Как раз когда эта история готовилась для печати, на сцене появился новый персонаж, который очень скоро приковал к себе всеобщее внимание.
Это был господин небольшого роста с огромными рыжими бакенбардами и гладко выбритым подбородком, носивший английский твидовый костюм и огромные башмаки с подметками в целый дюйм толщиной. Ошибиться насчет него было невозможно, ибо все в нем выдавало его профессию. Это был английский детектив, настолько типичный, что предстань он на сцене в том виде, в каком дефилировал вчера между 4-й авеню и 10-й улицей, этот образ сочли бы карикатурным. Первым делом он попытался придать себе облик отпетого громилы, потом надвинул шляпу на глаза и принялся расхаживать взад-вперед перед домом № 79, всматриваясь в окна к вящему раздражению миссис Макнамара, которая наблюдала за ним из-за занавески со все возрастающим беспокойством. Затем его поведение изменилось: он залихватски сдвинул шляпу на затылок и направился к дому № 79, весело посвистывая, с крайне самодовольным видом, очевидно убежденный в том, что при столь совершенной маскировке его решительно никто не узнает.
С приходом ночи английский детектив обретал все большую предприимчивость. Сначала он, подняв воротник и надвинув на глаза шляпу, занимал минут на пятнадцать позицию на углу под фонарным столбом, откуда таращился на дом № 79, а потом менял дислокацию, устраивая наблюдательный пункт на крыльце дома № 81, с которого пристально всматривался в лица всех прохожих. Когда кто-то зашел в подвал дома № 79, с ним едва не случились судороги от возбуждения, но стоило из дома № 81 выйти хромой служанке, как он проследовал за девицей целый квартал, сочтя ее еще более подозрительной.
Штаб-квартирой ему служило питейное заведение на углу. Там он вел с барменом долгие, таинственные разговоры, которые неизменно заканчивались тем, что они оба опрокидывали по рюмочке. Содержание их бесед бармен излагал в следующих словах:
— Он, это, хотел разузнать побольше про малого, которого вроде как кличут Тамблти, а я ему только и талдычил, что я насчет этого хмыря без понятия. А этот парень, стало быть, заливал мне насчет того, будто он английский сыщик, плел про всякие зверства в Уайтчепеле и говорил, что приехал сцапать того фрукта, который все это натворил.
— Вы действительно думаете, что речь идет о Джеке Потрошителе? — спросили инспектора Бирнса.
— Плевать, если мои слова появятся где-то в газете, но я на сей счет не имею ни малейшего понятия. Чего я хотел, так это просто прицепить к нему ярлык на тот случай, если парни из Лондона сочтут его виновным и пожелают заполучить. Тогда наши люди будут иметь представление, где можно найти этого человека. Разумеется, об аресте доктора не может быть и речи, поскольку никаких доказательств его причастности к убийствам в Уайтчепеле нет, что же до того преступления в Лондоне, с которым также связывают его имя, то по таким делам выдача не предусмотрена.[260]
Вырезка из «Нью-Йорк Уорлд»
от 6 декабря 1888 года
ДОКТОР ТАМБЛТИ СКРЫЛСЯ
Он ускользнул из-под наблюдения и, по всей видимости, покинул город.
Сейчас можно с уверенностью сказать, что доктор Томас Ф. Тамблти, пресловутый подозреваемый по уайтчепелскому делу, с полудня прошлого воскресенья обитавший по адресу: Восточная 10-я улица, дом № 79, более в этом доме не живет. Как и когда ухитрился доктор ускользнуть от своих соглядатаев, точно не известно, но рабочий по имени Джас. Раш, живущий как раз напротив дома № 79, утверждает, что вчера рано утром видел на крыльце указанного дома человека, по описанию похожего на доктора, который, по-видимому, нервничал и беспрестанно озирался. В конце концов он направился в сторону 4-й авеню, сел в кеб и укатил из центра города.
Прошлым вечером репортеру из «Уорлд» удалось обмануть бдительность домовладелицы миссис Макналли и нанести визит в комнату, которую ранее занимал доктор. На неоднократный стук не последовало никакого ответа, дверь оказалась не заперта, а комната пуста. Кровать была нетронута, и нигде не было никаких признаков того, что кто-то заходил сюда с утра. Приоткрытый чемодан на стуле возле окна да пара больших сапог английского кавалерийского образца — вот и все, что осталось, дабы поведать историю бегства доктора Тамблти. Люди, давно его знающие, поговаривают, будто он покинул Нью-Йорк и удалился в какой-нибудь захолустный городишко, чтобы там в тишине переждать, пока уляжется вся эта суматоха.
Дополнение к «Досье»
(продолжение)
Молюсь в надежде, что мистеру Пенфолду удастся уйти из жизни с той же легкостью, с какой ему удалось ускользнуть от американских и английских детективов. Теперь я верю, что у него есть на это право.
А еще я молюсь о том, чтобы эта «суматоха» поскорее улеглась, а вся история с Потрошителем была предана забвению на вечные времена.
Итак, свершилось. Дело сделано, и пусть я пока не сумел запечатлеть в письме моей жизни имя Господа, мне, по крайней мере, удалось вымарать из него имя дьявола.
Дополнение к «Досье»
Суббота, 25 мая 1895 года
Семь лет назад нам всем довелось пройти сквозь огонь, и, думаю, если некоторые из нас обрели впоследствии счастье, то оно вполне оправдано болью, которую пришлось для этого вынести. Однако судьба иных из нас сложилась далеко не столь благополучно. Контраст этот к настоящему времени стал настолько разителен, что это возвращает меня к «Досье», давно сокрытому и забытому, ибо едва ли я смог бы, даже при всем желании, просить кого бы то ни было принять эти страницы в качестве доказательства правдивости такой невероятной, немыслимой истории.
На самом деле лишь благодаря Кейну я не уничтожил «Досье», а предпочел спрятать, что и дало мне возможность добавить к нему сейчас отчет о последних событиях.
Вчера во второй половине дня я получил телеграмму от Генри Ирвинга, гласившую: «Загляни в четверть шестого. Нечто важное».
Я застал Губернатора сидящим в своих покоях и с довольным видом рассматривающим попеременно два полученных им письма. Первое было от премьер-министра графа Роузберри, в котором актеру сообщалось, что королева в знак признания его заслуг перед искусством жалует ему рыцарское звание.
Во втором письме, от принца Уэльского, содержалось поздравление в связи с изложенным выше. Генри, разумеется, был рад безмерно, поскольку доселе ни один актер не удостаивался подобной чести. Он попросил меня сопроводить его в дом Эллен Терри на Лонгридж-роуд, дабы он мог лично сообщить это известие леди «Лицеума».[261] Что мы с радостью и проделали.
Вернувшись поздним вечером в «Лицеум», я обнаружил, что новость уже распространилась: поздравительные телеграммы поступали со всех концов света. Однако из всего этого множества самой радостной для меня оказалась одна телеграмма, в которой я обнаружил дорогое мне имя моего брата Торнли Стокера, доктора медицины, в одном с Ирвингом списке удостоенного рыцарского звания.[262] 18 июля обоим, Генри и Торнли, предстоит пройти в стенах Виндзорского замка церемонию посвящения в рыцарское достоинство, и надеюсь, что это событие умерит мою нынешнюю печаль. Мне так нужны новости иного сорта, нежели известия, полученные из Олд Бейли, где был вынесен жестокий приговор Оскару Уайльду.
Он был признан виновным в тяжком преступлении против нравственности и приговорен к двум годам исправительных работ. Недоброжелатели сделали свое дело: его имя на афишах театров, ставивших «Идеального мужа» и «Как важно быть серьезным», было замарано черным. Боюсь, Оскар не переживет столь сурового, несправедливо сурового приговора,[263] а уж его матушка тем паче.[264]
Ну и наконец, последнее из Чад Света — Томас Генри Холл Кейн благоденствует у себя в замке Гриба, в обществе своей Мэри и их сыновей, Ральфа и Деруэнта. Мэри в своих альбомах для наклеивания вырезок ведет учет продолжающихся успехов мужа, ибо мир по-прежнему внимает каждому его слову.[265]
Ну а я? Я продолжаю работать на Генри Ирвинга.[266]
У Флоренс и Ноэля все хорошо.[267]
Я пишу.[268] Мое лучшее произведение мне еще предстоит написать, однако основная идея, «зацепка», как сказал бы Кейн, у меня уже имеется, и я горю желанием воплотить ее в жизнь. Это история о человеке, который, не будучи по природе героем, переживает обстоятельства, а точнее, выживает в обстоятельствах, требующих героизма. Что из этого получится, сказать пока, конечно же, трудно, но, повторяю, у меня есть идея.[269]
Примечания
