— Сначала нам нужно выбраться из этого туннеля. — Яз оттолкнула его. — Вернуться в пещеру. — Она взяла ноги Эксара. — Ты можешь направлять его голову, Кайлал?
Кузнец кивнул. Держа голову Эксара на коленях, он надел колючие металлические перчатки, которые лежали рядом с ним, подбитые мехом, чтобы пальцы не замерзали. Яз тянула за ноги, он полз следом.
Яз поддерживал иллюзию, что Эксар, возможно, все еще жив, опасаясь, что это единственное, что может выманить Кайлала из его убежища. Надежда на его лице ранила ее душу, но его неизбежная смерть ранила бы ее сильнее. Она спросила себя, что бы она чувствовала на его месте, с Квеллом на коленях. Будет ли она горевать так же яростно? Или будет горевать по другому? Будет ли она цепляться в темноте за тело Турина или Эрриса, еще долго после того, как уйдет то, что сделало их такими?
Остальной группе пришлось неуклюже отступать из туннеля, пока они не достигли более широкой секции, всем, кроме Зина, который смог изогнуться и пропустить их там, где стоял. Потребовалось некоторое время, чтобы добраться до пещеры, где другие могли помочь ей с Эксаром. Кайлал вздрогнул, увидев, как Эррис тянется к его другу; Сломанный знал всех взрослых подо льдом, так что незнакомец был большим сюрпризом. Тем не менее, с заверениями Яз, он позволил Эррису взять Эксара.
Эррис положил его на ледяной камень, быстро проверил пульс и другие жизненно важные показатели.
— Мне очень жаль. — Он обратил свои темные глаза на Кайлала, голос был нежным. — Он уже давно мертв.
— Нет! — Гнев омрачил красоту Кайлала, смешанный с недоверием и непониманием. Некоторые раны слишком велики, чтобы наши мысли могли охватить их. Они должны входить постепенно, как нож в рану. — Нет… — Он пробился обратно к Эксару. Еще одно слабое отрицание выскользнуло из него, хотя оно было печальным и лишенным убежденности. — Только не Эксар. Только не он… — Его горе находило отголоски во всех них, и Яз изо всех сил пыталась сдержать свое собственное, обнаружив, что у нее перехватило дыхание. У нее не было времени оплакивать потерянных, пока ей нужно спасать живых.
— Как это случилось? — Турин присел на корточки рядом с кузнецом. Он обнял его за плечи. Кайлал попытался стряхнуть его, но Турин не позволил. — Кайлал.
Остальные стояли и смотрели, как Кайлал обнимает труп Эксара. Яз обнаружила, что ее глаза затуманились, хотя она встречалась с Эксаром всего дважды, да и то мельком. Турин, с другой стороны, рос вместе с обоими мужчинами и знал их всю свою жизнь. Они были семьей. Такие не бросают друг друга из-за какого-то несовершенства. Яз поймала себя на лжи. У Сломанных, возможно, и не было ямы, но они все равно убивали друг друга. Доказательство этого запачкало кровью туннель позади нее.
— Это был Бексен.
Слова застали Яз врасплох. Прошло так много времени с тех пор, как Турин задал свой вопрос, и она забыла, что он был произнесен. Но Кайлал не забыл. Бексен, герант с жестоким лицом и молочным глазом, охранник Пома и его правая рука.
— Мы бежали от налетчиков Пома, когда несколько разведчиков Арки контратаковали. — Слова безжизненно слетели с его губ, голос был глухим. — Я, Джонна и Эксар ускользнули в суматохе. Но Бексен и Тайлар поймали нас у Зеленой Пещеры. Эксар увел меня, пока Джонна сражалась с ними. Он нес меня. Я даже не знал, что его порезали, пока мы не добрались до внешних пещер. Бексен порезал ему ногу, а Тайлар ударила в спину. Я дал ей этот нож через два падения после того, как она присоединилась к нам, и теперь она вонзила его мне в сердце.
Турин покачал головой и медленно встал, проведя рукой по плечу Кайлала:
— Ты пойдешь с нами.
Яз подозвала Турина к себе. Кайлал и дня не протянет на льду. Турин должен это знать. Она направила его в самый большой туннель, который вел из комнаты, и тихо заговорила. Она хотела возразить, что они не могут взять кузнеца, что было бы добрее оставить его для Пома. Но даже когда мысли только формировались, она знала, что это ее собственная версия того, что позволяло Икта бросить своих детей в Яму Пропавших. Среди сокровищ, которые Мать Мазай показывала детям в течение долгой ночи, было изображение, нацарапанное на шкуре пергамент-рыбы, слоистая кожа которой позволяла создавать изображения нескольких оттенков, просто меняя глубину царапин пера. На изображении было лицо старой женщины, ее морщины были вылеплены ветром. Но если ты изменял подход на то, на что глядишь, изображение чудесным образом превращалось в красивую молодую женщину, показанную в то время, когда она тянулась всем телом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Икта делали с ямой то же самое. Если смотреть на это с одной стороны, то это был необходимый компромисс с суровостью жизни, проведенной на льду. Измени свой подход, и внезапно ты видел ужасное преступление против собственных детей, которых они должны любить больше жизни, невыразимое преступление со стороны общества, которое будут судить по тому, как они обращаются со своими наиболее уязвимыми членами. И в сердце всего хорошего в жизни всех племен притаилась она, порча.
Поэтому вместо того, чтобы рассказать, насколько невозможно взять с собой Кайлала, она сказала:
— Есть части того, кто я есть, которые я хотела бы отделить, как это сделали Пропавшие, и потерять их во льду. Жизнь была бы намного проще, если бы я могла видеть такие вещи вне меня.
Турин покачал головой:
— Когда Теус вернул себе эту последнюю часть себя, у меня не было ощущения, что он добавляет в смесь что-то плохое, или, по крайней мере, что-то более плохое. Несмотря на то, что Пропавшие отсекали только те части, которые, по их мнению, уменьшали их, он почувствовал, что становится более цельным, и, каким-то образом, это было лучше.
Яз ожидала, что Турин будет смущен ее словами или, возможно, оскорблен, учитывая ужасы, которые он так недавно пережил, но вместо этого он удивил ее.
— Ты говоришь так, будто согласен с этим монстром, а не с Пропавшими.
— Теус говорил со мной перед тем, как ушел. Мне кажется, он знал, что я расскажу это тебе, так что, возможно, это было послание тебе. — Турин уставился в туннель, словно пытаясь восстановить слова, словно снова их слышит. — Он сказал, что мы все падаем через наши жизни. Это не начинается, когда ты прыгаешь, и не заканчивается, когда ты ударяешься о воду. Каждый из нас проваливается через свое собственное существование, пробивая дыры в форме себя через дни, через недели, через разговоры. Мы не являемся ни чем-нибудь одним, ни чем-нибудь другим; мы — легион; в каждый день твоей жизни в твоем черепе живет другая Яз. Мы обманываем других, мы обманываем самих себя, мы храним секреты, которые даже не знаем, и придерживаемся убеждений, которые не понимаем. И в этом состоянии глубокого, фундаментального, первобытного невежества мы все еще думаем, что можем лепить из глины самих себя, мы думаем, будто знаем, что надо вырезать, что мы понимаем последствия удаления жадности. Неужели мы так уверены, что нам она не нужна? Разве мы не создаем новых особых демонов, самая страшная черта которых заключается в том, что они действительно считают себя ангелами? Ты говоришь все, что думаешь? Ты делаешь все, что чувствуешь? Любая божественность, на которую мы можем претендовать, сдерживается ограничениями нашей природы. И еще каждый из нас связан своими собственными ограничениями. Называть их всеми страхами — значит делать из нас трусов. Многие из них являются суждениями. Средствами достигнуть равновесия между вредом и пользой, болью и удовольствием, нашими чувствами и чувствами другого, настоящим и возможным… — Турин замолчал, приходя в себя. Он сплюнул, возможно, пытаясь избавиться от вкуса слов Теуса. — Теус — чудовище, но это не значит, что он не прав. Пытаться избавиться от слабости — опасная игра. Никогда не знаешь, что еще ты можешь потерять в такой сделке. — Он покачал головой и выдавил улыбку. — Мы говорим о Кайлале, не так ли? Ты не хочешь брать его с собой.
Яз покачала головой:
— Мы говорим обо мне. Его мы забираем. Я лучше умру, пытаясь нести его, чем буду жить с тем, что оставила его позади.
