Глаз у него действительно стал, как новенький. Правда, взамен лицо и тело пошло мелкими, но противно зудящими прыщами, однако это Герхарда Ротвальда, как он представился, не смущало.
Он глядел на мир своим новым глазом, непрерывно чесался и был абсолютно счастлив.
Глава 32
А вообще-то, тут оказалось не так уж и плохо. Ну, для темницы, разумеется.
С другими бедолагами, так же, как и я, безвинно брошенными в узилище, я быстро познакомился. Народ подобрался, в целом, общительный и добродушный, и к происшедшему сии достойные мужи относились по-философски. Подрались, ну, что тут такого? Дал в глаз, получил в ухо — дело житейское, никого, вроде до смерти не помяли, за железо никто, опять же, не хватался. А вот что появление стражи проворонили — это было досадно, и влекло за собой проблемы. Не слишком, впрочем, большие — в виде возмещения ущерба владельцу разгромленного трактира. Мы примерно прикинули — на круг выходило не так уж и много. Неприятно, конечно, снова остаться без медяшки в карманах, но, такая, видимо моя судьба — отведать вдоволь лишений… Но с другой стороны, стало возможным сравнить здешнюю яму, с той, в которую приято сажать виноватых в землях славного Нурдланда.
Тут мне понравилось больше, но я отвлекся.
Некоторая напряженность все же сохранялась: со мной, например, не желал общаться чернобородый приятель Герхарда. Звали его Удо, и он был на меня сильно обижен за кувшин, который я столь удачно ему прислал. Да и поистине сокрушительный подсрачник, которым я его снабдил в славной битве при трактирных воротах, тоже добавлял негатива: сидеть бородачу приходилось криво, и спать он предпочитал теперь на животе. Его же попытку взять у меня немедленный реванш пресекли Ротвальд и их третий толстый друг, настоятельно посоветовав тому отложить разборки до той поры, как откинемся. Толстый назвался Эмилем Кречмером, и он, в свою очередь, был зол на Уильяма, потому как считал, что блевать на противника — прием нечестный, и, более того, подлый. Претензии свои, он, впрочем, предпочел оставить при себе: как ни крути, а Уильям все же сын ярла. А сам Уилл сюда брошен потому, что, во-первых, вдоволь покатавшись в обнимку с Эмилем по дороге и по трактирному полу, стал похож не на сына ярла, а на сына свинопаса, а во-вторых, потому что в темноте не видно. Да и наполучать он успел по морде, а не по происхождению, и от прочих участников веселья был практически неотличим.
А сидеть тут пришлось довольно долго, и местные хольды общаться с нами не спешили.
Как мне пояснили — должен был бы состояться суд, на котором с нас стрясли бы возмещение, деньгами, или имуществом, или работой, но суд откладывался по той причине, что местным властям было не до нас. Как поведал мне толстый Эмиль, местные кого-то искали, шерстили город и все окрестности, ближние и дальние. Потому и стража подоспела поздно — так мне, прихлебывая пиво, поведал толстяк.
Кстати, о страже, и о пиве.
Пива и добрых харчей нам от щедрот отвалили местные тюремные стражи.
— Эй, люди! — раздался утром голос от дверного зарешеченного окошка — Это вы позавчера разнесли сраный клоповник старого Диди?
— Ты про что, уважаемый? — выразило недоумение наше достойное общество.
— «Свинья-со-свистулькой».
— ???
За дверью шумно выдохнули.
— Харчевню «Трубящий кабан». Вы?
По всему выходило, что мы.
Дверь отворилась, и пред нами предстали несколько дюжих молодцов — тюремные, по-видимому, стражи.
— Тестя моего тошниловка! — ухмыляясь, поведал нам один из гостей — Ненавижу ублюдка! Это вам, ешьте, люди, и пейте, — с этими словами нам в логово занесли бочонок, явно не пустой, пару караваев хлеба и большое деревянное блюдо с кусками жареного мяса.
— Ножей вам не дам, ешьте так, — продолжал добрый страж — Пейте пиво, кружки вам принесут. А если б вы ту рыгаловку сожгли ко всем демонам, так я б вам и вина бы поставил. Но и так хорошо!
И он был прав.
И так хорошо! Зачем нам давиться кислятиной, ведь пиво гораздо лучше — в этом были солидарны практически все из присутствующих, за исключением Уильяма и еще одного карла, кажись, тоже из местных благородных. Обедневшего рода какой-то там по счету сын, всего имущества — старый меч да дедовская кольчужка. Он сидел в углу, весь печальный, в беседах не участвовал, но от угощения, тем не менее, отказываться не стал.
Уильям же отказался — у него от запаха пива почему-то лицо болеть начинало, но хлеб и мясо умял, тем не менее, с аппетитом.
— Понимаешь, Свартхевди, — делился горестями Ротвальд, оказавшийся карлом вполне достойным, — Как-то оно все навалилось… Будто проклял кто.
Я проклятия непосредственно на нем не чувствовал, но мог и ошибаться. Да что уж там, порой ошибалась и Хильда, а мне до нее как отсюда вплавь до Нурдланда. Ритуалы и обряды, чтобы прояснить более-менее точно, я знал, но для них было не место, и не время.
— Позапрошлым годом сгорел мой склад, а там товара было марок на пять, не менее! Пришлось долю в подворье закладывать, но с грехом пополам собрал два корабля, к вам дойти, в Нордланд, за мехами, янтарем и костью, хотя бы до Ольборга, это за…
— Я знаю, где это, уважаемый, ты продолжай, — поддержал беседу я, прикладываясь к грубой деревянной кружке с пивом.
Пиво, кстати, оказалось дерьмовое.
Хотя, с другой стороны, бесплатное и вовремя.
— Да! Так вот, пока собирались, так время потеряли, едва успели к концу торга, и пришлось брать последыши. Вроде распродался удачно для такого случая, и больше всего купил мехов. Уговаривал меня, вон, Эмиль, зимовать остаться, да я думал обернуться быстрее, и попали мы в осеннюю непогодь. Второй мой ког выкинуло на скалы, с него только Удо и спасся, — кивнул Герхард на чернобородого — А мы на «Маргрете» столько воды приняли, что ты и не поверишь, только шапками не вычерпывали! Вернулись зимовать в Ольборг, весной пошли сюда. Так вот и вернулся я, как бы не беднее, чем был. И так меха не лучшие, так еще и в воде побывали… Но, хоть пришел вовремя, взяли и подмоченные, да другого чего набрал, пока у вас гостил, с того с долгами рассчитался. А все одно, не было мне удачи.
Спутники Герхарда покивали головами.
— А Эмиль вот советует снова к вам идти, только по уму и без спешки. А я как вспомню парней, которые вместе с «Вибеке» потонули…
Я не стал его утешать. Прихотлива судьба пенителя сельдевых троп, не угадаешь: хоть ты жертвуй, хоть заклинай, слагай ли висы, крепи ли морского своего коня — а скучно станет Эгиру, и пойдешь к нему на пир, хлебать соленый эль. Нет искуснее мореходов, нежели сыны Всеотца, а порой и наш сокол волн по прихоти мужа Ран не возвращается больше домой, находя вечный покой в безмолвии морского дна. Да, не для слабых духом путь земли лебедей, поэтому вновь и вновь бороздят зеркало неба драккары, шнеккеры, кнорры светлого Нурдланда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
