«Мы, нижеподписавшиеся экспедитор Антонов С. А. и старшина катера Снегирев А. Г., составили акт о нижеследующем:
17 июля 1962 года мы получили на Пенжинской торговой базе продукты. Кунгас загрузили, как говорится, под завязку. У нас были и ящики с печеньем, и мешки с сахаром, соль и мука. (Накладная прикладывается.) Среди продуктов мы получили три бочки спирта, по 200 литров в каждой.
С выездом задержались. Когда отплыли в Каменское, уже начался отлив. Стали подплывать к устью Пенжины, неожиданно сели на мель. Все попытки сняться с мели кончились неудачей. Пообедали и решили ждать прилива. Было тепло и солнечно. Незаметно уснули. (Лежали мы на дощатом настиле кунгаса.) Часа через два проснулись от грохота, нас подбросило вверх, чем-то ударило. Когда пришли в себя, выяснили: оказывается, наш кунгас носом застрял на песчаном берегу реки. Отлив еще продолжался, и скоро тяжелая корма кунгаса повисла в воздухе. Слабый песчаный берег обвалился, и наш кунгас встал на попа.
Свалилось в грязь два ящика с чаем (чай не пострадал), несколько ящиков с печеньем и одна бочки со спиртом. Нас, оказывается, ударило ящиками. Груз удалось спасти, за исключением бочки со спиртом (уплыла) и трех ящиков с печеньем.
Исходя из вышеописанного стихийного бедствия, просим правление рыбкоопа стоимость бочки со спиртом и трех ящиков печенья списать.
К сему: Антонов, Снегирев».
— Прочитали? — спросил Дорофеев, когда Сергеев поднял голову. — Вот эта бочка спирта и виновница всех бед колхоза.
— Я помню этот случай, — сказал Пименов. — Искали мы ее, но не нашли.
— А вот еще, — Дорофеев перелистнул страницу в записной книжке.
«Выписка из решения правления рыбкоопа, — начал читать Сергеев. — Заслушав акт о пропаже бочки со спиртом и трех ящиков печенья «Столовое», а также личные объяснения тт. Антонова С. А. и Снегирева А. Г., правление решило: стоимость трех ящиков печенья списать на издержки, а стоимость спирта в сумме 152 рубля поставить в начет тт. Антонову С. А. и Снегиреву А. Г. по 76 руб. каждому.
Секретарь Вахрамеева».
— Да… Это уже кое-что, — сказал лейтенант, кончив читать.
— Не кое-что, а это уже та нить, которую вы ищете. — Дорофеев встал и быстро заходил по комнате. Левую руку он держал в кармане, а правой размахивал.
— Они уплатили эту мизерную сумму. Бочку спрятали в тундре и стали ждать, когда все о ней забудут, — развивал свою мысль председатель. — И это время пришло. Они хорошо все продумали. Двести литров спирта! Если перевести на водку — тысяча бутылок. За каждую бутылку пять рублей. Это самая малая цена. Пять тысяч чистогану!
— Хороший заработок, — сказал лейтенант, глядя на Дорофеева. Конечно, председатель умел деньги считать.
— Старшина Снегирев почти сразу же уволился и уехал в город, — проговорил молчавший до этого Пименов. — Я даже сам видел, как он уезжал.
— А экспедитор? — спросил Сергеев. — Антонов где?
— Антонов тоже взял расчет и уехал месяц назад.
— Уехал в тундру, охотиться? — Дорофеев остановился и закурил.
— Не знаю куда, но в селе его нет. Вообще-то он всегда ружье с собой таскал, — Пименов удивленно поглядел на Дорофеева.
— Установить мне пока еще не удалось, Антонов ли это, или кто другой, — председатель снова быстро шагал по комнате, — но что «охотник» продает спирт, это точно. Сам он живет в палатке, часто переезжает с одного места на другое. Спирт в палатке не держит. Одним он говорит, что его зовут Игорь, другим, — Роман, третьим — Семен. Только это один и тот же человек. Потому, что пастухи говорят, у него «медвежья лапа».
— Верно, Антонов слегка хромает на левую ногу, — сказал Пименов.
— Вот видите, лейтенант, — Дорофеев улыбнулся. — Общими-то силами не только кончик, а и преступника нашли. Эта «медвежья лапа» не брезгует ничем, за спирт берет деньги, шкурки, у Долгана даже карабин взял. Остался охотник без оружия.
— Надо его срочно брать, — сказал Сергеев, — а то узнает о нашем приезде, уйдет дальше в тундру.
— Один, видно, тоже хотел его взять… — председатель умолк, тяжело вздохнул. — Жаль Авзелкута, хороший мужик был… Говорят, что этот «купец» очень осторожный и хитрый человек. Прежде чем продать спирт, он предупреждает каждого, грозит ему. Если, мол, проговорится кто, тому смерть. Говорят, что его дважды уже судили и теперь терять ему нечего. Одним словом, пастухи о нем говорят с неохотой.
— Знаете, я что-то вспоминаю, — вмешался Пименов, — с биографией у Антонова не все в порядке. Но на работу приняли, и за все лето он ничем себя с плохой стороны не показал.
Сергеев молчал.
«Надо немедленно ехать, брать его, — думал он. — Это, видно, матерый преступник. «С плохой стороны не показал»… Если он спирт распродаст, он тут же постарается скрыться».
— Такого голыми руками не возьмешь, — сказал Дорофеев. — Не иначе, как он виновен в смерти Авзелкута. А стадо оленей…
— Нарту и хорошего каюра вы сможете организовать? — спросил наконец Сергеев.
— Хоть пять, — сказал председатель. — Вот Долган вам все организует. За стакан спирта тот у него карабин взял. С утра и езжайте.
— Простите, вы меня имеете в виду? — Пименов мучительно улыбнулся, глядя на Дорофеева. — Я ведь не милиционер. Да и задание у меня другое. Ехать я не могу.
— А почему бы не поехать? Было бы мне тридцать, даже сорок, да я бы сам… — сказал председатель, удивленно глядя на Пименова. — «Задание»… Какое, к шутам, еще задание?
— Ревизию мне надо…
— Ведите меня к Долгану. Мы едем сегодня, сразу же, вдвоем, — сказал решительно Сергеев и стал быстро одеваться.
Долгану в тундру ехать не хотелось. И хотя он спорить с Дорофеевым не стал, но, как отметил лейтенант, уж очень медленно собирался в дорогу. Привязывая к потяге — длинному ремню, прицепленному к нарте и пристегнутому к собакам попарно, он долго ту или иную собаку, даже излишне долго ласкал, хлопал по бокам, шее. А зимний день очень короток, на землю уже опускались сумерки, на столбах и в окнах зажглись электрические лампочки.
Охотнику лет двадцать пять. Он низкого роста, но широкие плечи, толстые узловатые руки свидетельствовали, что молодого коряка природа силой не обидела.
— Смотри, Вася, — наказывал Дорофеев Долгану, — осторожней там. Береги следователя. А я, возможно, сам соображу, чем помочь вам.
Сергеев даже и представить не мог, что расстояние от поселка до оленьего стада здесь измеряется не километрами, а десятками или даже сотнями. Он думал, что через час-полтора они уже доедут до палатки Антонова. Но проехали уже три часа, а никаких признаков присутствия оленей или человеческого жилья не было.
