С холмов потянуло ветром, и отовсюду вокруг послышался чудесный шелестяще-льющийся звук. Ощущение было такое, что травы — это море, которое несет ее по волнам, а может, это она вместе с травами плывет над пульсирующей землей. Она спустилась на дно маленькой долины, а при подъеме по другому склону почувствовала знакомую боль в спине от веса ребенка и была этому рада. Ей вспомнилось, как еще недавно она днями напролет ходила пешком — до изнеможения, до боли; это была подготовка. Те дни вытащили ее из тюрьмы. Те дни сделали из нее то, к чему она стремилась.
Сквозь этот восторг она каким-то чудом услышала новый шум. Пока он нарастал, его можно было принять за предвестие ливня или же за гром, слишком отдаленный, чтобы придавать ему значение. Но сейчас ей было важнее преодолеть подъем и увидеть, что откроется на другой стороне. Там открылись огни — но испуга не вызвали. Ей казалось, что она пока невидима. Никогда прежде Джулия не ощущала такого надежного спокойствия.
Все приобрело четкие очертания в миг, когда ее окликнул мужской голос. Огни были фарами, а шум — рокотом автомобильного двигателя. Выше на холме остановился джип. Ветер опять утих, и она услышала, как открываются дверцы. Из автомобиля выскочили двое: мужчины в тех самых серых рубашках и темных брюках, заправленных в высокие черные сапоги. У каждого в руках была винтовка; когда они приблизились, один вскинул свою к плечу, целясь в Джулию. Но не выстрелил. Он окликнул ее повторно, и, когда она заслышала этот интеллигентный говор, у нее екнуло сердце. На ум пришли и Братья, и летчики. Она подняла руки, показывая, что безоружна. Через минуту мужчины увидят шрамы у нее на ладонях. Они признают в ней свою.
Только теперь на некотором расстоянии в долине она заметила ряд аккуратно подстриженных черных деревьев. За ними возвышались сверкающие купола и серебряное кружево Хрустального дворца.
23
Они посадили ее к себе в джип. Эта поездка — с горки на горку, бешеный ветер в волосах — была не менее захватывающей, чем катания с летчиками в ее детстве. Но теперь она отказалась подчиняться Океании, избежала пыток и смерти — и вот мчится со «Свободными людьми» в Хрустальный дворец. Время от времени ей передавали бутылку — нет, не джина, а персонального вина Старшего Брата, которое добыли при разграблении его погребов. Оно отличалось насыщенным вкусом и ударяло в голову — таких качеств не было и в помине у вина, которое она пила с Гербером или у О’Брайена. При ней находились два молодых человека, которые застенчиво ей подмигивали, сыпали галантными фразами, а увидев, как она дрожит, настояли на том, чтобы принести из багажника одеяло и как следует ее укутать; которые так расчувствовались при виде ее рук, что это потянуло бы на сцену из «Фронтовой санитарки».
У Рейнольдса, взъерошенного блондина, был такой вид, будто он ночевал на улице, выполняя развеселое, по его мнению, задание. Он постоянно болтал, перекрывая шум джипа и вертясь на переднем сиденье, и широко улыбался Джулии. Каждый раз, когда она смеялась его шуткам, он изображал изумление и тоже разражался счастливым смехом, поглядывая на своего товарища, чтобы проверить, не укрылся ли от того такой успех.
Управлял автомобилем Бутчер; под этим предлогом он больше помалкивал и почти не участвовал в разговорах. Был он темноволос, мрачноват и вроде бы шефствовал над Рейнольдсом. Голос подавал главным образом для того, чтобы приструнить напарника, и, похоже, чувствовал себя не в своей тарелке, обращаясь непосредственно к Джулии, хотя именно он подумал об одеяле.
Они выезжали на проверку караулов и заверили Джулию, что кое-кому теперь достанется по первое число, раз дозорные ее проворонили. Однако переживать не стоит. Такая, как она, заблудившаяся одиночка еще может проскользнуть, но основное наступление происходит за несколько миль, а на территории Хрустального дворца полно солдат Братства. Война, можно считать, уже выиграна. Рейнольдс взволнованно распространялся на эту тему: Лондон, дескать, окружен, а решающий штурм ожидается через пару недель и результат его не вызывает никаких сомнений. Ну еще бы: Хрустальный дворец был взят без единого выстрела!
— Эти партийцы сдаются толпами. Буквально толпами. Невтерпеж им! Нет, в Лондоне, надо думать, остались еще лояльные войска, — проговорил он с гримасой шутливой свирепости, подразумевая, что очень огорчится, если таковых не окажется. — Но уже много дней мы только и видим что деревенский сброд и колченогих пролов. Причем некоторые в таком состоянии! При виде нас все бросают свои винтовки.
— Некоторые не бросили, — заметил Бутчер.
— Точно, некоторые сбежали, — подтвердил Рейнольдс. — Как видно, не нашли белую тряпку, чтобы размахивать. Те лохмотья, что они нацепили вместо формы, оказались немыслимо грязными. Вы не представляете, Джулия, какая это была замызганная компашка. Даже те, что стояли в оцеплении ХД — так мы называем Хрустальный дворец. Спали вповалку, без палаток. Сами — будто из грязи слеплены. Да, не любил старик Хамфри якшаться со своим народом. Боялся небось, что ему горло перережут.
— Хамфри — это Старший Брат, — вставил Бутчер.
— О, да! Вы же этого не знали, правда, Джулия? Его настоящее имя Хамфри Пиз. Старший Брат — довольно детская кличка, как мне всегда казалось. Но я считаю, он бы недалеко ушел под именем Хамфри Пиз! «Пиз Великий»! Как-то не звучит, правда? Вот я и говорю: в тухлый ХД не пускали никого, кроме важных шишек и обслуги, а они все сбежали и его бросили. Когда мы здание брали, там не было ни души. В главный зал никто носу не казал. Кроме Пиза.
— Ну почему же, там еще тигр был, — уточнил Бутчер.
— У тигра души нет, он не считается, — возразил Рейнольдс. — Нет, но каково, Джулия? Можете представить: он себе тигренка завел! Черт-те что. Вот на такую дребедень разбазаривалось богатство Англии — на тигров, на древнегреческие статуи, на гоночные автомобили! Да, и еще на золотые ванны! У него их было с десяток. Вот это, надо признать, и вправду шик. Из крана горяченная вода идет. Пока будете здесь, вы непременно должны принять ванну.
— По-моему, не слишком вежливо указывать даме, что ей неплохо бы принять ванну, — заметил Бутчер.
— Да я не это имел в виду. Я другое хотел сказать… — Рейнольдс, вытянув шею, обернулся к Джулии. — Нет, кроме шуток: вы ведь не подумали, что я намекаю, будто вы грязная?
— Знаете, я и в самом деле довольно грязная, — ответила Джулия.
— Вовсе нет! Но в любом случае самый маленький чуток грязи будет смыт с большим шиком. От этих ванн все наши с ума посходили. Там даже есть особый краник, из которого течет пена для ванн.
— Пена для ванн? — удивилась Джулия. — Что это?
— Такое мыло… я даже затрудняюсь описать. До чего вкусно пахнет! Ландышами. Только вы не подумайте, что от вас невкусно пахнет.
Джулия расхохоталась в голос. Рейнольдс расплылся от удовольствия и тоже хохотнул, поглядывая на Бутчера, дабы убедиться, что триумф засвидетельствован должным образом. А затем продолжил:
— Так вот, Пизу устроят настоящий судебный процесс. В славных традициях старой доброй Англии. В числе присяжных может оказаться любой из нас! Там будут адвокаты в париках! Судья!
— Думаю, исход дела не вызывает особых сомнений, — заявил Бутчер.
— Спору нет: его надо повесить, — сказал Рейнольдс. — Какие могут быть сомнения? А кроме того, ни один из виновных не должен избежать кары. Ни зачинщики, ни подпевалы, ни дармоеды. Все должны, как полагается, предстать перед судом при ярком свете дня. Не удивлюсь, если они появятся на телекранах. А если какому-нибудь партийцу это придется не по нраву — что ж, пусть помалкивает, не то сам окажется гвоздем программы! Я, разумеется, слишком упрощаю, и вы наверняка думаете, что я круглый дурак. Но ведь я пробыл в Англии всего три недели! — Он обернулся к Джулии, чтобы увидеть эффект, который произвели эти слова, и залился счастливым смехом от ее замешательства. — Да-да! Когда я был еще ребенком, наша семья сбежала в Евразию. На плоту! Мы чудом не утонули. Ла-Манш — это серьезно. Но оно и к лучшему, ведь я получил добротное образование среди «Свободных англичан» города Кале. Задачки на умножение как орехи щелкаю, хотя не больно смышлен. В эти дни повсюду бегаю — цитирую Вордсворта любому, кто согласен послушать. «А юностью как были мы сильны! Блажен, кто жил в подобный миг рассвета!»[12] Образование! Великая штука! Здесь, в тухлом ХД, нас, «Свободных англичан», уйма. Крупными делами ворочают наши парни.
