительный крик боли. — Что, не нравится? Витор, я заметил, как ты смотрел на мальчишку этого принца. Хочешь подарить его императору? Он как раз любит таких юнцов. А мальчик, как я понял из ответа яра Артуари, еще девственник. Лакомый кусочек, — он противно захихикал.
Сотеки, подслушивающий под дверью, сжал кулаки и сделал шаг вперед, но, услышав ответ Витора, остановился.
— Дурак ты, Фрай. Мало ли что я хочу. Артуари ясно дал понять, что убьет любого, кто позарится на его мальчика. И, знаешь, я склонен ему верить. Нет, я хочу свести милордов, слово-то какое необычное, с отцом и, используя их, убрать с дороги этого наглого выскочку герцога. — В голосе виконта прорезались стальные нотки. — Подержи этого. — Он тяжело задышал. — Ну же, раб, что ты так извиваешься? Расслабься и наслаждайся. Гордись, что высокородный яр снизошел до такого как ты ничтожества….
Сотеки, который услышал все, что хотел, уже собрался уходить, но гадкий червячок, который остался в душе после ужина, толкнул его вперед. Он заглянул в приоткрытую дверь. Комната, погруженная в полумрак, оказалась пыточной, приспособленной двумя извращенцами для своих садистских удовольствий. То, что увидел рэквау, было настолько неестественно и омерзительно, что он сделал резкий шаг назад, словно боясь запачкаться самим воздухом этого помещения. Увлеченные процессом, любовники его не заметили. Тень собрался исчезнуть, но тут встретился взглядом с Зиком. Полная безразличия безнадежность и боль. Больше ничего. Так смотрят умирающие от неизлечимой болезни, смирившись со своей участью, но так не должен смотреть юноша, пусть даже он и раб. И Сотеки шагнул вперед, в последний момент давая себе приказ никого не убивать. Но Ведущая свидетель, как хотелось!
— Доброй ночи, яры! — бодро воскликнул он, заходя в пыточную. — Вижу, вы развлекаетесь, а у меня бессонница, вот я и решил воспользоваться вашим предложением и забрать своего раба, — он с деланным безразличием посмотрел на полукровку, — если он еще в состоянии к чему-либо.
Витор, увлеченный вторым рабом, только махнул рукой. Весельчак Фрай в кожаном фартуке, надетом на голое тело, с сожалением отбросил на маленькую жаровню щипцы и отодвинулся от Зика.
— Может, желаешь присоединиться, великан? — он оценивающе пробежался взглядом по обнаженному торсу воина, споткнулся глазами на босых ногах. — Знаешь, ты необычайно красив.
Сотеки хохотнул, снимая с Зика колодки. Освобожденный раб покачнулся и упал бы к ногам Тени, если бы не был привязан цепью к большому крюку, вбитому в стену.
— Идти сможешь? — хмуро поинтересовался Тень.
Тот слабо кивнул в ответ, не поднимая на рэквау глаз.
— Не слышу, раб.
— Да, хозяин.
Рэквау отстегнул цепь и, помахав на прощание разочарованному Фраю, вышел в коридор. Вслед за ним, шаркая ногами, с перекошенным от боли лицом, оставляя за собой капли крови, плелся Зик, опираясь на стену. Сотеки быстро шагал к своим покоям, забыв о рабе. Внутри него клокотала ярость. Как этот ублюдочный человечишка посмел предложить ему — сыну Дома Теней — участие в каких-то извращенных забавах и как он посмел даже предположить, что Сотеки один из них! Такое не прощают. Сам того не зная, только что Фрай подписал себе смертный приговор.
— Шевелись, раб! — гаркнул Сотеки, вымещая злость на отставшем полукровке. — Или ты думаешь, я вытащил тебя для того, чтобы остаток ночи провести в этом коридоре?
Зик дернулся от окрика, словно от удара, и попытался идти быстрее, но с тихим всхлипом упал у стены. Сотеки оглянулся, сплюнул, вернулся к упавшему рабу, навис над ним черной скалой.
— Что еще?
Парень медленно поднялся, держась за стену. Опустив голову, перед Сотеки стояло раздавленное сломленное несчастное существо.
— Посмотри на меня.
Раб поднял голову, рэквау, который был намного выше полукровки, наклонился, заглядывая ему в глаза. Он долго вглядывался, пытаясь что-то отыскать во взгляде Зика. Отверженность, горечь, одиночество, унижение и апатия. И только где-то очень глубоко в стальных глазах едва тлел крошечный уголек ненависти и надежды.
— Ты небезнадежен, — вынес вердикт Сотеки и, больше не говоря ни слова, взвалил на плечо, как обычно грузчики носят мешки, обессилившее тело. — Только бы никого не встретить, — усмехнулся он, — принц великого Дома тащит на плече изнасилованного раба. Артуари умрет от смеха.
Но Артуари спал, как и остальные обитатели этого замкового крыла, и никто не увидел позора чернокожего воина. Сотеки отнес Зика в ванну и только там при ярком освещении увидел, до чего тот истерзан. Желтые глаза Тени потемнели, и у Фрая не осталось ни грамма надежды, как и у виконта. Просто второй умрет позже, после того как брат выжмет из него все необходимое. Оставив раба лежать в теплой воде, Тень вернулся в комнату, налил в кубок вина, залпом выпил, наполнил второй раз и со вздохом снял с пояса бутылочку с драгоценной настойкой. Подумал, взвешивая пузырек в ладони, вновь вздохнул, решительно накапал в стакан пять капель, взболтал и вернулся в ванную комнату. Зик к тому времени уже выбрался из бассейна и растерянно стоял посреди помещения. Вода стекала по его телу и капала на пол, образовывая розовую лужицу.
— В чем дело?
— Мне нечем вытереться, у меня нет одежды, хозяин.
— Милорд, — исправил Сотеки. — Чем тебе не нравится полотенце, что висит у зеркала?
— Но ведь это хозяйское, мне нельзя, милорд!
— Я приказываю.
Зик не заставил себя упрашивать. Он осторожно промокнул тело мягким пушистым полотенцем и, закутавшись в него, застыл перед Сотеки с опущенной головой.
— Что прикажете делать, милорд?
— Делать? Разве ты еще на что-либо способен?
— Это не имеет значения, если будет приказ хозяина, — чуть слышно ответил раб.
— Во сколько лет ты попал в рабство?
— В шесть, милорд.
— А когда…?
— В тринадцать, милорд. Меня продали в портовый бордель сразу как захватили. До тринадцати лет я помогал женщинам на кухне, а затем хозяйка заметила, что я симпатичный. В то время как раз к власти пришел нынешний император, и появился спрос на мальчиков. Она продала меня перекупщикам, а те купцу из Мозерата. Затем он умер, и его сын выменял меня и еще двух девушек на жеребенка. У нового хозяина я познакомился с Жанетом. Когда мы стали слишком взрослыми, нас подарили яру Денску. Здесь лучше всего. Яр не придерживается моды на симпатичных слуг, ему все равно, кто прислуживает ему или баронессам, а сопровождают его в поездках замковые воины, а не рабы. Рабов он просто не замечает, невольниками занимается управляющий — распределяет на работы в поле и замке, покупает и продает, дарит и меняет. О нас вспоминают только когда прибывают гости, интересующиеся такими как мы. К счастью, здесь, рядом с Приграничьем их немного, чаще всего это барон Фрай. Он всегда берет меня. Всегда. Он знает, что я полукровка и что очень вынослив. Его это забавляет. А когда я никому не нужен, я работаю на конюшне, мне нравится возиться с животными.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
