Рассказ Федоткина всплыл в моей памяти недаром. На этой тихой улице звук разворачиваемой фольги прозвучал громом небесным, и этот гром заглушил все остальные звуки. В воздухе возник приторный запах раздавленного шоколада (все-таки внутренний карман пиджака – далеко не лучшее место для хранения конфет!). Один из парней с помповиком не без любопытства глянул главарю через плечо: дескать, чтой-то там? Однако ствол его ружья был по-прежнему направлен в лоб батыровской подруги.
– Ну и дела, – вслух удивился руководящий мозгляк, доразворачивая кулек. – Да ты у нас большой сладко…
«Боже, благослови зверей и детей! – мысленно воззвал я. – Особенно первых…»
– …ежка! – и это были последние слова мозгляка.
Огромный черный силуэт с треском выломился из ближайших к нам зарослей и, радостно рыча, накрыл всю троицу. Помповик, нацеленный прямо в лицо любимой женщины помощника Президента успел выстрелить, но-в воздух: в последний момент я отбил ствол куда-то вверх ударом кулака.
Дополнительные подвиги от меня уже не потребовались. Зверский налет был совершен настолько быстро, что никто даже не смог опомниться, а женщина – завизжать. Мозгляка рычащий налетчик просто мимоходом вдавил в асфальт, а двум бугаям двумя ударами мощных когтей располосовал беззащитные горла. «Мужик и охнуть не успел, как на него медведь насел», – тупо подумал я. – Дедушка Крылов. Полководец Бисмарк был прав: горе тому, кто захочет подразнить русского медведя… Тем более – медведя, так оголодавшего за эти дни. Тем более – подразнить шоколадными конфетами, которые мишке так понравились. Тут руку откусишь вместе с шоколадом… Где же он, косолапый, все эти дни прятался? Почему не вернулся в табор? Не знал дороги? Свободы захотел?… Ох, что-то мне сегодня везет на четвероногих друзей, прямо как Ивану-умнику из сказки. То черный кот, то бурый медведь…»
Только теперь женщина помощника Батырова догадалась слабо взвизгнуть. Медведь удивленно поднял косматую башку: дескать, что случилось?
– Ничего, ничего, – шепотом сказал я медведю, стараясь держаться от него на расстоянии. – Все в порядке…
Я подобрал с асфальта отлетевшие в сторону листки моего послания Президенту, подхватил под руку пурпурную батыровскую даму и довел ее до «Феррари».
– Какой кошмар, – тихо-всхлипнула женщина, коснувшись сиденья. – Он их всех…
– Так вышло, – ответил я, оглядываясь на мишку. Тот, по счастью, не собирался превращаться в медведя-людоеда: разделавшись с конфетами, он для страховки обнюхал фольгу и, разочарованно ворча, удалился в заросли. Кусты и деревья здесь разрослись густо; ничто не мешало медведю таиться в этих краях и дальше. Хотя я бы на его месте удирал отсюда со всех лап: утром обнаружат троицу – и тогда медведю несдобровать.
– Кошмар… – повторила батыровская подруга, но уже чуть спокойнее. И было непонятно, за кого же она больше переживает: за нас, чудом избежавших смерти, за троицу, смерти не избежавшую, или, может быть, за медведя?
– Медведь – из табора, – объяснил я во избежание дальнейших расспросов. – В некотором смысле – мой знакомый. Временно скрывается от властей. В общем, нам здорово повезло, что мы оказались там же, где и он… Кстати, машину вы вести в состоянии? Здесь нам оставаться нельзя никак.
– Я попробую, – сдавленным голосом проговорила женщина. – Куда ехать?
– Для начала – за мной, – пояснил я. – И подальше отсюда…
Только километров через десять, где-то в районе улицы Малыгина, я почувствовал себя в относительной безопасности, остановился и вышел из «Жигулей». К тому времени совсем стемнело, а фонарями улицу Малыгина наша мэрия не слишком избаловала. «Что ж, – мысленно произнес я, – учение – свет, но темнота – друг молодежи». Так говорили во времена моего детства. Даме вовсе не обязательно видеть, что на твоей, Яков Семенович, физиономии – маловато героизма. Все-таки не каждый день прямо у тебя на глазах медведь задирает людей. Пусть даже хороший медведь – нехороших людей.
Пурпурная дама тоже покинула свое авто и подошла ко мне.
– Давайте ваше письмо, – неожиданно сказала она. – Я передам его Гене. Может быть, он захочет и сам с вами встретиться.
Я вытащил из кармана сильно помятое послание и торжественно вручил его даме. Благодаря трем врачам-убийцам и, в особенности, одному медведю мое главное дело неожиданно сдвинулось с мертвой точки. Возможно, древние были правы и животные действительно приносят удачу. Не завести ли мне в таком случае дома какую-нибудь священную корову? Удача плюс свежее молоко каждый день гарантированы.
– Встретиться было бы не худо, – признался я. – Тут, в письме, все очень кратко. Есть о чем еще поговорить… Кстати, а как вас все-таки зовут? Сейчас, когда вы на меня не кричите и не лупите по щекам, мне уже кажется, будто мы с вами где-то встречались. И что я где-то даже слышал ваш голос…
– Ничего себе «кстати», – тихо фыркнула дама. – Вы, я смотрю, не теряете время даром. Кстати, мужчина обязан первым представляться сам.
– Ну, конечно! – спохватился я. – Штерн Яков Семенович. Частный детектив, орденоносец. Впрочем, все это вы и так знаете.
– А я – человек свободной профессии, – проговорила подруга Батырова. – Немного поэт, немного бард. Выступаю на радио. Винтковская Белла Станиславовна… Вы не слушаете по утрам «Эхо столицы»?
– Еще как слушаю, – сказал я, подумав про себя, какую потрясающую возможность для нелепых фантазий дает нам обычное радио. Ты все время воображаешь несчастную и некрасивую девочку-хромоножку в инвалидном кресле, которая еле-еле удерживает в слабеньких ручках гитарный гриф.
А потом вдруг она оказывается симпатичной брюнеткой с абсолютно здоровыми и красивыми ногами… И вдобавок еще – любимой женщиной Гены, помощника Президента Российской Федерации.
Глава четвертая
КАКТУС ГЕНА
В искусстве маскировки эти ребята насобачились неплохо, отдаю должное. То ли специально обучались, то ли жизнь заставила, а может, – и то и другое вместе. Тренинг вкупе с осознанной необходимостью.
Я стоял у подземного перехода на Профсоюзной, ожидая, что с минуты на минуту рядом со мной притормозит сверкающий «мерс». Или на худой конец, «Волга». Вместо этого ко мне неожиданно подвалил пыльный скрипучий рыдван Мосзелентреста, из кабины высунулась голубоглазая усатая голова и спросила коротко:
– Штерн?
Вид у головы был самый что ни есть пролетарский.
– Штерн, – ответил я. Пароль и отзыв были на редкость незамысловаты, как и сам рыдван. Впрочем, затяжной обмен репликами, когда секретные агенты, прикрываясь от дождя черными зонтами, с кретинским видом беседуют о погоде, возможен только в кино. Нормальные люди берегут здоровье и нервы.
– Залезайте быстрее, – сказала голова, – здесь нельзя останавливаться.
Я залез. Внутри металлической коробки с единственным окошечком на боку оказались не лопаты с метлами, не саженцы и не шланги, – как можно было предположить. Там находилось несколько удобных диванчиков, на которых сидело человек пять народа в штатском. Под потолком светила люминесцентная лампа. Изысканно одетый господин, похожий на Шона Коннери в «Восходящем солнце», помог мне забраться, выделил место на одном из диванчиков прямо рядом с окошком и произнес:
– Моя фамилия Иволгин. Геннадий Викторович попросил отвезти вас к нему… Извините за меры предосторожности. Как я понял, Геннадию Викторовичу не хотелось бы афишировать ваши контакты.
– Разумно, – одобрил я. – Далеко ехать?
– Смотря как ехать, – усмехнулся похожий на Коннери Иволгин. – По прямой – довольно близко. Но мы на всякий случай поедем по кривой.
Мне всегда казалось, что Москву я знаю неплохо. Однако после третьего или четвертого резкого изменения траектории я и сам запутался и мог только смутно угадывать район. Сначала мы как будто покружили в районе площади Джавахарлала Неру, потом вдруг оказались на Лебедева, – но только не по проспекту Вернадского, а как-то хитро, через Академика Хохлова, хотя я был до сегодняшнего дня уверен, что так проехать нельзя. Усатый шофер, по-моему, нагло нарушал правила движения: дважды мы свернули там, где любой поворот карался штрафом, один раз точно въехали под «кирпич» и еще один раз устроили двустороннее движение там, где оно, по моим расчетам, было односторонним. Затем снова начались сквозные дворы и кружные переезды, один из которых вдобавок был подземным – через фешенебельную автостоянку, на территории которой наша зелентрестовская таратайка выглядела трубочистом на светском приеме. Насколько я знал, на такие стоянки дозволено было заезжать либо с большими деньгами, либо с особыми пропусками, но раз никто нас не прищучил за нахальство, одно из двух у усатого шофера было. Если бы у нас на «хвосте» сидела целая дюжина автомобилей преследования, то они все равно должны были бы рассеяться по дороге: слишком непредсказуемыми были изменения нашего курса. Уж я, человек привычный, – и то таким крутым маршрутом по Москве давненько не перемещался… К слову сказать, я не исключал, что наши пируэты излишни и никто нас не преследовал. Во всяком случае, пока я стоял у перехода на Профсоюзной, спина моя не чесалась от пристальных взглядов. Хотя, конечно, лучше перебдеть, чем недобдеть. Вчера ты, Яков Семенович, и так оскандалился, как зеленый пацан. Настолько увлечен был разговором с пурпурной Беллой, что не услышал, как подобрались к вам эти санитары-убийцы под предводительством доктора-мозгляка. Скажи еще спасибо медведю – выручил тебя, дурня. И кто, интересно, придумал, будто медвежья услуга – это плохо? Сущая ведь клевета на зверье, братьев наших меньших! Кстати, поэт-классик Сергей Есенин напрасно хвастался, что, мол, никогда не бил по голове братцев наших меньших. Тоже мне, доблесть. Попробуйте отыщите ненормального, который рискнет бить по такой вот косматой медвежьей головушке…
