— Вот тебе Повязка Истинного Зрения, — сказал он, протягивая ее Фафхрду. — В ней ты увидишь все именно таким, каково оно на самом деле! Не повязывай ее, пока не придешь к этой лавке. Не смей и думать испробовать прямо сейчас, если ты ценишь собственную жизнь и разум.
Фафхрд принимал повязку не без трепета, кончики пальцев даже покалывало. Он склонялся к тому, чтобы выполнить инструкции чародея. В этот самый миг ему было совсем не до истинного облика Шилбы—без—глаз—на—лице.
Серый Мышелов приступил к чтению: в руках его была интереснейшая из всех этих книг, великий компендиум тайных знаний, начертанный астрологическими и геомантическими знаками, значения которых словно сами запрыгивали в ум.
Чтобы дать отдых глазам или скорее чтобы не проглотить книгу одним духом, он заглянул в девятиколенную медную трубку. Взору его открылась сцена, которая могла быть лишь голубой башней небес, вокруг которой бабочками порхали ангелы, а кучка избранных героев вкушала отдых после долгого подъема к высотам, критически взирая свысока на богов, муравьями копошившихся многими ярусами ниже.
От этого зрелища тоже следовало отдохнуть, и он глянул вверх: меж прутьями алого металла — не сплав ли с кровью — в самой дальней от входа клетке сидела девица, самая соблазнительная, самая стройная, самая светловолосая и темноглазая из всех них. Она стояла на коленях, опершись на пятки и слегка откинувшись назад. На ней была красная бархатная туника, золотистые волосы ее были столь густы, что плотной пеленой закрывали лоб и верхнюю часть лица, почти до пухлых губ. Тоненькими пальчиками одной руки она время от времени раздвигала эти шелковистые пряди и игриво поглядывала на Мышелова. В другой клетке золотые кастаньеты гремели в мерном ритме, перебиваемом иногда резким стаккато.
Мышелов как раз размышлял, не повернуть ли раза два золотую с рубинами рукоять возле, что была у его локтя, когда впервые заметил блестящую стену в задней части магазина. Что это может быть? — задал он сам себе вопрос. Крошечные алмазики — числом словно морского песка, — вправленные в дымчатое стекло? Черный опал? Черный жемчуг? Или сгустившийся во тьму лунный свет?
Что бы там ни было, завораживал этот блеск совершенно, и Мышелов быстро отложил книги, отметил девятиколенной подзорной трубкой весьма привлекательные страницы, посвященные дуэлям, — речь шла об универсальной защите и пяти ее ложных вариантах, а еще о трех видах Тайного Выпада — и, погрозив пальцем очаровательной блондинке в красном бархате, быстро отправился к задней стене магазина.
Приближаясь к Черной Стене, он вдруг заметил, что навстречу ему идет серебристый призрак или, может быть, серебряный скелет, но тут же понял, что перед ним предстает его собственное темное и прекрасное отражение, блестящий материал стены несколько льстил ему. Серебряные ребра, сперва привидевшиеся ему, оказались серебряными застежками на его же собственной куртке. Глупо ухмыльнувшись собственному изображению, он протянул палец, чтобы только дотронуться до протянутого ему блестящего пальца, и — о чудо! — рука его углубилась в стену, не ощутив ничего, кроме разве что легкого зябкого холодка, сулящего негу, словно свежие простыни.
Он поглядел на утонувшую в стене собственную руку, и — второе чудо! — она оказалась отлитой из чудесного серебра, будто бы чешуйчатого с поверхности. И хотя была то его собственная рука — ведь он в любой миг мог стиснуть ее в кулак, — рубцы на ней куда-то подевались, и она казалась чуть уже, а пальцы чуть вытянулись, словом, в какой-то миг рука стала изящнее.
Он шевельнул пальцами, и ему показалось, будто это стайка серебристых мальков промелькнула там за стеной!
Забавная идея, подумал он, под крышей дома на бок поставить бассейн с водой и входить в вертикальную водную гладь спокойно и изящно, не прибегая к этой шумной и требующей силы возне — нырянию!
И как очаровательно, что бассейн этот наполнен не холодной и мокрой водой, а лунным светом, темной сутью его. Той субстанцией, что преобразует и делает прекрасным… подобно косметике, так сказать, грязевые ванны без грязи. И Мышелов решил немедленно же предаться плаванию в этом бассейне, но тут взгляд его коснулся длинной высокой черной кушетки у другого края черной стены, возле нее был небольшой высокий столик, уставленный разными яствами, был там и хрустальный кувшин, а рядом с ним кубок из того же материала.
Вдоль стены он направился к накрытому столу; куда более симпатичное, чем он сам, отражение его послушно следовало за ним, не отставая ни на шаг.
Некоторое время рука его еще бороздила стену, потом он извлек ее, чешуи мгновенно исчезли, привычные шрамы вернулись на свое место.
Кушетка оказалась узким высоким черным гробом, устланным стеганым черным сатином, в одном конце его грудой громоздились черные подушки. Гроб сулил и покой и отдых, манил к себе, но не столь властно, как Черная Стена, по-своему; для развлечения ложащегося в гроб на черном сатине покоилась стопка небольших черных книжек, ждала огня и черная свеча.
Небольшой эбеновый столик за гробом был заставлен черными кушаньями. На вид, а потом попробовав и пригубив, Мышелов узнал кое-что: тонкие ломтики очень черного ржаного хлеба с покрытой зернами мака корочкой, намазанные черным маслом; угольно-черные полоски мяса; кусочки прожаренной телячьей печенки, спрыснутые черными соусами и вольно переложенные каперсами; желе из чернейшего винограда; трюфели, нарезанные тончайшими ломтиками и зажаренные до черноты; маринованные каштаны и, конечно же, спелые оливки и черные рыбьи яйца — икра экзотических рыб. Черный напиток, запузырившийся в бокале, оказался крепким портером, смешанным с искристым илтмарским вином.
Он решил, что пора позаботиться о себе и подкрепить силы внутреннего Мышелова, того самого, что в слепой жажде метался между губами его и животом, прежде чем приступить к погружению в Черную Стену.
Вновь на Площади Мрачных Удовольствий Фафхрд вступал осторожнее, длинный лоскут Плаща-Невидимки он едва ухватил мизинцем и большим пальцем левой руки; переливающуюся паутинку Повязки Истинного Зрения он держал еще более деликатно — за краешек, теми же пальцами правой руки. Все-таки полной уверенности, что на прозрачном шестиграннике не осталось ни одного паука, у него не было.
Напротив он заметил яркий зев лавки, которая, как только что объяснили ему, и была форпостом несущих смертельную угрозу пожирателей. Перед лавкой толпился народ, люди сходились и расходились, хриплым шепотом обменивались мнениями и предположениями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
