Дрожь пробегает по моему позвоночнику и заставляет меня дрожать. Как он может говорить такие вещи без всякого внимания к моему медленно тающему сердцу?
— С... твоей мамой все в порядке? — спрашиваю я.
Он качает головой.
— Вся эта история с Анникой сильно ударила по ней. У нее всегда была с ней глубокая связь, а теперь она думает, что потеряла ее навсегда... Эй, что случилось?
И тут я понимаю, что меня трясет. Я не могу этого сделать. Я не могу просто продолжать защищать Крея, зная, что многие люди страдают, включая Аннику, которой, я уверена, не нравится быть запертой от внешнего мира.
Но я также не могу допустить, чтобы Джереми причинил ему боль.
— Если… — я запнулась и проглотила ком, забивший мое горло. — Если я скажу тебе, где они, ты пообещаешь не причинять вреда Крею?
В его сильной челюсти напрягается мускул.
— Он похитил мою сестру.
— Он любит ее, Джереми. Я знаю, ты не хочешь в это верить, но я никогда не видела, чтобы Крейтон был привязан к кому-то так, как к Анни. И как бы ты это ни отрицал, ты прекрасно понимаешь, что она тоже его любит.
Его челюсть сжимается.
Я встаю и осторожно обвиваю руками его шею, ожидая, что он оттолкнет меня. Джереми может позволить мне прижиматься к нему во время секса, но он застывает всякий раз, когда я прикасаюсь к нему интимно вне его.
Как будто он не может привыкнуть к эмоциям, изливающимся из него.
Однако в этот раз он не только позволяет мне, но и не проявляет никаких признаков дискомфорта. Возможно, он привыкает ко мне так же, как я привыкаю к нему.
— Пожалуйста, Джереми, — я глажу волосы на его затылке, зная, как ему это нравится. — Сделай это для своих родителей и для себя. Я уверена, что ты скучаешь по Анни, верно?
Он только хмыкает.
— Ты обещаешь, что не причинишь ему вреда?
Секунда.
Две.
Три...
— Хорошо. Обещаю.
Я визжу и целую его в щеку. Это так естественно, что мы оба делаем паузу.
— Спасибо, — неловко шепчу я.
— Не благодари меня пока. Если он обидит мою сестру, я отрублю ему голову.
Я уверена, что Крей так не поступит.
Факт остается фактом: склонность Джереми к насилию — это то, к чему мне придется со временем привыкнуть.
Он зверь, но этот зверь вдохнул в меня жизнь.
Он зверь, который готов разнести весь мир на куски, лишь бы защитить меня от него.
Он мой зверь.
Я просто не представляю, кто я для него.
Глава 34
Джереми
— Что мы здесь делаем?
Звук испуганного голоса Сесилии заставляет меня улыбнуться. Я не хочу. Просто так получилось.
Многое в ней заставляет меня улыбаться. Будь то ее глупый психоанализ вымышленных персонажей, ее привязанность к этим персонажам или выражение лица, которое она делает, когда ее застают врасплох.
Как сейчас.
Я спрыгиваю с мотоцикла и бросаю шлем в руки ожидающему Илье. Он кивает мне, затем Сесилии, чьи брови поднялись почти до линии волос.
Она не моргает и не реагирует, когда я беру ее за руку и начинаю вести в особняк. И только когда мы оказываемся на пороге, она качает головой и останавливает нас.
— Серьезно. Что мы здесь делаем?
— Разве ты не спрашивала на днях, почему я никогда не привожу тебя сюда?
Она с трудом сглатывает, а ее рука ослабевает в моей. Она так близко, что я вижу крошечные веснушки на ее щеках, пятно темных корней в ее серебристых волосах и вдыхаю ее запах.
Чертовы водяные лилии. Я никогда не думал, что буду так очарован запахом, как запахом Сесилии.
Мне никогда никто не нравился настолько, чтобы сосредоточиться на нем, захотеть узнать о нем больше, впечатать себя так глубоко в его кожу, чтобы он не смог меня извлечь, пока не порежется и не пойдет кровь.
И все же, именно такие мысли были у меня об этой девушке.
— Это был... просто образный вопрос. — Она смотрит на Илью, который идет следом. — Неужели он все воспринимает так буквально?
Мой охранник кивает.
— Когда дело касается тебя, боюсь, что да.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нам нужно это исправить.
— Прекрати говорить обо мне так, как будто меня здесь нет. — Я хватаю ее за подбородок и поворачиваю ее внимание обратно ко мне. — Не говори с Ильей, когда можешь спросить меня.
— О, пожалуйста. Тебе нужна помощь.
Мои пальцы сжимаются на ее горле, и она вздрагивает, слегка приподнимаясь на цыпочки, что обычно является приглашением для меня трахнуть ее мозги.
— Веди себя хорошо. — Я стону глубоко в горле, затем снова беру ее руку в свою, потому что если не перестану трогать ее горло, у меня появится искушение бросить все, что я пытаюсь сделать, и съесть ее на ужин.
Мы не прошли и двух шагов, когда она снова останавливается.
— Я просто хотела спросить. Мы не обязаны быть здесь.
— Я не понимаю, почему мы не должны быть здесь, и ты не только удивлялась. Ты чувствовала себя покинутой важной частью моей жизни, и ты здесь, потому что ты не мой маленький грязный секрет.
Ее губы слегка приоткрываются, как всегда, когда я делаю что-то необычное, и она ошеломленно молчит.
Я использую этот шанс, чтобы увлечь ее за собой.
Она все еще в шоке от моих слов и действий за последние две недели. С тех пор, как Анника и Крейтон вернулись, ни один из них не пострадал, я нашел время, чтобы сосредоточиться на более важных вещах.
Например, узнать Сесилию получше. Да, о ней все еще есть что узнать, несмотря на все подглядывания и чтение ее дневника.
Я перестал это делать после того, как нашел запись о себе. Каковы бы ни были ее чувства ко мне, я предпочитаю услышать их от нее, а не обманывать и иметь доступ к мыслям, которые она хранит для себя.
Мы по-прежнему проводим ночи в коттедже, но также ходим куда-нибудь. Однажды я пригласил ее в ресторан, а в другой раз она запланировала мини-свидание на пляже. Но в основном мы предпочитаем проводить время наедине в коттедже, где никто не может нам помешать.
На днях я уговорил ее поплавать в озере, и она все время держалась за меня, боясь чудовищ в воде.
Она еще не знает, что я — самое страшное чудовище в ее жизни. Возможно, она начинает понимать меня и привыкать ко мне, но у меня всегда есть чувство, что я каким-то образом все испорчу. Может быть, сделаю что-то, что заставит ее возненавидеть меня, стать невыносимой из-за этого, и тогда все пойдет к черту.
Потому что, по правде говоря, Сесилия все еще иногда боится меня. Она все еще воспринимает меня как того, кто преследовал ее, принуждал и ворвался в ее жизнь, не оставив ей выбора.
Она выбирает свои битвы, принимая меня. В глубине души, если бы ей дали выбор, она бы никогда не выбрала меня.
Именно поэтому у нее никогда, блядь, не будет такого выбора.
Мы расстаемся с Ильей у входа, и я веду Сесилию на экскурсию по особняку Язычников. Постепенно ее страх утихает, и она внимательно изучает окружающую обстановку, ее рука замирает в моей.
— Это место огромное, — комментирует она после того, как мы немного погуляли.
— Ты так говоришь, как будто впервые здесь. Разве ты не пробиралась сюда с Анни несколько раз?
— Мы не проходили через весь особняк, и, к моей защите, я не хотела этого делать. Анни и Ава — плохое влияние. — Она потирает нос, выглядя так очаровательно смущенной. — Ты видел меня тогда?
— Я всегда тебя видел.
Ее рука становится горячей в моей, прежде чем она прочищает горло и, в отчаянной попытке сменить тему, указывает на дверь, перед которой мы остановились.
— Это твоя комната?
Я киваю, открывая ее, и она отпускает мою руку, чтобы исследовать помещение, ее любопытные глаза сверкают, как каждый раз, когда она что-то узнает обо мне.
У нее была такая же реакция всякий раз, когда я предлагал ей что-нибудь о прошлом, о моих родителях, о моем видении. Да что угодно обо мне.
Часть меня хочет верить, что она искренне заинтересована во мне, но это было бы глупо, учитывая все эти тонкие жесты отвода глаз.
