Клер испуганно уставилась на Тома, но он лишь пожал плечами, снимая с себя всякую ответственность. Девушке было некого винить, ведь она сама описала в письме их ночь любви, да еще и с весьма смелыми подробностями. Отважный капитан прошел сквозь годы, чтобы дать жизнь их чувству, чтобы свершить то, чему суждено было свершиться. Судя по всему, Клер была готова покориться судьбе. А что ей оставалось делать? Впервые за всю жизнь ей выпал шанс узнать то, о чем она всегда мечтала: великую любовь, победившую время. Не воспользоваться им означало признать, что она с самого рождения лгала самой себе.
— Самое прекрасное, что случилось в моей жизни, — повторила девушка с легкой улыбкой. — Я действительно так написала?
— Да, — твердо сказал Том. — Именно так ты и написала, Клер. Слово в слово.
Клер все еще колебалась. Отдаться первому встречному было немыслимо, но от ее решения зависела судьба целой вселенной. Она должна была принести себя в жертву. Хотя, если подумать, так уж ли тяжела эта жертва? Разве Клер не была влюблена? Разве не любовью назывался ураган чувств, поднимавшийся в ее душе при виде капитана? А как же еще? Чем еще объяснить это тепло, разливавшееся в душе, это волнение, эту дрожь в коленках? Сегодня они с капитаном познают друг друга, а потом Клер напишет прекрасные письма. Так почему же она медлит? Не потому ли, что это в действительности уже свершилось и ей придется пойти по стопам другой Клер, которая и есть она сама? Не потому ли, что порыв страсти превращался в отбывание повинности? Сколько Клер ни старалась, у нее не получалось придумать причины не делать того, чего ей больше всего на свете хотелось сделать. Ни Люси, ни одна из прочих ее подружек ни за что не пошли бы в пансион с малознакомым мужчиной. Уже одного этого было достаточно, чтобы решиться. Да, она отдастся капитану и будет жить воспоминаниями о нем, поливая слезами и духами красивые, длинные письма. У нее хватит сил сохранить в душе любовь к человеку, с которым она больше никогда не встретится. Такова ее судьба. Горькое одиночество и память о любви лучше, чем скучный брак с одним из зануд поклонников. Клер храбро улыбнулась.
— Надеюсь, я не преувеличила, чтобы польстить вам, капитан, — пошутила она.
— Боюсь, есть только один способ проверить, — в тон ей отозвался Том.
Обман давался Бланту не так уж легко, и решимость Клер принесла ему немалое облегчение. Видит бог, эта гордячка заслуживала быть соблазненной и покинутой навсегда, но на душе у Тома все равно скребли кошки, верные спутницы бодрствующей совести. Впрочем, теперь у него был повод винить себя чуть меньше, ведь девица, как выяснилось, была вовсе не прочь уединиться с отважным капитаном Шеклтоном, шептавшим ее имя среди развалин Лондона.
Пансион оказался чистым и даже уютным по сравнению с норами, в которых Тому доводилось ночевать. Возможно, мисс Хаггерти это место виделось убогим и вульгарным, недостойным людей ее класса, но выбирать не приходилось. Пока Том договаривался с хозяином о комнате, Клер непринужденно разглядывала простенькие пейзажи на стенах, словно отдаваться пришельцам из будущего в дешевых меблированных комнатах было для нее обычным способом скоротать вечер. Получив ключ, пара поднялась на второй этаж и прошла по узкому коридору. Глядя в затылок обогнавшей его девушке, Том впервые по-настоящему осознал, что должно было вот-вот произойти. Пути назад не было: он знал, что будет заниматься любовью с Клер, будет ласкать ее нагое, податливое, пылающее тело. Тома захлестнула жаркая волна желания. Сам не свой от возбуждения, он с трудом отыскал нужную дверь. Клер дрожала.
— Я знаю, это будет прекрасно, — сказала она, чтобы приободрить саму себя, и крепко зажмурилась.
— Так и будет, Клер, — заверил ее Том, пытаясь скрыть нетерпение. — Ты сама мне в этом призналась.
Девушка покорно вздохнула. Том, не теряя времени, повернул в замке ключ, учтивым кивком пригласил свою спутницу войти, проскользнул за ней и закрыл за собой дверь. Мрачный коридор снова опустел. Давно не мытое оконное стекло едва пропускало меркнущий вечерний свет. Тусклые лучи, отливающие медью, наполняли помещение мягким, нежным сиянием, кружащиеся в воздухе пылинки напоминали крошечных хрустальных мотыльков. Хотя кто-то другой, возможно, сравнил бы это неспешное, гипнотическое кружение с танцем блестящей цветочной пыльцы. Из-за плотно закрытых дверей доносились хриплые стоны, сдавленные крики, звонкие шлепки ладоней о чьи-то тугие ляжки, равномерный скрип кроватей — верные признаки страсти, не освященной узами брака. Звуки любовных баталий сливались с бранью и детским плачем, образуя нестройную симфонию жизни. Узкий коридор в тридцать метров длиной украшали незатейливые картины, на стенах висели светильники, которые владелец пансиона мистер Пикард — было бы невежливо не представить вам этого достойного человека, хотя в нашей истории он больше не появится, — собственноручно зажигал каждый вечер в одно и то же время, чтобы гости не споткнулись в потемках.
Это его шаги послышались на лестнице. Годы брали свое, и старику с каждым днем становилось все тяжелее преодолевать высокие ступеньки. Добравшись до второго этажа, он всякий раз испускал глубокий, полный облегчения вздох. Потом мистер Пикард доставал из кармана спички и одну за другой зажигал все шесть ламп, призванных освещать коридор. Хозяин пансиона делал свое дело аккуратно, неспешно, поднося спичку к фитилю с ловкостью фехтовальщика, наносящего коронный удар, и стремительно поворачивая ручку, чтобы отрегулировать пламя. Ежевечерний ритуал мистер Пикард выполнял автоматически, с отсутствующим выражением лица. Ни один посетитель ни за что не догадался бы, что творится у него в голове, но я не посетитель, и мне отлично известно, где витали мысли моего персонажа в такие минуты. Старик вспоминал свою внучку Люси, умершую от скарлатины больше десяти лет назад; управляясь с лампами, он думал, отчего Господь зажигает и гасит жизни своих созданий, не считаясь с горем осиротевших близких. Когда загорелась последняя лампа, мистер Пикард убрал коробок в карман и принялся спускаться по лестнице, покидая нашу историю так же тихо и скромно, как появился в ней.
Как только шаги старика стихли, ярко освещенный коридор погрузился в тишину. Полагаю, читатель едва ли придет в восторг, если я вновь предложу ему описание второго этажа, однако именно это я и собираюсь сделать, ибо не желаю нарушать уединение Тома и Клер, бестактно распахнув дверь, за которой они скрылись. Вглядитесь в игру теней на расписанных лилиями обоях, полюбуйтесь на парад кроликов, медведей и собак, силуэты которых вычерчивают на стенах лампы, пока равнодушное к человеческим горестям время скатывает минуты в снежный ком часов и вечер превращается в ночь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
