Бог Грозы города Хатти, господин мой, и вы, боги, господа мои, так все и совершается: кругом грешат. Вот и отец мой согрешил. Он нарушил слово, данное Богу Грозы… А я ни в чем не согрешил. Но так все совершается: грех отца переходит на сына. И на меня перешел грех отца моего.
… Услышь меня, Бог Грозы города Хатти, господин мой, и оставь меня в живых! Я так тебе скажу об этом: птица возвращается в клетку, и клетка спасает ей жизнь. Или если рабу почему-либо становится тяжело, он к хозяину своему обращается с мольбой. И хозяин его услышит и будет к нему милостив: то, что было ему тяжело, хозяин делает легким. Или же если раб совершит какой-либо проступок, но проступок этот перед хозяином своим признает, то тогда что с ним хозяин хочет сделать, то пусть и сделает. Но после того, как он перед хозяином проступок свой признает, хозяин его смягчиться и хозяин этого раба не накажет. Я же признал грех отца моего: «Это истинно так. Я это сделал». Если же нужно возместить, то возмещение давно уже было сделано: эта чума и была многократным возмездием…
Услышь меня, я тебе молюсь, Бог Грозы города Хатти, господин мой. Оставь меня в живых!.. И пусть боги, мои господа, явят мне божественное чудо… По какой причине кругом умирают, пусть это станет известно. И на разящий серп мы наденем тогда чехол. Бог Грозы Хатти, господин мой, оставь меня в живых! И пусть чума будет уведена из страны Хатти.
И снова битва при Кадеше
В конце концов, собрав с земли хеттов обильную жатву, чума ушла, но почти сразу на обессиленную Хаттусу наползла новая тень: ей стали угрожать набеги касков, доходивших теперь до самого Канеса (Несы). Преемнику Мурсилиса II Муваталлису даже пришлось перенести столицу южнее, и Хаттуса стала жертвой племен, которых хетты презрительно называли «кочевниками» и «свинопасами».
А вслед за тем на юге медленно повернул голову египетский сфинкс и окинул границы хеттских владений задумчиво-оценивающим взглядом. Выйдя из оцепенения, в котором египетская внешняя политика пребывала при Эхнатоне, Египет принялся энергично наверстывать упущенное: фараоны новой династии всеми силами старались вернуть потерянные царем-еретиком сирийские территории. Еще Сети I ввел войска в Ханаан и продвинулся вплоть до Кадеша — хеттского оплота в Сирии, а когда на престол взошел преисполненный самомнения и имперских амбиций Рамсес II, стало ясно, что крупного столкновения двух держав не избежать.
Муваталлис начал собирать союзников. В конце концов под его началом оказалась огромная по тем временам армия в 28 тысяч человек: разношерстное сборище анатолийских и сирийских народов и племен…
Но тут нужно прерваться и сделать маленькое отступление. Дело в том, что взаимоотношения хеттов с подвластными им государствами основывались совсем на ином принципе, нежели у египтян или ассирийцев.
Если Египет и Ассирия были строго централизованными державами, полностью подминавшими под себя покоренные страны, то империя хеттов напоминала скорее союз феодальных государств, связанных системой вассалитета[140] .
Мелкие царьки приносили Великому Табарне присягу на верность, прося «принять их на службу», которая заключалась в уплате дани и в участии в войнах сюзерена. В мирное же время власть хеттского владыки в вассальных странах была не очень-то велика… Вот почему царства Сирии и Палестины решительно предпочитали хеттское господство египетскому или ассирийскому, и вот почему некоторые теперь называют хеттскую страну «федеративным государством».
Подобная система имела свои преимущества, но имела и недочеты: разве подданные того же Рамсеса II или, скажем, Ададнерари I посмели бы так капризничать и задирать нос, как это делали вассалы царя Муваталлиса? Египтяне с издевкой писали о том, что Муваталлис раздал все богатства своей страны правителям Арцавы, Лукки, Киццуватны, Араванны, Каркемиша, Алеппо, Угарита, лишь бы подвигнуть тех выступить против фараона. Да будь на месте хеттского царя владыка Египта — да живет он, здравствует и благоденствует! — все эти царьки примчались бы по первому его зову, дочиста опустошив свои сокровищницы, чтобы принести живому богу богатые дары!
Нечто подобное и происходило, пока Рамсес II во главе огромного войска продвигался к Кадешу, чтобы раз и навсегда покончить с этим гнездом смут и мятежа. Его продвижение было похоже не на военный поход, а скорее на триумфальное шествие: все сирийские царьки спешили облобызать землю у ног фараона, а местные осведомители хором уверяли, что враг обратился в бегство при одном появлении солнцеподобного владыки. Рамсес, никогда не страдавший недостатком самомнения, поверил радужным сообщениям и решил, что Кадеш свалится ему в руки, как спелый плод, стоит только подойти ближе…
«А мерзопакостный, повергнутый правитель хеттов со многими чужеземными странами, что были вместе с ним, стоял сокрытый и готовый (к битве) на северо-западе от Кадеша»[141] , –
с возмущением сообщает «Эпос Пентаура».
Мы уже знаем, что Муваталлис, ловко подбросив египтянам дезинформацию, неожиданно обрушил свои колесницы на беспечно шагающий по дороге отряд Ра. Дальнейшее сражение было в основном битвой хеттских и египетских колесниц: в обоих войсках именно конница составляла главную ударную силу, хотя организована была совершенно по-разному. На египетских колесницах стояли двое: возничий и лучник, на хеттских же — трое: возничий, копейщик и щитоносец; к тому же хеттские колесницы по сравнению с египетскими имели невероятно малый вес (не более 10 кг) и центр тяжести не сзади, а в середине кузова. Поэтому они развивали огромную скорость и становились страшной атакующей силой — но в то же время легко опрокидывались, а на ограниченном пространстве теряли свою маневренность[142] .
Нетрудно представить, что началось, когда 2500 хеттских колесниц, по пятам преследуя остатки разгромленного отряда Ра, ворвались в лагерь фараона! Рамсес в это время, восседая на золотой скамье, как раз бранил своих вельмож за плохую организацию разведки… И тут, как живое олицетворение справедливости царственной критики, колесницы «мерзопакостного, повергнутого правителя хеттов» влетели в царскую ставку, заполонив все вокруг.
Вместе со всеми египетскими воинами фараон сначала бросился наутек, но потом…
Посмотрел его величество окрест себя, и он заметил, что окружили его 2500 колесниц на его дороге отхода вместе с бойцами всеми мерзопакостного хеттского царя и многих чужеземных стран, что были вместе с ними…
Да уж, 2500 вражеских колесниц трудно было не заметить! Что случилось дальше, мы тоже знаем — попавшему в окружение фараону ничего другого не осталось, как прорываться с боем сквозь неприятельскую конницу… И, как утверждает «Эпос Пентаура», все 2500 колесниц поверглись перед конями вдохновленного Амоном Рамсеса, после чего он собственноручно перебил всех вражеских колесничих.
«Они падали один на другого, а я убивал их окрест себя. Никто не вернулся, и все из них пали, не поднявшись».
На самом деле, надо полагать, сбившиеся в кучу две с половиной тысячи хеттских колесниц образовали нечто вроде человеческо-конной Ходынки, и преимущество оказалось на стороне немногочисленных телохранителей фараона, спаянных железной дисциплиной. Это и помогло египетским воинам выстоять перед лихо, но беспорядочно атакующим врагом…
И пока лагерь фараона напоминал мир в состоянии первозданного хаоса: в одном месте громоздились груды столкнувшихся друг с другом колесниц, в другом победители тащили на память ценные сувениры вроде золотого трона, в третьем распоясавшиеся анатолийцы дергали за хвост знаменитого боевого льва Рамсеса по имени Убийца Противников, — на помощь подоспело элитное египетское подразделение «молодцев», и ситуация резко переменилась.
Рискуя повториться, не удержусь все же от искушения поведать о случившемся словами «Эпоса Пентаура». Сначала вступает со своей арией Рамсес:
«Я был как Монт, я стрелял направо и бился налево. Я заставил их спуститься в воду, как спускаются крокодилы!»
А потом подхватывает торжественный хор:
«А мерзопакостный, повергнутый правитель хеттов стоял в середине своего пешего войска и своего колесничного войска, смотря на сражение его величества в единственном числе, предоставленного себе самому… Он (правитель хеттов) стоял отвернувшись, смущенный от страха!»
Да, какая это все-таки великая сила — художественное слово! Пусть египетским фараонам неведомы ни скромность, ни элементарное чувство меры, зато рассказы о их приключениях столь же захватывающи, как рассказы о приключениях барона Мюнхгаузена.
Итак, после прибытия «молодцев» Муваталлис решил, что для победы над «его величеством в единственном числе» 2500 колесниц маловато, и бросил в битву еще одну тысячу… Однако момент был уже упущен, и конное подкрепление только увеличило сумятицу на поле боя. Да и что значила жалкая тысяча колесниц для божественного фараона, только что единолично расправившегося с двумя с половиной тысячами!
