Меня поразило, как легко находила Ишфру дорогу среди этих жутких руин; но она все шла вперед и в конце концов, переняв у Бреннана первое место, привела нас туда, где только что стоял ее дом. Никого из ее родных мы там не нашли.
— Их нет здесь, — сказал Бреннан, прекращая поиски.
— Мы так и не встретили ее мать, — заметил я, крепко прижимая к себе Ишфру за талию. — У отца и братьев — те же шансы на спасение, что и у всех.
— Я голосую за то, — заявил Помфрет, сопровождая свои слова пантомимой, предназначенной Ишфру, — чтоб нам выбираться отсюда. Рано или поздно какой-нибудь проклятый дом обязательно свалится нам на головы.
— Ты прав, Джордж! — согласился Бреннан.
В грохоте и жути землетрясения к нам вернулся былой дух товарищества.
Ишфру вдруг затрясла головой и стала вырывать свою руку из моей. Я отпустил ее — как джентльмен… или как дурак?
Из моих глаз, разъеденных дымом, струились слезы. И у всех остальных глаза были так же красны и воспалены.
Бреннан сбился с дороги; обернувшись к нам с кривой улыбкой, он без слов пояснил, что не знает пути.
— Нас должна вести Ишфру, — потребовал я. Она стояла рядом, на расстоянии протянутой руки; ее грудь тяжело вздымалась, пепел падал на изорванное платье, распущенные волосы развевались от вихря, как у женщины, плывущей под водой без шапочки…
И вдруг она побежала. Вопя и спотыкаясь, наш отряд последовал за ней. Мы почти ничего не видели; пыль и сажа смешались с потом на моем лице в противной клейкое тесто; бегущая девушка сильно натянула веревку, обвязанную вокруг моего пояса, и я упал на щебенку.
Я понял, что Ишфру делает последнюю отчаянную попытку найти свою семью, но ведь она должна знать, что у них — те же шансы на спасение, что и у нас; и самая верная возможность уцелеть — это бегство из города, а значит, и они, вероятно, уже убежали. Но нет — она упрямо рвалась через руины, прокладывала себе путь по заваленному обломками склону холма, обратно к месту, где стоял недавно ее дом.
Жесткими, негнущимися пальцами я стал дергать узел на веревке, пытаясь его развязать.
И тут я услышал страшный крик, поднял глаза — и увидел Ишфру, балансирующую на обломке каменной колонны, который уже начинал падать. У ног девушки разверзалась земля. Дым и пламя вырвались оттуда.
Вдруг веревка враз оборвалась; я бросился прыжками вверх по склону, скользя и падая, срываясь в каскаде кирпичей, камней, кусков земли, плиток с разбитой мостовой, — но упорно продвигаясь вперед и вверх….
Я не простак, сразу впадающий в панику; я не стал кричать — все равно она не услышит в этом адском грохоте, а надо беречь дыхание для бега. Дым осел, и я увидел зловещую тень: новый железнообутый монстр уже двигался мне навстречу вниз по откосу холма! И ни следа не осталось от Ишфру… Я взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие. Тщетные усилия! Меня сбила с ног лавина обломков из-под ног чудовища. Беспомощной куклой я закувыркался вниз.
Бреннан поймал меня и поставил на ноги. А над нами звенели по камню железные наконечники, четко слышимые в грохоте катастрофы. Но Помфрет сверкнул лучом своего «Фарли» — зверь рухнул и исчез.
— Ишфру! — закричал я.
— Она погибла, друг! — ответил криком Бреннан. Он потряс меня за плечи. — Погибла, понял?!
— А вот и новые звери! — Помфрет снова нацелил свою пушку. Рядом с ним стояла Лотти, а Фиб — все лицо в пятнах сажи — преданно держалась за Бреннана. Да, в первый раз за много лет я понял, что такое одиночество, — это было внезапным и сокрушительным ударом…
Смертельные опасности следующих мгновений не оставили мне времени рыдать над потерей Ишфру. Я корил себя за то, что не спас ее, хотя хорошо понимал: она пошла бы туда, что бы я ни делал, что бы ни говорил. Вниз по склону на нас катились новые страшилища, — и пришлось переключить свое сознание с горя и угрызений на самосохранение.
Наши пистолеты дали точный залп, но чудища лезли из-под земли нескончаемой чередой. Мы побежали прочь, задыхаясь в дыму и прислушиваясь на бегу — не прозевать бы приближение звенящего железа наконечников. Держались мы тесной кучкой; земля дрожала, здания продолжали рушиться, хотя теперь все реже и реже.
— Огонь — вот самое страшное! — прокричал Бреннан.
— Огонь? — отозвался я, решившись не думать о девушке с осанкой Юноны, навеки потерянной для меня. — Это адское пламя, а не огонь!
Да, огня было столько, что весь воздух, куда ни глянь, дрожал и переливался, — перегретые воздушные воронки отсасывали остатки кислорода с улиц поверженного города. Становилось нечем дышать — это страшнее для легких, чем задыхаться пылью и дымом; мы уже ощущали, как иссушающее дуновение ада скоро заставит корчиться наши жалкие тела…
А Ишфру не стало. И ничто теперь не в силах это изменить…
Мы тащились сквозь дым и пламя, лижущее нашу одежду, прикрывая головы руками — напрасная попытка защиты; ноги наши скользили и цеплялись за обломки погибшего города…
Вдруг в дыму возникла еще одна громоздкая фигура, и я, не раздумывая, выхватил и взвел пистолет, мой палец уже нажимал на спуск… Тут раздался знакомый металлический бодрый голос:
— Не стреляйте! Это я — Чарли!
Мы всей кучей бросились к родному роботу, — этот порыв признательности к нашему механическому товарищу был, наверное, реакцией на пребывание среди непрерывных ужасов…
— Чарли! Где ты был?
— Я искал вас в городе. Несчастливое место! Мы должны уходить отсюда — немедленно!
Мне стало смешно, но я сдержался. Взял Бреннана за плечо.
— Надо идти на восток! — проорал я ему в ухо, и мой голос показался мне воем загнанного волка.
— Все равно, в какую сторону! — прокричал он в ответ. — Лишь бы выбраться отсюда!
У нас не оставалось сомнений: страшные торнадо, что поражали Народ Цветов; землетрясение, разрушившее их город; весь этот ужас, переживаемый нами сейчас, — все это исходило от Камушкея Бессмертного.
Я потянул Бреннана в том направлении, которое мне представлялось востоком. Там простиралась широкая площадь, вся в дыму, но, по счастью для нас, еще не охваченная огнем.
За нами следовал Помфрет, кашляя от дыма, таща за собой Лотти.
— Только бы спастись! — Фиб прильнула к Бреннану. Со стороны мы, наверно, казались грязными, полуголыми чертями, только что выскочившими из преисподней… Слезы ручьями катились из наших воспаленных глаз, оставляя полосы на закопченных лицах.
Я почему-то упрямо верил, что только идя на восток, мы напугаем Камушкея и заставим его снова перебросить нас через время; поэтому я, рыча от напряжения, толкал четверых моих товарищей вперед. Безумно хотелось повалиться на землю, закрыть глаза и отлежаться, но я знал — мы должны идти вперед! Оставаться здесь, в этом времени — все равно, в городе или в поле — означало бы для нас полное поражение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
