class="p1">С тягостным вздохом я переворачиваю страницу и вижу фото милой светловолосой синеглазки. Глаза которой смотрят прямо мне в душу. Я закрываю папку.
– Беру вот это дело о похищении. И что теперь?
Уэйд снова лезет в кейс и протягивает мне значок.
– Тебе понадобится вот это.
– Разве я не просто на договоре?
– И на нем тоже. Это пилотная программа, которую я провожу с горсткой консультантов. Не могу обещать, что это навечно, но сейчас это твой задел. Утром надо будет заполнить бумаги, получить табельное оружие. Короче, провести основные процедуры.
Я смотрю на блесткий значок с литерами «ФБР». Это будущее, которое могло быть моим, не последуй я тогда за отцом. Даже не знаю, отчего я продолжаю внутренне противиться. Что ж, есть предмет для самокопаний, но не отказываться же из-за этого от работы консультанта. Мне нужна цель. И головоломка.
Я встаю и огибаю стол.
– Ты куда? – кричит Уэйд мне вслед, видя, как я направляюсь в спальню.
– Собрать вещи, и на самолет в Хьюстон, – бросаю я через плечо.
Хватая чемодан, думаю: «Это то, что мне нужно».
Эта цель помогает страждущему и выбрасывает из моей головы ненавистного Поэта.
Глава 91
«Агент Джаз».
Примерно неделя уходит у меня на то, чтобы более-менее свыкнуться с такой манерой меня называть – из-за значка, хотя технически я не агент. Скорее «консультант Джаз», хотя звучит это не так романтично. «Агент Джаз»… В общем, мысль о работе в ФБР прорастает во мне все ощутимей.
На поиски той девчушки в Хьюстоне у меня уходит шесть дней. Похищена она вовсе не была. Просто ее родители пытались таким образом распотрошить своих богатых бабушку с дедушкой. В Остин я возвращаюсь с чувством выполненного долга; в своем «родном» полицейском участке я не общаюсь ни с кем, кроме Чака. По прибытии меня встречают новости о том, что моя квартира продана и сделка закрывается через три недели. Значит, самое время открывать охоту за новым жильем. И свой первый день по возвращении я провожу в поиске, который случайно иль нарочно выводит меня к симпатичному беленькому домику в два этажа, уединенно стоящему (что примечательно) невдалеке от дома Уэйда.
Наконец, около девяти вечера, я захожу в супермаркет и направляюсь домой, куда вскоре должен подъехать и Уэйд, чтобы за нашей трапезой из готовых блюд обсудить мое будущее. В ожидании его прихода я откупориваю бутылку красного, наполняю бокал и, повинуясь безотчетному влечению, подхожу к компьютеру у двери, который подключен к камере «наружки». Отсоединив проводки, отношу его к себе на диван для быстрого просмотра – непонятно чего и зачем. Возможно, потому, что после всей этой бодяги с Поэтом я за неделю первый раз дома.
Я как раз фильтрую запись за истекшую неделю, когда в дверь квартиры раздается стук (при наличии замков на подъездах такое было бы невозможно, но их всё не ставят и не ставят). Камера сейчас отключена, поэтому я вынуждена спрашивать по старинке, через дверь:
– Кто там?
– Эван, – отвечают снаружи.
Эван? Вот те раз… Какого черта?
Я приоткрываю дверь и вижу его там в джинсах и футболке, внешне расслабленным и непринужденным. Напряжение выдают лишь жесткие морщины у рта.
– Как вы здесь очутились и откуда вообще знаете мой адрес?
– Его мне дал ваш шеф, капитан Мур.
– Шеф? Что, черт возьми, происходит?
– Могу я войти?
Я остаюсь стоять в дверном проеме.
– Что происходит?
– Я бы все же предпочел войти. Дело крайне важное.
Во мне гнездится недоверие. Этот человек мне не нравится. Я хочу поскорей от него отделаться, поэтому отступаю на шаг, оставляя ему пространство для входа, но по минимуму. Он втискивается в квартиру и закрывает дверь. Я снова твердо встаю и скрещиваю на груди руки.
– Он вернулся, – понуро произносит Эван.
На секунду оцепенев, я спрашиваю:
– Вернулся кто?
– Поэт.
– В том расследовании я больше не участвую. И в последний раз, насколько я помню, у него отсутствовало полчерепа. Так что он мертв.
– Выяснилось, что Ньюман – не Поэт.
Нутро мне спазмом сковывает напряжение.
– Откуда вы знаете?
– Знаю потому, что он не просто вернулся, но еще и взывает к вам.
На это безумие я лишь оторопело моргаю:
– Что вы такое несете?
Вместо ответа Эван протягивает свой телефон, и я смотрю на снимок руки в перчатке, держащей листок бумаги. С цитатой, кажется, из Роберта Хайдена:
Нагой, он лежит в притемненной комнате,
Беспрерывно куря, одурманенный джазом,
Не сравнимым ни с чем —
Даже с медом любовной утехи.
От слова «джаз» мое сердце начинает учащенно биться.
– Очевидно, это сообщение было оставлено для вас, – говорит Эван.
Я озадаченно смотрю на него:
– Это было после смерти Ньюмана?
– Буквально этим вечером. Место преступления сейчас в активной разработке. Мы хотим, чтобы вы взглянули. Не мешкая. Прямо сейчас.
Поэтом был не Ньюман. Или, во всяком случае, действовал не один. А ведь я догадывалась… На каком-то уровне сознавала, но была как не в себе на этой волне грехов моего отца, которые заставляли меня ненавидеть его даже в минуты скорби о нем.
– В полиции я больше не работаю. И к делу касательства не имею.
– У вас нет другого выбора, кроме как быть его частью, – выдвигает аргумент Эван.
– Выбор есть, и еще какой.
– Поэт спрашивал о вас. Скольких еще он замыслил убить, прежде чем вы ответите?
– Ваша ремарка гадкая, и вы это знаете.
– Такова правда.
Мои зубы скрежещут от настоящей правды.
– Я считала, что это Ньюман. Какое мне может быть доверие сейчас, после того, что выяснилось?
– Насчет Ньюмана вы не ошиблись. Компьютер у него буквально забит отвратительным детским порно. Он избивал свою жену. В конце концов мог начать домогаться и до своих детей. А вы, в силу фокусировки, сумели уловить исходящее от него зло.
Но не то, которое было знакомым. Я должна была понять, что Ньюман – это не он. Если б можно было повернуть время вспять…
– Шеф хочет, чтобы вы вернулись, пусть даже в качестве консультанта.
– Он даже не попросил меня остаться в тот день, когда я ушла.
– Ой, – Эван досадливо отмахивается, – до того ли сейчас?
Он листает на своем телефоне снимки и показывает мне фото обнаженной молодой женщины, привязанной к стулу.
– У вас даже есть внешнее сходство. Если вы не доберетесь до него первой, он явится за вами сам. На
