Облегчение оказалось слишком кратковременным.
— Я пытался. Никакие разумные доводы на нее не действуют.
Бенедикт рассмеялся, услышав в голосе Ралстона удивление и раздражение.
— Вы говорите как человек, у которого не было сестер. Они никогда не прислушиваются к голосу разума.
Ралстон слегка улыбнулся:
— Да, я начинаю это замечать.
— А она сказала вам, почему не хочет выходить за вас?
Ралстон сделал большой глоток скотча, обдумывая ответ, и наконец произнес:
— Она говорит, что любит меня.
Бенедикт широко раскрыл глаза и сказал:
— Это больше походит на причину, по которой стоит выходить замуж.
— Абсолютно верно. — Ралстон подался вперед. — Но как мне ее в этом убедить?
Бенедикт откинулся на спинку кресла, поймал сердитый взгляд Ралстона, и ему стало жалко маркиза.
— Калли — безнадежный романтик. Такой она была с раннего детства. Это было естественным следствием того, что мы все—дети полного и безоговорочного брака по любви; того, что она прочитала все любовные романы, которые смогла достать за двадцать лет, и того, что я поощрял ее намерение не соглашаться на брак без любви. И меня не удивляет, что она отказывается выйти за вас замуж, не имея надежды на вашу любовь. Отсюда возникает вопрос: вы ее любите?
— Я... — Ралстон умолк. Любит ли он ее?
Бенедикт улыбнулся, наблюдая за ходом мыслей, отражавшимся на лице Ралстона.
— Подумайте хорошенько, чтобы быть готовым к ответу, когда она спросит вас об этом, старина.
— Я стану ей хорошим мужем.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Для этого у меня есть деньги, земли и титул.
— Если вы знаете Калли, то должны понимать, что все это для нее не имеет значения.
— Не имеет. И это является еще одной причиной, дающей мне право считать, что она гораздо лучше, чем я заслуживаю. Но для вас это должно иметь значение, поэтому я и говорю об этом с вами.
Взгляд карих глаз Бенедикта натолкнулся на решительный взгляд Ралстона, и между ними установилось взаимопонимание.
— Я это ценю.
— Значит, я получил ваше благословение?
— На брак? Да. Но не моего согласия вы должны добиваться.
— Я не стану ее принуждать. Но для того, чтобы убедить ее, мне нужно провести некоторое время с ней. Наедине. И как можно скорее.
Бенедикт сделал глоток скотча и внимательно посмотрел на Ралстона. Заметив, как печален его взгляд, как напряжена фигура, граф сжалился над маркизом, которого его сестра заставила так страдать.
— Если состояние Калли в данный момент напоминает то полубезумное состояние, в каком вы, на мой взгляд, пребываете сейчас, то посоветую вам поискать мою сестру в библиотеке.
Ралстон сдвинул брови.
— Почему вы решили сказать мне это?
Бенедикт усмехнулся:
— Достаточно сказать, что мне не хочется, чтобы моя сестра страдала. Попробуйте застать ее в библиотеке. Я вам не буду мешать. Но не дай Бог, там вас увидит моя матушка — в таком случае вам не позавидуешь.
Ралстон робко улыбнулся в ответ на его шутку.
— Постараюсь проскользнуть незаметно, хотя, честно говоря, ультиматум вашей матушки в этом случае, возможно, как раз и способствовал бы достижению моей цели. — Ралстон встал и, воинственно расправив плечи, посмотрел на Бенедикта: — Благодарю вас. Обещаю, что приложу все усилия, чтобы сделать Калли счастливой.
Лорд Аллендейл поднял стакан, скрепляя клятву маркиза.
— Вам стоило бы подумать о том, как завтра же получить специальную лицензию на брак.
Ралстон кивнул, молчаливо подтверждая свое намерение жениться на Калли как можно скорее, и вышел из комнаты. Он прошел по слабо освещенному тихому коридору к двери библиотеки, осторожно взялся за ручку и сделал глубокий вдох, чтобы хоть немного успокоиться. Никогда еще он так сильно не нервничал, не был так озабочен исходом предстоящего разговора, не был готов на все для достижения своей цели.
Гейбриел распахнул дверь и тотчас увидел ее, несмотря на то что в библиотеке было почти темно. Калли свернулась клубочком в одном из больших кожаных кресел у камина. Она сидела спиной к двери, подперев рукой подбородок и глядя на пламя в камине. Гейбриел заметил, что подол голубого атласа спадал с кресла, почти касаясь пола, — она все еще была в своем прелестном бальном платье. Калли вздохнула, когда он тихо закрыл дверь и подошел к ней, любуясь изящным изгибом шеи и нежной кожей над глубоким вырезом платья. Когда Ралстон осторожно встал позади нее, она тихо произнесла:
— Вообще-то мне не нужна компания, Бенни.
Гейбриел не промолвил ни слова в ответ, только крадучись обошел кресло и присел на оттоманку, которую она отодвинула в сторону, когда садилась в кресло. В этот момент Калли повернула голову, и у нее перехватило дыхание; она выпрямилась и спустила на пол ноги.
— Что... что вы здесь делаете?
Ралстон наклонился вперед и сказал:
— Я попытался держаться от тебя в стороне. Но я обязательно должен кое-что сказать тебе.
Калли в изумлении покачала головой:
— Если вас застанут здесь... Бенедикт в соседней комнате! Как вы сюда попали?
— Твой брат впустил меня. Он знает, что я здесь. И боюсь, императрица, он на моей стороне.
— Ты ему все рассказал?
Калли пришла в ужас.
— Именно так. Ты не оставила мне выбора. А теперь, пожалуйста, помолчи и послушай: мне нужно многое тебе сказать.
Калли отрицательно покачала головой, опасаясь, что не устоит перед его потоком соблазнительного красноречия.
— Гейбриел... прошу тебя... не нужно.
— Нет. Теперь ты играешь обеими нашими жизнями, Калли. И я не позволю тебе принимать решение, пока ты не выслушаешь меня и все хорошенько не обдумаешь.
Калли поджала под себя ноги и свернулась в маленький грустный комочек. От этого вида у Гейбриела сжалось сердце.
— Ты меня любишь. Разве ты не чувствуешь, что тебе самой необходимо выслушать то, что я просто не могу не сказать?
Она крепко зажмурилась и застонала в смущении.
— О Господи, пожалуйста, не возвращайся к этому. Поверить не могу, что призналась тебе.
Гейбриел протянул руку и провел пальцем по щеке девушки, затем произнес серьезным ровным тоном:
— Понимаешь, я не позволю тебе взять свои слова обратно.
Калли открыла глаза, и настолько открытым и ясным был ее взгляд, что ему стало трудно дышать.
— Я и не собиралась.
— Хорошо, — сказал Ралстон. — А теперь послушай меня. — Он не знал, с чего начать, и сказал первое, что пришло в голову: — Моя матушка была очень красива — темные волосы, сияющие голубые глаза, тонкие черты лица, как у Джулианы. Она была чуть старше ее, когда покинула нас, сбежала на континент, оставив здесь свою семью и прежнюю жизнь. Мои воспоминания о ней очень расплывчаты, но одно я помню с абсолютной точностью — мой отец был без ума от нее.
