— Смотри через составы не прыгай, — строго предупредил незнакомец, уловивший недоброжелательность в его голосе. — Немецкие часовые имеют право без предупреждения открывать огонь. Обходить составы надо.
Иван Мартынович посмотрел в северную сторону и увидел далеко, далеко дымки паровозов, прицепленных к длинным составам.
— Так ведь это ж почти с версту обходить.
— Ничего не знаю, — отрезал незнакомец и, отвернувшись, зашагал в указанном направлении, хмуро пробормотав: «Делать нечего, хозяйка, дай кафтан, я поплетусь».
Когда Дронов, обогнув шесть эшелонов и отметив мысленно, что из них только три стоят под парами, приблизился к серокаменному зданию депо с арочными окнами, его помощник Костя Веревкин беспокойно прохаживался с масленкой в руке около «кукушки», которая, словно загнанный зверек, стояла в самом дальнем тупике, за которым уже поблескивала узкая полоска реки, прорезавшая почерневшее от спаленной куги займище. Увидав его, Костя поставил масленку на хрустящий песок, перемешанный с гравием, и беспокойно огляделся по сторонам.
— Командир, да вы глаза разуйте и посмотрите, что делается. Вагонов — зги не видать. Все пути забиты, и запасные и основные, составы в обе стороны только по одному с большими интервалами пропускают. Видать, авиации нашей боятся. — Сбив фуражку на затылок, Костя ладонью откинул назад прядку волос, прилипшую ко лбу, и тихо проговорил: — В самой середине стоит длинный эшелон, по всей видимости, с фугасными бомбами. Фрицы на одном вагоне дверь открывали. Видно, заново опломбировать было надо, так я успел подглядеть. Что в других вагонах, не знаю, а в том в деревянных кассетах бомбы были. Командир, вот бы когда нам рвануть. Лучшего варианта не предвидишь. Как бы трахнули, а? На весь бы Дон наш закабаленный эхо пошло гулять.
Дронов вздохнул и остановил взгляд на задравшихся подошвах его ботинок.
— Каши просят, Костя, — усмехнулся он. — Подремонтировать надо. Негоже, чтобы у машиниста К-13 помощник в таком виде пребывал.
Веревкин внезапно взорвался, его худое от постоянного недоедания лицо помрачнело:
— Вы все шуточками норовите отделаться, командир, а я про серьезное. Сколько же мы еще сидеть сложа руки будем? У меня всякий раз сердце от тоски заходится, когда ихний эшелон с боеприпасами на север в сторону Зверево уходит. Сколько он смертей братишкам нашим везет! Зачем же мы, стало быть, на земле живем, если фашистам гадским в зубы как следует дать не можем? Мы, казаки, сыны Дона тихого?
В зеленых глазах подчиненного Дронов увидел злые слезинки и сердито его оборвал:
— Ну-ну, ты мне еще истерику закати. Какой же ты подпольщик, если дисциплинированным быть не можешь. Без приказа мы действовать не имеем права. Сегодня же я доложу, а теперь давай сюда путевой лист и немцам, высшей арийской расе, служить поедем. Авторитет мы у них вроде приобрели, и терять я его не намерен. Последует приказ — будем взрывать без промедления.
Костя Веревкпн поддал пальцами вверх промасленный козырек старенькой в клетку фуражки, из-под которой торчал рыжеватый его чубчик, и, сдаваясь, пробормотал:
— Вот так-то лучше, командир. Недаром древние скифы, не то сарматы говорили: в споре рождается истина.
— Философ, — расхохотался Дронов и натянул ему козырек пониже на лоб. — Это древние греки так говорили. — И полез по узким приступкам в будку маневрового паровоза.
Через три-четыре минуты в сыром осеннем воздухе прозвучали сиплые гудки «кукушки», возвещавшие о том, что она начала свой рабочий день.
На другой день утром, едва лишь ушла к своим родителям Олимпиада Дионисиевна, кто-то осторожно постучался в дверь. Дронов открыл и в удивлении сделал шаг назад. В сером неброском плаще стоял перед ним не кто-нибудь, а Сергей Тимофеевич.
— Вы же обещали больше не приходить? — опешил Дронов.
Его наставник потер озябшие от ветра ладони.
— Вот как? Здорово же я вам надоел, если встречаете меня подобным образом.
— Да нет, что вы, — смешался Дронов. — Проходите, проходите.
— Я ненадолго, — обмолвился Волохов, переступая порог. — Тем более что береженого бог бережет, а в эти дни надзор за станцией будет противником значительно усилен. Вы же знаете…
— Еще бы, — негромко подтвердил Иван Мартынович. — Все пути заняты товарняками. Один, по нашим предположениям, нагружен авиабомбами.
— Два, Ваня, — поправил разведчик и, так как Дронов упрямо покачал головой, ему возражая, так же тихо повторил: — Два.
— Откуда же? — удивился Иван Мартынович. — Утром стоял лишь один.
— А сейчас два, — тихо повторил Волохов, — и трудно сказать, будет ли еще когда более благоприятная ситуация для диверсии. Ваш взрыв может на длительное время вывести из строя всю станцию. — Голос Сергея Тимофеевича стал суровым, когда он тихо и повелительно закончил: — Боец подпольного фронта Иван Дронов, приказываю вам, машинисту паровоза К-13, послезавтра в период от восьми ноль-ноль до шестнадцати ноль-ноль вместе со своим помощником Константином Веревкиным взорвать скопление вражеских эшелонов на железнодорожной станции Новочеркасск.
— Есть, — побледнев, произнес Дронов и почувствовал на своем плече крепкую руку разведчика. Потом она соскользнула, и он увидел его невыразимо тоскливые глаза.
— Простите меня, Ваня, — тихо произнес Волохов, — Прикипело у меня к вам сердце в эти горькие дни, и как бы не хотелось посылать вас на это задание. Но кто же его может выполнить лучше вас? Примите все меры, чтобы Олимпиада Дионисиевна, ничего не подозревая, пораньше ушла завтра к родителям. — Он запнулся и сипло дыша вдруг спросил: — А может быть, так не надо? Может, это слишком жестоко, может, было бы лучше во всем ей открыться?
— Кому? Липушке? — прервал его Дронов с грустной усмешкой. — Да что вы, Сергей Тимофеевич? Зачем душу-то ей надрывать?
Волохов покачал головой:
— Если бы на небесах действительно был бог, он бы обязательно завтра отвел от вас беду. Но ведь в том-то и дело, что на бога надейся, а сам не плошай. Не стану от вас скрывать, брат. Идете на очень опасное дело, и шансов на благополучный исход каких-нибудь тридцать, а то и двадцать из ста. Но они в наличии. Так что голову выше, Ваня.
Дронов откинул назад с припотевшего лба прядку волос, сердито вздохнул:
— Во имя земли нашей донской я на любое дело готов.
— Вот и хорошо, — согласился Волохов. — Завтра примерно в это же время постучится к вам человек. Пароль «Конус». От него получите взрывчатку. Скажите, Иван Мартынович, вы ходите на службу с рундучком?
Дронов недоуменно пожал плечами.
— Обычно хожу, а что? Хотел бы я увидеть машиниста, у которого нет рундучка. Рундучок альфа и омега в жизни путейца. Вся железнодорожная держава с рундучками ходит.
Волохов никак не прореагировал на эти слова.
— Так вот, — кратко закончил он, — динамит и бикфордов шнур положите в рундучок вместо завтрака и с ними отправитесь на работу. Всему остальному вы обучены Герасимом. Между прочим, его настоящая фамилия Снегирев, вашего инструктора по взрывному делу.
Сергей Тимофеевич шагнул было к двери, но вдруг остановился и снова обратился к Дронову:
— Слушайте, Ваня, идете вы на очень рисковое дело. Давайте перед этим по-русски троекратно поцелуемся. — Он шагнул к Дронову, обхватил его жесткими руками и прижал к себе.
Затворив за ним дверь, Иван Мартынович невесело подумал: «Как быстро и неожиданно приходит к тебе опасность, чтобы никогда не уйти, сколько бы ты к ней ни готовился».
На следующий день утром, примерно в такое же самое время, незнакомый малоразговорчивый парень принес Дронову взрывчатку с бикфордовым шнуром, и они положили все это в черный рундучок.
— Остальное знаешь? — хмуро спросил парень. — А то Сергей Тимофеевич велел повторить. Задание выполнить завтра от восьми ноль-ноль до шестнадцати ноль-ноль, а действовать по обстановке, смело, но осторожно.
Покосившись на давно не беленные стены с щербинками от осыпавшейся штукатурки, пришедший спросил:
— Покурить-то у тебя можно?
— Кури, земляк, — ответил Дронов.
— Земляк, говоришь? — переспросил парень, и его пробитое оспой, серое от недоедания лицо дрогнуло в ухмылке. — Земляк, значитца? Да какой же я тебе земляк, если твои казаки в девятнадцатом батю моего в Каменской расстреляли, куда он с самого Путиловского завода революцию проводить на Дон был послан.
Струйка дыма повисла меж ними, и некурящий Дронов отогнал ее от себя широкой ладонью. Подпольщик с уважением остановил на ней взгляд:
— Лапища-то у тебя. С такой и на бирюка ходить не боязно. И ружьишко не надобно.
Иван Мартынович скупо усмехнулся:
— Не знаю. На бирюка не пробовал. Но, очевидно, если бы разозлился, с ним бы совладал. А по поводу твоих слов вот что скажу, дружище. Не носи гнева на казаков. Разные обстоятельства на Дону в ту пору наших отцов схлестнули. Новое поколение с тех пор выросло, и надо уже предать все это забвению, потому что новые казаки пошли, у которых в грудях одна и та же Страна Советов. Вот и ты ко мне пришел, чтобы общее дело делать. Не так ли?
