Галиус не обратил ни малейшего внимания на гнома, только положил на него взгляд тяжкий, точно пушечный прицел, и отвернулся к картам снова, задумчиво изучая их содержимое.
Кугум растерянно снял истопную шапку, забормотал снова:
— Смотрящий так и говорит: беги Кугум к Главному сразу. Ноги то у тебя быстрее всех. Ага… Поломалось что-то — уголь не горит.
Механик забарабанил пальцами. Была у него такая привычка — не обращать и взгляда на мелкого прислужника… Какой уж там ответить. Лишь стучать костяшками, выражая недовольствие. Но ведь и Кугум не чушь городить пришел. Тревожно, ох тревожно хрипит Северный Воин.
— Смотрящий то это… на ветер слов не бросает… за просто так, за ерундою не послал бы к вам, Господин. Сами знаете… Может это… Совсем Главному сказать, а? Миледи Ректору?
— Ректор изволили опочивать, — раздраженно ответил за механика советник. Пшикнули и остальные, мол удались отсюда.
— Ну дак… Плохо дедушке. Разбудить может?.. Чуете дыхание? Шестерни неровно звенят. Плохо ему, ой плохо, — сминая шапку в руках, вымолвил гном.
— Гном! Выйди прочь! Господин Механик курсы считает! — крикливо сказал тот же советник, да и вытолкал его за дверь.
Здесь, в коридоре, снова болезненно сжалось сердце Кугума. По телу дедушки одна за другой проходили предсмертные судороги.
Нос северного воина клонился к земле. Затрещали палубные перегородки. Титаническая масса, сдерживающая их, ушла куда-то, и они рвались как нитки, превращая несущий баллон в дырявый мешочек. Надрывно взвыли винты. Бушприт треснул пополам, увлекая вверх многочисленные канаты. Печные заслоны погнулись, выпуская наружу жар и пламя. Огонь прыгнул по дереву. Стремительно, точно хищный зверь, перегрыз паруса и остатки строп. Зазвенели метрономы, оповещая экипаж о тысячах поломок одновременно. Да и сами они, секунды спустя, пришли в негодность, показывая невозможные значения: измеритель давления котлов зашкалил за красную отметку, компас взбесился, завращался волчком, поочередно указывая север-юг, запад-восток, флюгер и тот соскочил с насеста и рухнул вниз, будто не сдерживали его никакие болты.
— Дедушка не может упасть! — запричитал смотритель гном в далекой котельной. — Кидайте уголь!
И гномы бросились кидать силу гор в печи Северного Воина. Пока даже лопаты, сработанные сталью, не начали разваливаться на глазах. От малейшей нагрузки гнулись ручки, в мгновенье протирался до дыр листовой металл. Да и сам уголь еле тлел в огненной пасти дирижабля. Когда же лопат не осталось, гномы начали закидывать уголь голыми руками. Обжигаясь и чертыхаясь, раздували пламя, работая своими легкими, точно кузнечными мехами.
Где-то там, на верхних палубах начали рушиться борты и артиллерийские люки. Вниз опрокинулись боевые пушки. По пути к земле и они распадались на запчасти, достигая поверхности тысячей осколков. Вслед за ними проносились винты, шестерни и передачи. Лопнули трубы. Из всех щелей повалил белесый пар, оставляя за умирающим цеппелином струю белого тумана.
Понуро обвисла каждая из веревок, мачт и ступиц Северного Воина. Зазвенели лебедки. Завращались механические ступени. Винты медленно поворачивались в горизонтальную плоскость. А огонь вся яростнее и яростнее грыз дерево гольфьера. Жаропрочное, огнеупорное, пропитанное сотней составов и предназначенное для сражений с драконами, оно полыхало, будто сухая ветошь. Вспыхнули каюты, листы стали надувались пузырями и брызгали жидкой лавой кругом.
— Алый ключ на восток! Маневры! Крён к небу! — выкрикнул появившийся на палубе магистр. Судя по колпаку, являющийся не менее чем вторым механиком цеппелина.
— Маневры тебе? — прошипел черный от копоти гном. — Печи мертвы! Тут бы дедушку приземлить!
— Эй! — закричал он мечущимся по палубе аэронавтам, — бросайте все. Весь груз!
И тут же не дожидаясь остальных, принялся отколупывать листы бортовой брони. Над головой сильнее полыхнул огонь. Северный Воин стремительно планировал вниз. Вот уже стали различимыми лица бредущих гулей. Много-много их там. Поднимают к небу свои посиневшие зенки, молчаливо наблюдают за падающей громадой. Подернулся вечерний, снежный туман и показалась рейнгардская стена. Так и врезаться можно. Не хватало еще протаранить собственную оборону.
На главной палубе показалась стройная фигурка Ректора в одном только опочивальном одеянии. «Маневры!» — закричала и она, но расслышали лишь человеческие прислужники. Гномы делали свое дело, ползая по палубе точно муравьи, отколупывая от цеппелина кусок за куском, облегчая его массу до последней возможности.
— Эй, Кугум! Черный ключ на запад! — прозвучал чей-то мощный глас, и наверху по пылающим мачтам промелькнула юркая фигура бородатого карлика. Кугум спешил к черному ключу…
— Он что падает!? — вскрикнул кто-то на причальной мачте.
— Не может быть! — возразил Гласиус Треветик, вглядываясь в давшего крен Северного Воина.
И пусть парил он далеко, где-то на горизонте, но не заметить просадку дирижабля было невозможно.
— Там Ректор! — визгливо сообщил Гласиус.
Магистры подняли шум. Рокхорн Каменьщик кинулся к механическому стеклу. Длинная, стальная труба на подставке увеличивает способности зрения, хотя чтобы увидеть непоправимое, она теперь особенно и не нужна. «Пожар! Огонь на палубах!» — подают свой особый сигнал наблюдатели в бойницах.
Внизу, под причальной мачтой, выкатили свое оборудование шустрые механики, готовясь принимать поврежденное судно. В башне Рейнгарда, числившейся у магистрата за номером пять, подымали красный флаг. Если не понимаешь устройство нон-гольфьера, знай — его никогда не сажают на землю. Он так велик, что его даже собирают в воздухе.
Красный флаг означает катастрофу. «Сажаем на землю» — пронесся решительный клич служителей цеппелина. Верно, они успели заметить больше, чем собравшаяся знать. Ведь если один раз посадишь дирижабль подобного размера — больше в воздух он не поднимется, сломаются нижние палубы от нагрузки, вырвутся с корнем железные стрингеры.
— Все прочь с площади! — командуют слуги. Еле слышны их приказы с этой высоты.
— А-а! — вцепился в бороду чертежник Мейер. Подбежали механики, что-то шепча ему в ухо.
— Спокойно! — прозвучал властный глас Треветика. — Падение Северного Воина невозможно! Ни в теории, ни на практике!
Чертежник Мейер бороду не отпускал. Глаза его забегали, будто он высчитывал массы, силы, угол крена и, соответственно, серьезность положения. Опустился на пол, в руке неведомым образом очутился мел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
