— Одним злом против нас меньше, — сказала я, задыхаясь, когда он отстранился.
Мои пальцы играли в волосах на его виске, поглаживая там серебряные крапинки, которые придавали ему восхитительный вид. От него пахло холодным, чистым воздухом и лишь намеком на запах леса. Я прижалась носом к его горлу, чтобы приблизиться к аромату.
На мгновение он все еще был против меня, прежде чем наклонить голову и тихо спросить мне на ухо:
— Если бы все монстры были убиты, все препятствия устранены и были бы только ты и я, ты бы осталась?
— Ты бы меня попросил? — Я ответила, даже когда мое сердце начало биться так сильно, что я задавалась вопросом, не сломает ли оно ребро.
— Да, — сказал он так просто, как будто это было очевидно.
— Почему?
— Ты бы осталась? — подкрепил он его с твердой решимостью, как будто он не мог начать отвечать за свою мотивацию, если я не отвечу первой.
— Мне нужна причина.
Она была не нужна. Причиной был он, и так было всегда. Я узнала, что причиной моей жизни был я сама. Никто не сможет снова отнять у меня жизнь, если я им не позволю. Но моя причина счастья? На это ответил мужчина, сидящий на мне сверху, каждый дюйм его тела был твердым, блестящим и многогранным.
Он говорил медленно, каждое слово имело вес и содержание, как отполированная физическая вещь, положенная передо мной, как драгоценное ожерелье из фраз.
— Ты бы осталась… если бы я сказал тебе, что люблю тебя?
Каждая молекула моего существа перестала функционировать. Мое дыхание испарилось в легких, сердце затвердело и перестало биться, тело онемело от шока.
— Я думала, у тебя нет сердца, которым можно меня любить? — Я спросила осторожно, потому что это вполне могло быть слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Может быть, он просто манипулировал мной, может быть, ему нужно было снова использовать меня для какой-то гнусной цели.
Возможно, просто возможно, это было на самом деле.
Его доброта с момента его возвращения в мою жизнь была не уловкой, а обещанием еще большего добра в будущем.
Я затаила дыхание, когда мечты, о которых я грезила в дымке, начали затвердевать передо мной.
Выражение лица Александра было таким, которого я никогда раньше не видела, его жесткие черты лица смягчились, как тающее масло, под жаром пылающей страсти в глазах из расплавленного металла. Пальцы одной руки бродили по моей челюсти, а затем обхватили мое горло.
— Похоже, я так и делал с самого начала. Оно было просто заперто от меня, и единственным человеком, который мог получить к нему доступ, была ты.
Слезы навернулись на глаза и полились, водопад прорвался через годовую плотину. Я хотела говорить, но мои эмоции были слишком сильными, раздулись в горле и лишили меня голоса.
Вместо этого я произнесла:
— Я люблю тебя.
Он не улыбнулся, как я ожидала. Во всяком случае, выражение его лица стало более напряженным, наполненным напряжением, которое я не могла понять.
— Я знаю, что не достоин тебя. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем я тебе дал, что я когда-либо мог дать, но я обещаю стараться заслужить твою любовь и преданность каждый день до конца нашей жизни, если ты мне позволишь.
— Я твоя рабыня, — сказала я ему с хриплым смехом. — Где еще я предпочла бы быть, кроме как рядом с тобой?
— Моя рабыня, моя topolina (с итал. мышонок), моя графиня, моя жена. — Он произносил каждую эпитафию, как дворецкий, объявляющий о королевской власти, как будто каждый титул был бесценен.
Я поняла, что для него и для меня они были такими.
— Ты — лучшее, что когда-либо случалось со мной, — сказала я, потому что мне было больно осознавать, что он не считал себя достойным моей любви, хотя он был единственным человеком, которому я когда-либо могла мечтать отдать свое сердце.
— Не смеши. Я был предвестником твоей гибели.
— Нет. Я знаю, что наша история может показаться черно-белой: ты злодей, а я жертва, но все не так просто. До тебя у меня не было никаких перспектив. У меня была скудная карьера модели, которая обеспечивала мою семью ровно настолько, чтобы прокормить нас минимумом продуктов. Я была инструментом и мученицей. У меня не было ни мыслей, ни чувств к себе. Как ты сказал, я была королевой, которую заставили думать, что она всего лишь пешка. Затем ты приехал на своей черной колеснице и утащил меня в тени подземного мира, и я ожила.
— Ты чуть не умерла, — сказал он, и в его голосе прозвучало опустошение. — Столько кровавых раз из-за меня.
— В противном случае я могла бы умереть. Ты не единственный плохой парень в моей жизни, — поддразнила я.
Он не улыбнулся.
Я провела пальцем по грубому разрезу его квадратной челюсти до уха и вокруг его идеальной формы. Он был настолько изысканно спроектирован, что у меня перехватило дыхание.
Наклонившись вперед, я поцеловала его пульс, задержав губы там на мгновение, чтобы почувствовать, как ритм ускорился.
— Ты все еще оживляешь меня, — прошептала я ему на ухо. — Иногда мне кажется, что меня не существует, если ты не находишься со мной в одной комнате.
Он на мгновение остановился, глубоко дыша сквозь свои эмоции, впитывая мои слова. Затем он отстранился и прижался своим лбом к моему.
— Что ж, моя красавица, мне придется позаботиться о том, чтобы ты никогда не оставалась в комнате без меня.
Он поцеловал смешок с моих губ и поделился со мной своей радостью сначала языком, а потом и всем своим телом.
Александр
Каждый день, когда моя жена выздоравливала после перестрелки, я наслаждался, как сундук, полный сокровищ. Каждый раз, когда она смеялась, ее хриплый смех был бриллиантом, собранным в моей ладони, и каждая минута, которую она провела, гуляя, снова становясь физически сильнее, была драгоценным камнем, ярче любого, встречающегося в природе. Я наблюдал и жаждал, и когда почувствовал, что от ее выздоровления больше нет никакой пользы, я решил, что пришло время вернуть часть сокровищ, которые дала мне Козима.
Я наклонился в дверном проеме нашей спальни у Сальваторе и наблюдал за своей женой, которая лежала на кровати на спине, подняв ноги вверх, одной рукой крутя прядь своих волос, как в подростковой рекламе женского журнала. Она была прекрасна даже в одной из моих старых кембриджских футболок и в массивных шерстяных вязаных носках ее отца, настолько красивой, что я был рад наблюдать за ней, пока она заканчивала свой телефонный разговор.
— Честно говоря, Син, мне трудно верить тебе, — сказала она тоном, наполненным музыкой ее смеха. — Я просто… ты правда собираешься жениться?
У меня была возможность встретиться с другом моей жены только один раз за те две недели, которые мы провели в Нью-Йорке после того, как Козима выписалась из больницы, прежде чем мы спрятали ее в северной части штата Нью-Йорк. Он был суровым человеком, но не тем холодным и неумолимым человеком, о котором говорила Козима в прошлом. Нет, теперь, счастливо живя с Жизель в роскошном пентхаусе в Бруклине и ожидая рождения ребенка, Дэниел Синклер казался самым счастливым парнем в Америке. Даже когда Елена упала в обморок в тот вечер, когда мы красили детскую, чтобы устроить то, что, как я начал понимать, было классическим припадком Елены по поводу беременности, Синклер был непоколебим в своей решимости и удовлетворенности.
Он был мужчиной, которого глубоко зацепила песня сирены о женской любви, и он не собирался отклоняться от нее.
Даже для того, чтобы утешить своего давнего партнера.
Теперь, казалось, он решил вывести их недолгие отношения на новый уровень, женившись на Жизель.
Этот человек чертовски хорошо двигался быстро, когда знал, чего хочет.
— Нет, нет, конечно, я думаю, что это прекрасная идея! Я просто шокирована тем, что мой друг Синклер организовал неожиданный побег в Мексику. Я имею в виду, кто ты и что ты сделал с человеком, которого я когда-то знала? — Она остановилась с улыбкой на лице, ее глаза скользнули на меня в дверном проеме, и эта улыбка расцвела еще шире. — Да, да, думаю, я кое-что знаю о том, как любовь меняет тебя к лучшему.
