С каждой минутой становилось все более очевидным, что деньгами спор за лот решить не удастся. И у акционеров сдали нервы: они кинулись мутузить друг друга. Драка могла бы вполне сойти за субботний сшиб фабричных «стенка на стенку», если бы на карту не было поставлено реноме московского комьюнити, подпорченное подменой Москвы, и, как следствие, его выживание.
За поднявшимся гвалтом в грандиозной рукопашной свалке никто не услышал металлического скрежета оживших старых доспехов. Меж тем арбалеты были наведены на цели и ждали команды Бомелия, по которой аукционеры непременно должны были повернуться грудью к стрелка́м. И слово, то самое, единственное, которое могло остановить не только схватку, но и течение жизни обоих комьюнити, прозвучало как гонг, как набат:
– АЛМАЗ!
Это слово, уже много лет державшее в постоянном напряжении московских и лондонских, заставлявшее замирать и переходить на шепот, прислушиваясь к шагам за спиной, с риском для выживания перлюстрировать всю переписку между спецслужбами и даже электронную почту жителей обеих столиц – Лондона и Москвы, – произвело ожидаемый эффект. Аукционеры вскинулись, развернулись к Бомелию и стрелкам и замерли, словно громом пораженные.
Единственное, что успел сделать царевич, это закрыть собой Марью, Мать ночной Москвы. Придавленная его еще теплым телом, она видела, как падали, словно снопы в поле, их соратники. Рядом распластался верный дружок Уара – Бобрище. Хлопнулся навзничь, брякнув ключами, Растопчин. Обвалился грузно мучным кулем Фофудьин, зажавший в пухлой ладони часы-луковицу. Московские вперемежку с лондонскими. Каждый получил свою стрелу в грудь.
Не успел Бомелий рыпнуться в сторону сейфа, как был подхвачен поперек туловища бдительным полковником дядей Женей. Взвалив заказчика на плечо, выходя из музея, полковник пожал руку охраннику – бывшему однополчанину – и вынырнул со всей своей гвардией на поверхность Москвы, пройдя через подземный ход.
– Получил, жиртрест?! – приговаривал на бегу Император, вспоминая свой точный выстрел в грудь председателя Фонда. – Пацан сказал – пацан сделал! SEO ему, видите ли, не нужно. Всем нужна оптимизация, а ему – нет… Позвонят они мне… Звоните теперь… в рынду!
– Архив! – стонал плотно стиснутый заказчик.
– Про архив разговора не было, – отвечал на ходу дядя Женя.
– На бюджетников ссадили! – плакался Вечный Принц, зарываясь лицом в шею полковника.
– Не интересует. Гонорар оговорен.
– Нет-нет, не волнуйтесь по поводу гонорара. Это я о своем…
Аккуратно переступая через поверженных аукционеров, легкой пружинящей походкой барса в зал вошел китайский повар Сяу. Вскрыв сейф со сноровкой профессионального медвежатника, он извлек из его стальных недр архив Ундольского, спрятал трофей на груди под френчем и так же тихо вышел, никем не замеченный. Почти никем. Если не считать кем-то дрожащего белесого аукциониста, забившегося под стол с судорожно прижатым к впалой груди молоточком и гримасой ужаса на лице.
Мать ночной Москвы, выбравшись из-под груды остывающих тел, задыхаясь от слез и ярости, шагала по заснеженной столице и один за другим срывала строительные чехлы со старых особняков. Освобожденные от лжепокровов, выстреливали, как пружины, в предрассветное московское небо зеркальные, обращенные в себя ПРА-напорные башни бизнес-центров и элитных многоэтажек. Интересно, заметят ли москвичи подмену? И если заметят, то как скоро? И что потом случится? Выйдут ли они на заснеженные площади бесплатно протестовать или останутся сидеть по домам, утешая себя тем, что новые бизнес-центры – это новые рабочие места? Так им, хомячкам, и надо! Мутная волна злорадства поднималась в ней.
Наперерез Марье летела в распахнутой шубке, не щадя высоких тонких каблучков, Люся, не дождавшаяся своего возлюбленного. Мать уткнулась в ее плечо и разрыдалась. Люся прижимала подругу к себе, гладила по пепельным волосам, нашептывала какие-то слова утешения, еще не понимая, что эту боль предстоит пережить ей самой. Но девушка была полна другим. И она не знала, как к этому отнестись.
– Маша, у меня будет ребенок! Только я не знаю, от кого: от Боба или от Пети… Что мне делать?!
Люся терялась в догадках, а вот Мать поняла сразу. Собственно, вариантов и быть не могло. Мать уловила щекой теплую пульсирующую плоть над шарфом подруги и, зажмурившись, нежно отхлебнула.
Мать ночной Москвы ничего не рассказала своей верной подруге Люсе, а лишь велела ей одеться к вечеру в праздничное, которым щедро одарил ее Бобрище. Сама вернулась в опустевший дом, удрученная и придавленная новыми обстоятельствами, осиротившими ее вновь. Она твердо решила, что должна теперь справиться сама. И начнет она, назло обстоятельствам, с новогоднего празднества в ГУМе, заказанного накануне комьюнити. Она наряжалась перед глубокой синевы зеркалом, исполненным по заказу Уара в его любимом стиле, наносила на лицо мерцающий макияж и старалась подавить предательские слезы. Слезы – это слабость! Она больше не может позволить себе быть слабой. Она – избранная. Это плоть может позволить себе нервы. Но мысль о том, что она так и не успела побыть женщиной, натешиться любовью, во всей полноте ощутить это сильное и чарующее, разрывала ей сердце. Да, она будет держаться молодцом. И они поймут, что не зря короновали ее. Ее новая сила остается при ней. А если женщина в ней услышит однажды новый зов, она обязательно откликнется. Дела делами, но она станет чутко прислушиваться.
Марья села за руль своего «макларена» и выехала в расцвеченный праздничными огнями город. Ночная Москва стелилась под нее охотно и радостно. Красная площадь кишела возбужденной, загодя, еще на подступах, подогретой плотью, и Мать растерялась, не зная, куда ей приткнуть машину. На тротуаре она увидела притоптывающего на морозе Кучинегова и собралась было окликнуть продюсера, когда услышала:
– Позвольте вам помочь? – В проеме открытой пассажирской двери стоял, склонившись, зеленоглазый повар Сяу.
Ароматный Кучинегов так и остался торчать на морозе. Даже если бы Марья заплутала в темном лесу, а не у Красной площади, она и тогда вряд ли посадила бы в свою машину продюсера.
– Садитесь, – позволила китайцу Мать и тихо тронулась с места, косясь на стройного элегантного пассажира, опять напомнившего ей героя «Летающих кинжалов». Он вдруг неожиданно занял ее мысли, и она перестала жалеть себя.
Китаец указывал ей путь к специальной парковке, а Марья думала о нем в свете постигшей ее утраты. Ах, как жаль, что он – повар, обслуга… Даже если его приобщить доподлинно, он так и останется поваром. Ее совсем не беспокоил другой вопрос: почему он оказался в этот момент рядом с ней и взялся решать ее проблему. Женщина в ней уже услышала новый зов. Правда, пока только свой собственный. Очевидно, повар Сяу был приглашен на корпоратив в своем профессиональном качестве, решила Марья. Так что за стол можно было не волноваться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
