В результате Соклей пошел с самим собой на компромисс:
— Как хочешь. Серебро в любом случае будет твоим.
— Какой ты странный человек, Соклей, — заметила Майбия.
Он не мог сказать, было ли это похвалой или упреком.
Спустя мгновение кельтка стащила через голову тонкий хитон, и ему стало плевать, похвалила она его или прокляла.
— Почему бы и нет? — Майбия шагнула в его объятия. — Лучше ты, чем множество других, о которых я не могу думать.
И снова он не понял, похвалили его или нет. И снова недолго об этом беспокоился.
* * *
Соклей уже подумал, что ублажил Майбию, когда они легли рядом. Чуть погодя, однако, она начала плакать.
Он неуклюже погладил любовницу.
— Прости. Я и вправду должен уехать.
— Знаю! — провыла она. — А я должна остаться.
Ее слезы брызгали на его голое плечо, горячие, как раскаленная лава.
— Тут уж ничего не попишешь, — сказал Соклей. — Может, теперь тебе будет полегче. Мы ведь кое-что предприняли, чтобы и вправду стало полегче. Да?
«Да, а еще, я таким образом пытался успокоить свою совесть», — подумал он.
— Может быть… — Но, судя по голосу, Майбия не верила в то, что ей станет легче, так что попытка Соклея успокоить совесть успехом не увенчалась.
ГЛАВА 8
По правому борту виднелся берег Италии. Менедем твердо держал рукояти рулевых весел, и палуба «Афродиты» мягко покачивалась под его босыми ногами. Он чувствовал себя снова дома.
— Клянусь богами, как хорошо опять выйти в море!
— Полагаю, ты прав, — произнес Соклей без особой убежденности.
— Ты куксишься с тех пор, как мы вчера утром оставили Тарент. — Менедем посмотрел на двоюродного брата. — Тоскуешь по той рыжеволосой девчонке? Глупо так втрескаться в рабыню.
— Только тебе и говорить о глупости, — огрызнулся Соклей, отвлекаясь от мрачных дум. — Как твоя лодыжка?
— Замечательно, — со счастливым видом ответил Менедем. — Почти меня не беспокоит, пока я не делаю неловких движений.
Он преувеличивал, но ненамного.
— По крайней мере, я никогда не воображал, что влюблен в Филлис! — ответил он колкостью на колкость.
— Я не влюблен в Майбию, — отозвался Соклей. — Она надеялась, что я влюблюсь, но этого не случилось. Я не настолько глуп.
— Тогда в чем дело? Она была хороша в постели?
— Я бы так сказал — скучать она мне не давала, — ответил Соклей. — Я и вправду паршиво себя чувствовал, оставляя ее там, где она снова будет принимать всех желающих.
— Очень желающих, — уточнил Менедем, и Соклей метнул на него грозный взгляд.
Пытаясь вернуть двоюродному брату хоть немного здравого смысла, Менедем продолжал:
— Ты и впрямь думаешь, будто она считала тебя таким уж восхитительным?
Соклей покраснел и, слегка заикаясь, ответил:
— Мне… Во всяком случае, мне бы хотелось так думать.
— Конечно, хотелось бы. Но здраво ли ты рассуждаешь? Для девушки из борделя каждый мужчина — это всего лишь очередной клиент, а каждый член — всего лишь еще один член.
Менедем искоса посмотрел на Соклея.
— Или ты второй Арифрад? Вот тот, помнится, нашел способ, как осчастливить девушек из борделя.
Ухмыляясь, он процитировал «Ос» Аристофана:
Третий, Арифрад, искусством всех богаче одарен.Сам собой, отец клянется, не учась ни у кого,Следуя своей природе, научился третий сынЛовко языком работать, забежав в веселый дом.[5]
У Соклея был возмущенный вид.
— Я бы никогда ничего такого не сделал, — сказал он.
— Надеюсь, что нет, о почтеннейший, — ответил Менедем. — Но если девушка и впрямь о тебе мечтает, остается гадать — не дал ли ты ей для этого каких-то необычных оснований.
Он снова процитировал Аристофана, на этот раз «Всадников»:
А кому такой красавец не противен, так уж с темЯ не стану на попойке пить из кубка одного.[6]
— И я тоже не буду.
Соклей поднял бровь.
— Я читал историков — и пытаюсь вспоминать их произведения, чтобы это помогло мне в делах. А ты читал Аристофана — и что же ты вспоминаешь? Только самые грязные строфы, и все.
— Аристофан пишет так, что это стоит запомнить, — заявил Менедем. — А еще я читал Гомера, а в нем нет ничего грязного.
Он с вызовом взглянул на Соклея.
Его милый братец был настолько заражен радикальными новомодными идеями, что сейчас вполне мог попытаться оспорить последнее утверждение.
Но, к облегчению Менедема, Соклей кивнул.
— В Гомере нет ничего плохого.
— И в Аристофане тоже нет ничего плохого, — упрямо заявил Менедем. — Он просто не такой, как Поэт.
Все эллины, где бы они ни жили — а после того, как Александр открыл для эллинов весь восток, они стали занимать обширную часть земли, — называли Гомера Поэтом.
— Ты хочешь затеять ссору, — сказал Соклей.
Менедем этого не отрицал. Если бы ссора отвлекла его двоюродного брата и вывела из подавленного настроения, Менедем готов был оказать ему такую услугу. Однако Соклей только засмеялся.
— Я вообще-то сегодня не в настроении ссориться, так что у тебя ничего не получится.
— Ну и ладно, — ответил Менедем.
В настроении Соклей был ссориться или нет, по крайней мере, теперь он уже больше походил на себя самого. А раз так, рассудил Менедем, теперь его можно было и запрячь.
— Иди-ка лучше и посмотри, как там поживают птенцы павлина. Они ведь все еще твои детки, не забывай.
— Мои детки? — воскликнул Соклей с легкой обидой. — Этого павлина радушно принимали его дамы, насколько я помню. А я хотел всего лишь зажарить самок, но никак не трахнуть их.
Щелкнув языком при мысли о такой невероятной возможности, он двинулся к баку.
Менедем коротко негромко рассмеялся.
Соклей и вправду выглядел немного бодрее. И с каждым биением сердца Тарент оставался все дальше.
Чем дольше Соклей пробудет вдали от Майбии, тем меньше станет из-за нее хандрить. Может, он найдет себе другую девушку, с которой будет получать удовольствие. Все наверняка образуется.
* * *
Теперь у Соклея имелось множество помощников: благодаря свежему бризу с севера «Афродита» шла под парусом, гребцы не сидели на веслах и могли гоняться за птенцами.
Указав на юго-запад, Диоклей спросил:
— Ты собираешься остановиться в Кротоне, шкипер?
— Вообще-то не собирался, — ответил Менедем. — Кажется, это большой город, но не слишком-то оживленный.
Келевст приподнял бровь, но ничего не сказал.
