Патриция прижалась к нему, полулежа на диване.
– Все это окажет тебе огромную помощь в борьбе за губернаторское место, разве не так?
– Сейчас кажется, что это так, но столь благоприятный для меня материал может лишь сделать еще более твердокаменными тех, кто выступает против меня, и победить их окажется еще труднее, чем я предполагал. И мне очень хотелось бы знать, как весь этот театр повлияет на колеблющихся.
– Но не повлияет на перспективы попасть в Белый Дом, не так ли?
Билли так и подпрыгнул на пружинах кожаного дивана.
– Не повлияет, если все пойдет, как по маслу. А если что-то будет не так?
– Что конкретно?
– Еще не знаю. Но вся эта, ситуация, какой бы благоприятной она сейчас ни казалась, вызывает у меня серьезнейшее беспокойство и тревогу.
Глава 9
Второе рабочее утро Такера оказалось поспокойнее. Как только он проверил журнал дежурств и убедился, что все его подчиненные находятся на своих постах, он занялся канцелярскими шкафами, стоящими у дальней стены служебного помещения. Он не планировал сразу приниматься за разборку дел, но его подмывало покопаться в них и разыскать тот самый листочек, на котором было написано его прежнее имя. Он понятия не имел, вел ли Уилл Генри Ли отдельное дело о задержаниях и арестах, но проверить не мешало. И если такое дело существует, то подобный документ явился бы единственным упоминанием в письменной форме о том, что Уилли Смит вообще жил на свете, и ради собственного душевного спокойствия он должен был этот документ уничтожить. Патрульный Венделл Бартлетт, в просторечии именуемый «Бадди», в этот день дежурил у рации.
– Начальник, вы ищете что-то конкретное?
Бадди Бартлетт, светловолосый, загорелый парень лет двадцати пяти, выглядевший, однако, гораздо моложе своих лет, похоже, единственный из всех патрульных искренне выказывал нечто, напоминавшее желание помочь новому боссу, и Такер был ему за это благодарен. Однако, Такер считал необходимым сохранять определенную дистанцию до тех пор, пока не будет уверен в каждом из своих подчиненных.
– Нет, Бартлетт, я не ищу ничего конкретного. Просто хочу ознакомиться с состоянием делопроизводства.
Бартлетт встал и подошел к шкафам.
– Боюсь, что тут все в страшном беспорядке. Лет шесть-семь назад тут был пожар, и бумаги просто выкидывали из окон, так что часть их намокла. А то, что удалось высушить, расставили, как попало, в этих новых шкафах, а то и просто покидали без разбора. Дела, заведенные после 1950 года, имеют цветные обложки, так что их легко отличить, а те, что были заведены раньше, – в простых серых папках, их все закинули вон туда, и в них всякая всячина, наверное, еще со времен основания города. И если вдруг нам понадобится отыскать что-то конкретное, придется как следует порыться.
Такер хмыкнул.
– Боюсь, что придется, если дело дойдет до этого.
– Начиная с 1950 года, введена двойная регистрация по фамилиям задержанных и по совершенным ими преступлениям. – Бартлетт выдвинул картотечный ящик, чтобы это продемонстрировать. – При каждом аресте мы заполняем формуляр в двух экземплярах, и один из них идет в пофамильную алфавитную картотеку, а другой – в предметную, в соответствии с предъявленным обвинением. А если обвинений несколько, то карточка заводится по самому серьезному из них.
– Нам надо будет завести копировальную машину, чтобы отражать случаи предъявления нескольких обвинений одному лицу сразу, – заметил Такер.
Тут у входа послышались шаги, и он обернулся. Высокий, плотно сбитый человек в летах в габардиновом костюме цвета загара и «стетсоновской» шляпе встал у стойки, снял шляпу и пригладил пальцами растрепавшиеся белоснежно-седые волосы.
– Доброе утро, Бадди.
– Доброе утро, шериф. Не думаю, чтобы вы были знакомы с нашим начальником Уоттсом. Начальник, это шериф Уиллис.
Такер узнал бы шерифа Уиллиса в любое время и в любом месте, независимо от возраста. А выглядел шериф лет на десять моложе своего возраста.
– Рад познакомиться с вами, шериф, – проговорил он, протягивая руку. – Рано или поздно я бы обязательно приехал к вам в Гринвилл. Но я рад, что вы к нам заехали. Можно угостить вас чашечкой кофе?
Скитер жал протянутую руку буквально мгновение.
– Нет, спасибо. Я тут по делу.
– Чем можем служить?
– Слышал, у вас в тюрьме сидит такой парень, Уилкс.
Такер поглядел на Бартлетта.
– Так точно, – произнес молодой полицейский. Затем он подошел к шкафу и вытащил оттуда папку.
– Мне он нужен по самогонному делу – заявил Скитер. – На его земле, по ту сторону от Уорм-Спрингса, я обнаружил агрегат.
Такер взял папку из рук Бартлетта и просмотрел дело.
– Городской суд приговорил его к десяти дням за лихачество и нанесение ущерба городскому имуществу. Он отбыл только шесть. У вас есть постановление?
– А разве это важно? – нетерпеливо спросил Скитер.
– Видите ли, если вы предъявите постановление мировому судье, то тот снизит срок до фактически отбытого. Тогда я имею право освободить его, а вы – арестовать.
– Послушайте, почему бы вам просто не передать его мне и сбыть с рук? Мне бы не хотелось ехать за ним еще раз.
– Шериф, я бы с удовольствием помог вам, но я не могу его выпустить без согласия мирового судьи. Это было бы незаконным. А если вы заберете его, не предъявив постановления, и добьетесь обвинительного приговора, то он получит в подарок основание для опротестования приговора в апелляционном суде: незаконно произведенный арест. Я думаю, что все будут чувствовать себя гораздо спокойнее, если вы получите постановление и сходите к мировому судье.
Скитер побагровел. Он нагнулся и оперся ладонями о стойку.
– Послушай-ка, парень, мне дела нет до того, сколько времени ты прослужил в военной полиции, теперь ты работаешь в моем графстве, и если ты не будешь следить за тем, как со мной разговаривать, то скоро узнаешь, что это такое.
Такер помолчал некоторое время, а потом заговорил негромким, сочным голосом:
– Шериф Уиллис, мы всегда рады предложить вам чашечку кофе и возможность отдохнуть, вытянув ноги. В любое время. Но если вы хотите забрать кого-то из моей тюрьмы, то будьте добры подготовить соответствующие бумаги. Вот так работают на территории, на которую распространяется моя юрисдикция.
Лицо Скитера превратилось в темно-вишневое… Он сделал на пятках поворот «кругом» и вышел, не говоря ни слова.
– Ууу! – присвистнул Бартлетт. – Я еще ни разу не видал старину Скитера таким бешеным!
– Он предъявил необоснованное требование. Я не мог его удовлетворить.
– Знаю, начальник, но этот человек пробыл шерифом в нашем графстве дольше, чем кто-либо в состоянии припомнить, и с этим человеком вам лучше ладить.
– Пойду ему в чем-нибудь навстречу.
– Что ж, сэр, надеюсь, что вам предоставится подобный шанс. Уж поверьте мне, а я знаю, что говорю: он этого так не оставит.
– Бадди, я очень благодарен вам за совет. Действительно, благодарен. – На Такера произвела впечатление искренняя озабоченность молодого человека, и потому его заявление прозвучало убедительно. А для подстраховки он позвонил мировому судье и между делом известил его о запросе Скитера, отказе и совете, который он дал шерифу. Затем, как следует все обдумав, он позвонил Билли Ли и рассказал о случившемся.
Билли выслушал его до конца, а затем заявил:
– Такер, Бадди Бартлетт прав. Теперь надо глядеть в оба. Думаю, что вы поступили правильно, позвонив мне, а не мистеру Холмсу. Если между вами и Скитером возникнут проблемы, звоните немедленно, неважно, дома я буду или в Атланте. Понятно?
– Я так и поступлю, губернатор, и признателен вам за заботу.
* * *
Фокси Фандерберк не знал, что ему делать с кудзу. Он уже испробовал все. Как и многие южане, он считал это широколиственное вьющееся растение, похожее на плющ, чуть ли не идеальной чудо-подстилкой, зеленым ковром для прежде голой земли. Его завезли с Филиппин в двадцатые годы и считали сельскохозяйственной панацеей. Штат засевал им откосы и обочины дорог, чтобы прикрыть пятна липкого краснозема, через который прокладывалось шоссе, и тем самым добиться двойного эффекта: эстетического и антиэрозионного. Беда, однако, заключалась в том, что кудзу не знал, где остановиться. Он спускался по откосам насыпей и залезал на соседние поля, глушил культурные растения, оплетал деревья, телеграфные и телефонные столбы, и даже дома. Поговаривали, что дом того человека из Алабамы, который завез кудзу в страну, был, в конце концов, съеден этим вьющимся растением. Возмездие в поэтико-романтическом духе, подумал Фокси.
Сам же Фокси отчаянно нуждался в том, чтобы чем-то прикрыть поляну позади дома. Он привозил со стороны плодородный чернозем, даже присыпал это пространство гравием, но все равно потоки дождя, стекающие вниз, под гору, уносили с собой эту землю. Фокси снились кошмары, как в результате открывается то, что скрывает в себе эта поляна. Так он решился прибегнуть к помощи кудзу, в чем теперь горько раскаивался. Он уже сражался с этой напастью почти два года и едва отстоял гараж, и хотя в зимнее время посадки казались неживыми, он прекрасно знал, что весной они воскреснут, и пойдут войной на дом. Фокси было уже под восемьдесят, и хотя он был необычайно здоров и силен, он безумно устал от ежегодных сражений с кудзу. Единственный вариант – выжечь дотла. Он наполнил бензином трехгаллонный распылитель жидких инсектицидов, повесил емкость за спину, полез вверх по склону и начал обработку пространства горючим.
