— Ой, скорее! Скорее!
— Что с ним?
— Он вдруг упал. Побледнел, сказал, что не слышит стук машинки, еще что-то пробормотал и упал…
— Сейчас посмотрим, — сказал врач и вошел в комнату.
Берталан Керекеш неподвижно лежал на полу. Глаза его были закрыты, лицо и шея покрыты потом, он тяжело дышал. Врач наклонился, расстегнул ему ворот рубашки и приставил стетоскоп к груди.
Маника осталась за дверью, готовая в любую минуту дать отпор всякому, кто захочет войти в комнату. Но никто, видимо, еще не знал о случившемся. Спустя некоторое время в коридоре появился незнакомый мужчина, коренастый и широкоплечий, и направился прямо к триста тридцать первой комнате.
— Сюда нельзя, — остановила его девушка.
— Почему? — удивился мужчина. — Что там происходит?
— Моему коллеге стало плохо. Любопытным там делать нечего, — неприветливо сказала Маника. — Там сейчас врач. Лучше не мешать.
— Мне нужен Берталан Керекеш, — сказал незнакомец.
— Это как раз ему стало плохо.
— Тогда тем более я должен войти. — Решительно отстранив девушку, он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
Врач, склонившийся над лежащим на полу человеком, поднял голову.
— Что вы хотите? — неприязненно спросил он.
— Я из милиции, — сказал капитан Пооч. — Мне нужен Берталан Керекеш.
— Это он.
— Что с ним?
— Вероятно, пищевое отравление. Возможно, надо сделать промывание желудка. Я должен отправить его в больницу. Но, может быть, я смогу помочь ему сам. — Он открыл свой чемоданчик, наполнил шприц белой жидкостью и, засучив Керекешу рукав рубашки, нашел вену.
Керекеш дернулся. Врач медленно сделал инъекцию.
— Глюкоза, — сказал он. — Я вижу, что не ошибся. У него на предплечье свежий след от укола. Лучше бы он утром зашел ко мне и рассказал, что с ним случилось. И не было бы этой неожиданности. Если, конечно, для него это неожиданность. Просто не понимаю… Ведь я же знаю каждого на нашем предприятии, но я и не подозревал, что Керекеш…
— Он нуждается в вашей помощи? — спросил Пооч.
— Нет, — сказал врач. — Смотрите, я был прав! Ему уже лучше.
Постепенно к Керекешу вернулся здоровый цвет лица. Веки его дрогнули, затем приоткрылись. Взгляд прояснился. Он без всяких усилий сел и огляделся.
— Я в больнице? — спросил он.
— Почему вы так думаете? — в свою очередь, спросил его врач.
Берци помедлил с ответом.
— Ведь мне стало плохо, да? Я помню, что потерял сознание. Я думал, у меня что-то серьезное… и я уже в больнице.
— Легкое недомогание. Все уже позади, — сказал врач. — Ваше счастье, что я понял, в чем дело, и сразу принял меры. А то могло быть еще хуже. Вы диабетик?
Керекеш медленно поднялся и сел за свой письменный стол.
— Нет, я не диабетик. — сказал он, щурясь, точно ему больно было смотреть на свет.
— Что вы сейчас чувствуете? — спросил врач.
— Даже не знаю, — сказал Берталан. — В общем, у меня ничего не болит. Вот только… какая-то странная дрожь.
— Я считаю, что госпитализация не нужна, — сказал врач.
— Я тоже так думаю, — помедлив, согласился Берци. — Хотя…
Врач защелкнул свой чемоданчик и убрал в карман очки.
— Если вы хотите…
Пооч подошел ближе.
— Вы Берталан Керекеш, не так ли?
— Да, это я.
— Как вы себя чувствуете?
— Мне уже лучше, — неохотно проговорил Керекеш.
— Вы можете отвечать на вопросы?
— Почему же нет, — вмешался врач. — Конечно, может.
— Вы были осуждены за хищение сроком на год и четыре месяца и пять месяцев назад вышли из заключения.
— Да, — подтвердил Керекеш и с видом оскорбленного достоинства откинулся на спинку стула. — До каких пор меня будут этим попрекать?
Пропустив мимо ушей замечание Керекеша, Пооч строго спросил:
— В тюрьме вы находились в одной камере с человеком по имени Геза Халас, верно?
— Да… А почему вас это интересует? — спросил Керекеш уже не столь самоуверенным тоном.
— Меня интересует ваш приятель. Насколько мне известно, в тюрьме вы подружились. Вы еще дружите?
— Уже нет.
— Когда прервалась ваша дружба?
— Когда я вышел из тюрьмы. Моя жена была против.
— Ваша жена с вами развелась, пока вы отбывали наказание.
Керекеш выдвинул ящик, достал из коробки два куска сахара и сунул их в рот. Через секунду он снова полез за сахаром.
— Я никогда с этим не смирюсь! — воскликнул он и театральным жестом прижал руку к груди. — Я все равно ее люблю! И хотя мы в разводе, я всегда говорю, что она моя жена. Для меня не существует других женщин! И не может существовать! Так вот, моя жена возражала против нашей дружбы, и я ее послушался. Я сказал Халасу, что между нами все кончено.
— Когда вы виделись с ним последний раз?
Керекеш непрерывно ел сахар, один кусок за другим.
— Я уже вам сказал, сразу после того, как вышел из тюрьмы.
— И больше вы не виделись?
— Нет, — отрезал Берци.
— А как вы с ним разговаривали, если больше не виделись?
— Ну… по телефону. Он несколько раз звонил мне на работу. И написал письмо.
— Как Халас отнесся к тому, что вы не хотите с ним дружить?
— Да так… спокойно.
— Он не обиделся?
— Да что вы! Мне показалось, он даже обрадовался. Думаю, он нашел себе друзей без судимости.
— Возможно, — кивнул Пооч. Он вынул из портфеля фотографию под номером 914 и положил ее перед Керекешем. — Взгляните-ка. Вы его узнаете?
— Конечно, — сказал он, внимательно разглядывая фотографию. — Никаких сомнений, это он.
— А это кто? — спросил Пооч и положил перед ним другую фотографию.
Керекеш взглянул на снимок и улыбнулся.
— Зачем вы спрашиваете? Вы же видите, что это я!
— Между вами удивительное сходство.
— Да что вы! — небрежно отмахнулся Берци. — Я же русый, а Халас шатен.
— Темно-русый и светлый шатен — разница небольшая.
— Все равно не спутаешь! А похожи мы только на фотографиях. Если бы вы видели нас вместе, наверняка бы не спутали! Халас гораздо ниже меня ростом и худее, а голос у него тонкий. В тюрьме нас дразнили, что мы похожи, и тогда я, бывало, выпрямлюсь, а Халас сгорбится — так он был мне по плечо, и говорим, смотрите, мол, как мы похожи, точно два яйца.
— А где теперь Геза Халас? — спросил Пооч.
— Откуда я знаю? Я же сказал… — Он снова положил в рот кусок сахара.
— Долго вы еще будете есть сахар? — спросил капитан.
Керекеш густо покраснел и покосился на врача.
— Извините. Это у меня дурная привычка, — сказал он и задвинул ящик.
— Я покажу вам еще одну фотографию, — сказал Пооч, кладя перед ним снимок Жофии Бакони, сделанный милицией.
Берталан Керекеш взглянул на фотоснимок и побледнел.
— Черт возьми… кто это?
— Не узнаете?
Берци пытался скрыть свое беспокойство.
— Какой ужас… она мертвая! Зачем вы мне это показываете?
— А вдруг вы ее узнаете.
— Я?.. Почему я?.. Кто эта женщина?
— Жофия Бакони.
— И… и… она повесилась? Но… но почему?
— Жофия Бакони была невестой Гезы Халаса. Ее убили.
Керекеш судорожно вцепился в край стола.
— Нет, это невозможно, — проговорил он, не спуская глаз с фотографии. — Наверное, это самоубийство.
— Почему вы считаете, что это самоубийство?
— Такая красивая женщина… такую красивую женщину… нельзя убить! Нет, это невозможно… — проговорил он, тяжело дыша.
— Вы ее знали?
— Нет, что вы, нет! Никогда не видел. Но эта фотография… эта ужасная фотография… так на меня подействовала. Я не могу этого видеть!..
Пооч убрал все три фотографии.
— Да, страшное зрелище, — согласился он. — Я вас понимаю. Значит, вы ее не знали?
— Нет.
— Ну тогда у меня к вам другой вопрос. Кто-нибудь навещал Халаса в тюрьме?
— Мне он об этом не рассказывал.
— Сестра к нему не приходила?
— Сестра?.. Откуда мне знать?
— Он не говорил, что получил письмо от своей сестры?
— Не помню, — сказал Керекеш, не глядя следователю в глаза. — Может и говорил.
— О чем ему писала сестра?
— Да откуда же я знаю?
— Ведь вы были друзьями!
— Ну и что? Разве он обязан был мне во всем отчитываться?
— А зачем ему было это скрывать?
— Я ничего не знаю! — хрипло сказал Керекеш. — Может, у него и была сестра, может, она ему писала, может, она его навещала… я ничего не знаю! Он мне не говорил! Понимаете? Не говорил… ни тогда, ни после…
— После чего?
— После того, как вышел из тюрьмы.
— Так вы же больше не виделись!
— Ну разумеется! Раз он нашел родню, ему уже не нужен был старый друг!
— До этого вы говорили, что сами с ним порвали!
— Мы оба порвали.
