Вскоре и Люди Цветов растянулись в своих тростниковых шезлонгах, устремив свои взоры на висящие над головой цветы, — казалось, они погрузились в глубокий транс. Однако они не спали. Наши слова, движения пробуждали их; они лениво поворачивались к нам, улыбались, выражали взглядом благожелательность — и вновь погружались в то же отрешение от всего окружающего.
— Как будто под наркотиком, — прошептала Фиб.
Из всех нас именно она стала лучше всего улавливать тонкие нюансы поведения этих людей. Когда она смотрела на них — лицо ее выражало необычайную теплоту к этим людям древних времен…
Внезапно в беседку проникли звуки с улицы — звонкое пение множества веселых голосов. Что же там делается в ночи?
Хабуру поднялся из своего шезлонга и обошел всю беседку, поднимая плетеные экраны; теперь мы могли видеть в проемах ночной город. Какое зрелище! Сотни многоцветных факелов вились змейками между холмами, через сады и рощи, как живые, пульсирующие реки света. Жизнерадостные песни разливались в ароматном воздухе южной ночи.
Выйдя из транса, Люди Цветов повели нас на улицу, по усыпанным цветами тротуарам, и мы влились в хохочущую и поющую процессию людей, неторопливо шедших по городу среди ночи. На шеи нам набросили тяжелые гирлянды цветов. Факелы освещали эту сцену, отражаясь в смеющихся глазах и ярких губах людей, в незамысловатых украшениях из блестящих камней. А экзотические ароматы цветов и зелени наполняли воздух непередаваемой сладостью. Держась за руки, мы двигались среди блеска и пышности этого волшебного города…
Уж не помню, как долго это длилось — прилив и отлив все новых хохочущих и поющих толп, переходы из темных переулков на залитые светом открытые площади, на широкие эспланады с рядами цветных фонарей, вниз и вверх по каменным лестницам, по краям высоких террас, мимо огромных ваз с необычайными цветами, под сенью отяжеленных огромными плодами деревьев. Но вот отец наших друзей, все с той же чарующей улыбкой, столь соответствующей этому куртуазному образу жизни, — показал нам жестами, что видит нашу усталость и приглашает нас отдохнуть. Мы неохотно согласились: это великолепие ночного торжества еще не потеряло для нас интереса. И теперь, возвращаясь в дом среди все тех же песен, блеска, аромата, — мы невольно думали: не это ли и есть единственно правильный образ жизни?
Прежде чем развести нас по отдельным комнатам с удобным низким ложем и шелковыми простынями, хозяева вручили каждому из нас по цветку — по ярко-золотистому воплощению красоты. Держа в руке эти цветы, мы пожелали нашим спасителям доброй ночи. И странно — я был как дома, не испытывал ни малейшего смущения, даже не чувствовал никакой необычности своего положения. И мои товарищи, насколько я мог видеть, точно так же незаметно влились в этот необычайный Народ Цветов, прониклись их наивной беззаботностью, уже втянулись в их образ жизни…
Перед сном я все же вышел из комнаты — еще раз взглянуть на сцену этого чудесного спектакля.
Ночь все так же кипела жизнью, красками и песнями, как во время нашей прогулки.
Возвращаясь в свою комнату, я увидел Ишфру, лежащую в плетеном шезлонге; ее белая одежда спустилась, обнажая руки и шею, и в жемчужном свете плафонов девушка показалась мне мраморной статуей гениального Праксителя. Или Афродитой великого Бернини? Нет, Ишфру была не Афродитой, а скорее — греческой Герой с ее спокойными, округлыми формами, римской Юноной в золотом пике ее величественной красоты.
Я видел, что она не спит, а снова погрузилась в тот непонятный транс, который могли наводить на себя Люди Цветов, — столь похожий и в то же время непохожий на действие наркотиков. Я решил, что она переживает заново впечатления от полета и бури, и прошел легким шагом мимо, чтобы не мешать ей.
На следующее утро мы получили на завтрак фрукты, разбавленное водой вино и слоеные булочки, щедро намазанные ярко-желтым сливочным маслом. За ночь моя решимость требовать продолжения похода рассеялась. Помфрет и Лотти смотрели только друг на друга, забыв о фруктовом соке, радостно посмеивались, потом стали поглядывать на дверь…
— Пока мы не прорвем языковой барьер — никуда не двинемся, — заявил Бреннан; ответа на свою сентенцию он, видимо, не ждал, так как стал с наслаждением объедать огромную гроздь винограда.
— Знаешь, Холл, — лениво проговорила Фиб, — я думаю, как чудесно было бы остаться здесь навсегда. По-моему, люди именно для такой жизни и предназначены…
— Аминь! — резюмировал Помфрет; он уже без стеснения облапил Лотти и целовал ее; в общий разговор они больше не вступили и, забыв о нас, со смехом говорили друг другу нежные глупости.
Я встал, пересек столовую и выглянул в окно — точнее, в проем в стене, откуда открывался вид на город. Даже сейчас не совсем еще умолкло пение — жители здесь поют с ночи до утра…
— Все это просто удивительно, — сказал я. — Слишком прекрасно, чтобы быть правдой, вам не кажется?
Фиб ринулась на защиту Народа Цветов.
Ее слова лишь подтвердили мои догадки: она в самом деле, без колебания, решила остаться здесь. Ее страстное лицо, сила убеждения в ее голосе… Да, она уже совсем не та девчонка, которую я встретил в картинной галерее Ганнетов.
Нет, я должен воспрепятствовать ее намерениям!
В это утро наши хозяева решили показать нам город при дневном свете. Отец и три сына были к услугам моих товарищей, а Ишфру прикрепила меня к себе.
Днем город был не менее красив, чем ночью. Мы любовались аркадами, потоками и каскадами, искрящимися в солнечных лучах. Не умея говорить с нашими хозяевами, мы стали создавать язык жестов, который — в сочетании с улыбками и нахмуриванием бровей — быстро развился в импровизированную коммуникационную систему. Волей-неволей и я включился в эту игру — но нет! — нельзя было позволить этой мешанине из цветов, ароматов и красавиц оторвать меня от нашей миссии… более того, от нашего родного времени!
Везде мы встречали улыбки, лучистые взгляды приветствовавших нас Людей Цветов. Но меня удручала эта спокойная смиренность в лицах горожан, эта тихая покорность судьбе, — мы поняли ее источник, когда шли вдоль границы страшной зоны разрушения, где все было изломано, раздроблено, осквернено…
— Здесь смерч прошел, и совсем недавно, — констатировал Бреннан, и жесткие ноты в его голосе звучали резким контрастом с мягко звенящими голосами Людей Цветов.
— Они, кажется, вполне свыклись с этими смерчами, — мечтательно проговорила Фиб. — Мне думается, они вроде тех бедняг из двадцатого века — вы знаете, как они бесились со своим ядерным оружием…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
