– Вот что, Макар! Я еду в Москву. Ты остаешься за старшего, пяток ратников оставляю за тобой. На ночь караулы выставляй – не ровен час. Думаю, дня через три-четыре вернусь.
– Как скажешь, князь.
Я сел в седло, коня заранее подвели мои ратники, и выехал из деревни.
Довольно скоро обогнал своих. Ратники приветствовали меня криками. Я решил, пока обоз тянется в Москву, посетить Кучецкого и рассказать ему о злокозненном боярине да происках его.
К вечеру я уже въезжал в город и прямиком на постоялый двор.
Утром – сразу к стряпчему. Слава богу, застал его на месте. Обнялись крепко.
– Садись, князь, рассказывай.
Я коротко пересказал о строительстве имения, о кознях со стороны боярина Никифорова и о том, что его самого и людей его, взятых на месте злодеяния, в Москву везут по моему приказанию.
– Как, ты говоришь, его фамилия?
– Никифоров.
– Ага, слышал про такого. У него свояк в Разрядном приказе служит, вот он и решил, что бога за бороду держит. Пиши прямо сейчас жалобу на имя государя, все вины его опиши да испроси, чтобы государь возмещение ущерба на него наложил в твою пользу. Что уж он с ним решит – на то его государева воля.
Кучецкой показал мне на стол, где лежали пачка бумаги и письменные принадлежности.
Я присел и написал обо всем, слегка сгустив краски. Прочитав, Кучецкой крякнул с досады:
– Все ли верно писано?
– Холопы мои ратные подтвердить могут, да боярина Никифорова людишки, коих в Москву везут.
– Это хорошо, поскольку боярин будет ужом извиваться да отрицать все. Жалобу твою постараюсь государю на днях отдать в руки, не то попадет в долгий ящик. А холопов боярина того вези в Разбойный приказ, там их место. Бумагу для дьяка я тебе сейчас отпишу.
Кучецкой написал несколько строк, присыпал написанное мелким песочком, сдул и протянул мне.
Я прочел: «Задержаны тати по государеву делу. Держать в подвале». И подпись.
– Спасибо, Федор. Ты знаешь, и ущерб не так велик, да измотали, так и живешь в ожидании какой-либо пакости.
– Впредь осторожней будь, опять один в Первопрестольную примчался, а ведь ты князь. Ратников всегда близ себя иметь надобно.
Я сунул его бумагу за отворот кафтана, распрощался с Федором и выехал из Москвы – встретить обоз.
Свой обоз поджидал у дороги. Долго не было обоза, далеко за полдень показался.
Держась впереди обоза, я довел его до Разбойного приказа, что располагался рядом с кремлем и Большой площадью, названной потом Красной. Предъявив бумагу, сдал боярина с холопами охране. Правда, получилось это не быстро. Десятник долго читал бумагу, шевеля губами, затем ушел и продолжительное время отсутствовал, видимо, показывал бумагу дьяку. Но в конце концов всех приняли посчетно. На прощание Никифоров крикнул злобно:
– Еще встретимся, князь!
Я хохотнул:
– Жду с нетерпением!
Сдав зловредного боярина и его холопов, я вздохнул с облегчением и со своими ратниками вернулся в свое имение.
Глава 3
Прошел месяц. За это время стараниями каменщиков стены моего дома поднялись на половину этажа. Но уже сейчас было видно великолепное качество кирпича, пиленого камня и самой кладки. Добротно делали кладку – на извести, на века. Интересно, сколько простоит дом, доживет ли он до моего времени, или предстоящие катаклизмы в виде войн и революций разрушат здание? Такие стены – в метр толщиной – развалить непросто.
А вскоре нашел меня гонец от Федора Кучецкого с просьбой – явиться в Первопрестольную.
Я выехал немедля в сопровождении ратников.
После приветствия Федор сказал с укоризной:
– Что же ты, князь, носа в Москву не кажешь? Боярина с людишками его в Разбойный приказ сдал и больше не интересуешься следствием? Суд княжеский послезавтра будет. Ты ведь княжеского звания, потому и суд будет из князей. Трое достойных людей будут судить боярина, обидчика твоего. А ты – обвинитель, и ты же – пострадавшая сторона, значит, присутствовать должен.
Я улыбнулся:
– Ну, не больно-то я и пострадал, хотя убыток, конечно, понес. Знаешь, Никифоров для меня – как комар: сильно не навредит, но и спать спокойно не даст.
– Ты бы и без суда иногда ко мне заезжал, все-таки недалеко от Москвы живешь, не в Вологде, чай.
– Прости, Федор, дел много, закрутился совсем.
– О! Еще один твой промах.
– Какой же?
– Ты – князь, ты во главе удела стоять должен, осуществлять планирование, так сказать – общее руководство. А конкретные дела подручные, свита твоя, исполнять должны под твоим неусыпным надзором. Если закрутился, значит, толковых помощников мало или совсем их нет. Твоя недоработка! Исправляй!
– Помилуй бог, Федор! Где же их, надежных, взять-то?
– Приглядываться, присматриваться к людям надо. Они сами по себе не появятся. Ты думаешь, мои помощники сами меня находят? Не тут-то было! Вот вспомни, как мы в Вологде с тобой познакомились?
– Это когда я убийство расследовал?
– Именно. Поглядел я на тебя – проворен, умен, сообразителен. Чем не опора? Помог, конечно, слегка, у государя слово замолвил, среди бояр да князей да высокого служивого люда разговоры о тебе пустил – де, умен и достоин. Думаешь, ты только заслугами своими звание княжеское да земли получил? Нет, конечно, заслуг твоих я никоим образом не умаляю, они есть. Но когда заслуги твои не забыты, в нужном месте и нужным людям упомянуты, то человека и дальше продвинуть можно. И тебе хорошо, и у меня опора есть. Не могу я при своей должности без опоры быть – без тебя, бояр да князей из братчины. И каждый побратим друг другу помогать должен. Вот тогда попробуй-ка нас сверни. Ты думаешь, у меня завистников да врагов нет? Есть, и больше, чем мне хотелось бы. Но свой человек вовремя предупредит, другой подскажет, глядишь, и не получилось злоумышления у твоего недруга. Мотай на ус! То ты в Вологде своей безвылазно сидел, теперь из вотчины не вылезаешь. Ты ведь не тиун княжеский, ты – князь!
– Понимаю, Федор, но земли новые, бедные. Едва холопов приобрел, сразу избы ставить пришлось – осень ведь впереди, жить-то им где-то надо. Я сам не успеваю.
– Неправильно княжить начал потому что. Не с низов, не с холопов начинать освоение дачи надо, а с верных людей – кого можно поставить управляющим, кого – тиуном, кого – десятником. Ты им указания отдавать должен, а уж они – шевелиться в меру своего разумения. Иначе захлебнешься в делах, к вечеру от усталости упадешь, а дело медленно двигаться будет, потому как не в корень зришь. Ладно, хватит о деле. Думаю, ты и сам понял, что дальше должен делать. Ты скажи лучше, скакун арабский, что я тебе подарил, жив еще?
– Жив, что ему сделается. Выезжаю иногда, а больше – сын.
– Жеребца в конюшне постоянно держать нельзя, он в форме должен быть. Я к чему это говорю? По весне из Персии боярин Гутионтов вернулся, по государевым делам ездил, – да не о том речь. Пристрастился он там к скачкам. Слышал о таком?
– Слыхивал.
– Поучаствуй, все на глазах у боярства будешь. К тому же деньги немалые на кону – люди ставки делают. Потому сам на коня не садись – тяжел ты для скачек. Подбери из своих холопов кого полегче. Да что мне тебя учить – сам понимать должен.
– И где скачки проводятся?
– Так на Воронцовом поле. Следующие – через две седмицы.
– Спасибо, что известил.
– Товарища в курсе дел московских держать – труд невеликий. Ты подумай над тем, что я насчет свиты да окружения ближнего сказал.
Мы тепло попрощались.
Суд послезавтра, время еще есть. А вот скачки? На постоялом дворе я подошел к Федьке-занозе, а ныне десятнику, и объяснил ситуацию:
– За скакуном надо кого-то в Вологду отправить, да и наездник нужен, и не абы какой, чтобы и лошадей любил, и сам был веса невеликого.
– Это, князь, вовсе нехитрая задача. На конюшне у тебя паренек есть – конюха твоего, Якуни-хромого, сынишка, пацан совсем. В лошадях понимает, любит их, чаще отца на конюшне бывает, почитай, живет там. Вот его и надо на скачки. И лошадь сдуру не запалит, и сам маленький – ему ведь годков двенадцать будет, не более.
