Я не стану спрашивать, сколько зверюшек вы успели сосчитать, пока дверь наконец не открылась и на пороге не появился Том. С довольной улыбкой он заправил рубашку в брюки и надел шапку. За несколько мгновений до этого он, заявив, что должен поспеть к холму до закрытия временного туннеля, мягко высвободился из объятий Клер, целовавшей его так отчаянно и жарко, как целуют любовь всей своей жизни, что вот-вот навсегда потеряют; эти поцелуи еще горели на губах Тома Бланта, пока он спускался по лестнице, недоумевая, как можно одновременно чувствовать себя самым счастливым человеком на земле и самой жалкой тварью во вселенной.
XXVIII
С того свидания прошло два дня, а Том, как это ни удивительно, все еще был жив. Никто не застрелил его посреди ночи, еще не успевшего очнуться от сна, никто не вонзил ему в уличной суете под ребро жадный до крови клинок, никто не пытался переехать его экипажем или толкнуть под поезд. Том чувствовал, что это спокойствие обманчиво, и не мог понять, то ли перед смертью его решили подвергнуть мучительной пытке ожиданием, то ли история с зонтиком все же сошла ему с рук. Порой, не в силах более выносить чудовищное напряжение, он даже подумывал, не поддержать ли семейную традицию, бросившись в Темзу, или повеситься на каком-нибудь крюке, чтобы покончить со всем разом. Обе перспективы казались Бланту все более заманчивыми, особенно по ночам, когда ему снилось, будто Соломон гигантским пауком ползет по городу, пробирается по тротуарам среди чьих-то пальто и шляп, медленно карабкается по лестнице пансиона, ищет его комнату. Том просыпался, когда автомат начинал ломать дверь, и в первые мгновения ему казалось, что он капитан Шеклтон, сбежавший из 2000 года и укрывшийся в 1896-м. Ночью Блант пребывал во власти страхов, но днем у него еще были силы бороться с ними. Днем у него хватало мужества спокойно дожидаться своей участи. Том был не из тех, кто готов выпустить из рук собственную судьбу. Лучше умереть, гордо глядя в глаза палачу, будь он из плоти и крови или из железа.
Перед лицом неминуемой смерти необходимость искать работу отпала сама собой, ведь отправиться в мир иной можно и с пустыми карманами. Чтобы убить время, Том слонялся по улицам — без цели и маршрута, как подхваченный ветром листок. Иногда он забредал в какой-нибудь парк, падал в траву, словно пьяный или бродяга, и погружался в воспоминания о Клер, о ее горячих ласках, дурманящих поцелуях, простодушной и пламенной страсти. Размышляя о том свидании, молодой человек вновь и вновь говорил себе, что заслужил такую муку, что ему не пристало дрожать за свою шкуру, что пуля, которая ему причитается, единственная расплата за совершенную низость.
На третий день ноги сами принесли Тома к подножию холма Харроу, на котором он так часто находил покой и уединение. Трудно было отыскать более подходящее место, чтобы, словно бусины четок, перебрать одно за другим все события своей жизни и обмануть себя, притворившись, что в ней был хоть какой-то смысл. Взобравшись на вершину, Том уселся в тени дуба и устремил бесстрастный взгляд на раскинувшийся вдалеке город. С высоты холма столица империи казалась призрачной и пугающей, ощетинившейся шпилями колоколен и окутанной фабричным дымом. Молодой человек с наслаждением вдыхал прохладный свежий воздух, стараясь не замечать зверского голода. Оставалось надеяться лишь на то, что его убьют до наступления ночи, а то пришлось бы что-нибудь украсть, дабы заглушить жалобы собственного желудка. И куда только подевались люди Мюррея? Ну ничего, с такой высоты он сразу их увидит. А увидев, приветливо улыбнется, распахнет на груди рубашку и укажет на сердце, чтобы им проще было прицелиться. «Ну же, убивайте меня, — скажет он. — Смелее, можете меня не опасаться. Никакой я не герой. Я просто Том, жалкое ничтожество Том Блант. Похороните меня рядом с моим другом Джоном Пичи, таким же бедолагой, как и я».
Том бросил взгляд на старое надгробие и заметил, что подле него, под камнем, белеет конверт. Сначала молодой человек решил, что воображение сыграло с ним злую шутку. Он осторожно поднял письмо и, будто во сне, прочел, что оно адресовано капитану Дереку Шеклтону. Том разорвал конверт и достал сложенный вдвое лист бумаги, исписанный мелким, изящным почерком Клер Хаггерти. Развернув письмо, он принялся читать его вслух, пробуя на вкус каждую букву, медленно, громко и четко, словно хотел поведать окрестным белкам о глубине человеческой тоски. Вот что было в письме:
Клер Хаггерти капитану Дереку Шеклтону
Мой милый Дерек!
Я приступала к этому письму по меньшей мере десяток раз, пока не поняла, что существует только один способ начать его: отбросить всяческие предисловия и объяснения и прямо сказать то, что у меня на сердце. Я люблю тебя, Дерек. Я люблю тебя, как никогда никого не любила. Люблю и буду любить вечно. Эта любовь — единственное, что заставляет меня жить.
Я представляю, как ты удивишься, получив письмо от незнакомки, и поверь, я знаю, каким становится твое лицо, когда ты удивлен. Но это правда, радость моя, я тебя люблю. Вернее, мы любим друг друга, ведь ты, даже не подозревая о моем существовании, тоже меня любишь или полюбишь через несколько часов, а быть может, и минут. А как же иначе? Ты полюбишь меня, потому что уже меня любишь.
То, что было между нами, дает мне право обращаться к тебе так смело и свободно, ведь моя кожа еще помнит твои прикосновения, на моих губах горят твои поцелуи, я до сих пор чувствую тебя внутри. Теперь, несмотря на все мои детские страхи, меня переполняет любовь — та, которую ты предсказал, или нет, не та, другая, куда сильнее, такая любовь, о которой нельзя и помыслить.
Все это может показаться тебе безумием, но на самом деле ответ прост. То, что тебе еще только предстоит пережить, со мной уже случилось. В этом состоит парадокс путешествий во времени. Ты и сам это знаешь, не так ли? Если я не ошибаюсь, ты найдешь мое письмо на холме, в котором открывается временной туннель, а значит, тебе не составит труда мне поверить. Как видишь, я знаю, откуда ты придешь в нашу эпоху, а значит, все, что я пишу, правда. Отбрось сомнения и просто поверь. Поверь хотя бы в то, что мы любим друг друга. Прошу тебя, полюби меня и ответь на мое письмо с тем же чувством. Напиши ответ и оставь его у могилы Джона Пичи; это будет наш способ поддерживать связь, любовь моя, ведь нам предстоит обменяться письмами семь раз. Ты хмуришь брови? Что ж, я тебя не виню, но могу лишь повторить то, что сказала раньше. Напиши мне, любимый, напиши, твои письма — все, что мне осталось.
Увы, у меня плохая новость, Дерек, мы больше не увидимся, отныне только письма будут соединять нас. На самом деле мы виделись всего лишь раз. Сказать по правде, два раза, но наша первая встреча — если придерживаться традиционной хронологии — длилась всего несколько минут. Зато вторая, та, что случится в моей эпохе, навсегда изменит наши жизни, ведь именно тогда в наших душах вспыхнет огонь, который пылает во мне сейчас и который тебе суждено изведать через несколько часов. Теперь я понимаю, отчего в чайном салоне ты был так горяч и нетерпелив: это мои письма подогревали твое нетерпение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
