Безумная конная атака
8 июля наша бригада, пройдя долину Лори Дараси (Долина Роз) вдоль с востока на запад, была остановлена турками, занявшими каменистые позиции на пологих возвышенностях, замыкающих долину. Атаковать турок в конном строю без артиллерийской подготовки нашли невозможным. Чтобы не маячить перед ними и не нести ненужные потери, Колесников свернул бригаду и укрыл ее в провале между двух хребтов. Здесь «три командира» решали, что же дальше делать. Донесено было по начальству. Очень скоро был получен ответ-телефонограмма от самого командующего Кавказской армией генерала Юденича с приказом: «Бригаде с боем двигаться вперед».
Генерал Колесников готов был уже исполнять это приказание, как оба командира полков энергично запротестовали. После долгих пререканий Колесников уступил, и было послано новое донесение генералу Юденичу: «До подхода нашей артиллерии и до подготовительного огня ею продвижение бригады вперед невозможно».
И вот на это донесение очень скоро получен новый приказ следующего содержания:
«Сибирская казачья бригада весь свой боевой путь проделывает по тылам турок. Сибирские казаки — наши гости здесь, на Кавказе, и они отлично применились к боевой обстановке ранее им неведомых мест, в то время как своя же, Кавказская бригада кубанских казаков идет только обыкновенным путем в силу приказа или устава. Приказываю двигаться вперед и атаковать турок. Юденич».
Полки стояли в узком ущелье, держа лошадей в поводу, а все офицеры бригады находились около «общего штаба».
Был сильный солнцепек. Все раскалено. Все измучены и жарой, и неопределенностью положения. Телефонограмма генерала Юденича, прочитанная Колесниковым громко вслух, огорошила и задела нас всех. И Мистулов, и Кравченко в самых решительных тонах доложили своему командиру бригады, что, несмотря на этот приказ, атака на турок без артиллерийской подготовки — безумие.
В недостаточной смелости, упорстве в бою, как и личной храбрости, обоим нашим командирам никто не может бросить упрека. Все офицеры были на их стороне. Тогда генерал Колесников, нами так уважаемый, вдруг сказал, что он, как военный, должен выполнить приказ точно, и, поднявшись на ноги, уже упрямо и решительно, не глядя ни на кого, заявил:
— Господа!.. Я приказываю идти! — и скомандовал: — По коням! Мистулов, молча, с краской от возмущения на своем всегда
бледном лице, быстро поднявшись с разостланной бурки и взяв под козырек, произнес-прошипел:
— Слушаюсь, ваше превосходительство…
За все время их встречи он впервые ответил генералу Колесникову официально и по титулу, чем подчеркнул полное свое несогласие с ним, как и возмущение его распоряжением.
Полковник же Кравченко, как черноморец и летами старше самого Колесникова, молча, спокойно встал и пробурчал своим сотенным командирам: «Йдыть к сотням…»
Это было начало нашей трагической конной атаки всей бригады.
Что случилось бы, если бы генерал Колесников не исполнил приказание командующего армией генерала Юденича? Он был бы отрешен от командования, отозван в тыл и сломал бы себе военную карьеру.
Хорунжий Абашкин
— Ваше превосходительство, позвольте представиться своему командиру полка! — взяв под козырек, отрапортовал генералу Колесникову хорунжий Абашкин, полчаса тому назад прибывший в свой 1-й Таманский полк по добровольному своему откомандированию из штаба дивизии, где он был обер-офицером для поручений.
В августе 1913 года вновь испеченным хорунжим я ехал в гости в Майкоп. На станции Курганная встретил очень молодого и изящного светлого блондина, хорунжего, на погонах которого стояла литера «1 Т». Он отчетливо, чисто по-юнкерски козырнул мне, проходящему по перрону. По литере на погоне и по всему его свежему и чистенькому виду в темно-вишневой черкеске я понял, что он молодой хорунжий и мой однобригадник. Мы представились друг другу. Он в этом же году окончил Николаевское кавалерийское училище и проводил отпуск в своей станице Курганной. Эта мимолетная встреча нас очень сдружила, когда мы вторично встретились уже на фронте, в Турции.
Все «николаевцы», то есть те, кто окончил казачью сотню Николаевского кавалерийского училища в Петербурге, очень дружили между собой. В обоих полках бригады нас, молодых хорунжих, было человек 15. И вот, когда Абашкин после рапорта своему командиру полка отошел в сторону, мы целым пчелиным роем окружили его и засыпали вопросами:
— Ну, что? Как там, в штабе дивизии? Что нового? Прошли ли наши представления в следующие чины?
Это были самые обыкновенные жизненные вопросы новому лицу, только что прибывшему из тыла, из центра, из нашего не совсем любимого штаба дивизии, вершителя нашей карьеры…
Шел третий год войны, и все мы были в тех же чинах, с которыми вышли на фронт. Это задевало всех.
Абашкин[7], всегда скромный и нелюбознательный, ничего не знал, что делалось в штабе дивизии, тяготился своим положением там и все время просился в строй, в свой полк. Наконец был отпущен. Теперь он находился в своем родном полку среди друзей-сверстников, чему был рад и счастлив. Своим костюмом штабного офицера он совершенно не походил на нас В чистенькой гимнастерке с навесными серебряными погонами, в темно-синих диагоналевых офицерских бриджах с широким серебряным галуном, в мягких боксовых сапогах. Сам чистенький, беленький, абсолютно без загара на лице, он был словно комнатное растение среди нас — загорелых, обветренных, в потрепанных черкесках, небритых, спавших не раздеваясь и валявшихся на привале где и как попало.
И вот… когда генерал Колесников скомандовал «По коням!» — у меня в душе шевельнулась неприятная и жалостливая мысль «о несвоевременности прибытия в строй моего друга».
Но ведь он прибыл, чтобы стяжать боевую славу в родном полку — толкнуло меня второе чувство тут же. И вторым своим чувством я его одобрил.
Перед атакой
Тремя командирами решено: чтобы не подвергать большим потерям только один полк, линию фронта для атаки поэшелонно распределить равномерно между обоими полками.
Военная наука говорит, что в бой должна вводиться часть под командованием своего начальника и ни в коем случае нельзя «мешать части войск».
Распределено было так: в первом эшелоне от каждого полка пойдут по две сотни в одношереножном разомкнутом строю, как полагается по уставу «для атаки на пехоту», держа одну сплошную линию фронта.
За ними — по две сотни от полков в двухшереножном разомкнутом строю на дистанции 200–300 шагов. На такой же дистанции в качестве резерва пойдут остальные четыре сотни от обоих полков в двухшереножном сомкнутом строю. Со вторыми эшелонами пойдут оба командира полков, а с резервом — сам Колесников.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
