Ларик действительно собирался в кино.
— Я почему-то решила, что ты хочешь мне позвонить, — без обиняков заявила Валя, позвонив на вахту общежития. Наскучив неопределенностью, она брала инициативу в свои руки.
Помолчав, он ответил с извинением в голосе:
— Я действительно собирался.
— Я так и думала. И что ж тебе помешало?
— М-м… Работа допоздна… и телефон вечно занят.
— …Ну, как живешь? — храня превосходство в интонациях, спросила она.
— Да вот, в кино собираемся.
— На что?
— В Зимнем стадионе фестивальные идут, «Полет над гнездом кукушки».
Пауза. Он не приглашал. Она не напрашивалась.
— А «Скромное обаяние буржуазии» ты уже видела?
— Нет.
— Я тоже. Если хочешь, можем в пятницу сходить.
— Я не знаю, буду ли свободна.
— Нет, если хочешь.
— Ну хорошо, позвони мне завтра вечером…
Она получила приглашение — и интерес к нему сразу ослаб. Итак, она по-прежнему может делать с ним что хочет. Но почему это не радует? Его легко вернуть… или это ей только кажется? Достаточно сознания того, что — может вернуть? И все-таки ей хотелось, чтоб он пригласил ее в кино! Не пойти? Ну и что. Он все равно не позвонит… Наказать тем, что пообещает, но не придет? А если он не огорчится, а наоборот — больше не согласится? Нет: надо пойти и вызвать его на откровенный разговор.
А Ларик долго бродил по морозным черным улицам — охлаждал пыл. Она позвонила! И захотела пойти с ним в кино! И попросила позвонить ей! Успех! успех! повторял он себе.
И трезвый внутренний голос, копия звягинского, осаживал: спокойно! Без головокружения от успехов. Мелочь! Не размякать, не поддаваться чувствам. Помни, как бывало раньше. Один неверный шаг — и конец всему, она потеряет интерес навсегда. Только не дать ей убедиться, что он любит! Иначе — провал, хана.
— Ты играешь комедию, но смеяться должны не над тобой, — говорил Звягин. — Если ты не умеешь заставить женщину плакать — будешь плакать сам.
— А если и так плачешь? — тихо спросил Ларик.
— Мужчине нельзя запретить плакать, но можно запретить показывать это.
Никчемный сюрприз ожидал Валю у касс: рядом с Лариком торчал чертов Володя с девицей. Вот тебе и наедине!
Когда погас свет, Ларик вытащил кулек с карамельками и, прошептав: «Простите бескультурную серость», протянул ей, а потом и им.
Не получилось уединения: Ларик и Валя сидели словно каждый по отдельности. Она ждала, сделает ли он попытку коснуться ее руки: и близко ничего подобного. Он был всецело прямо-таки увлечен фильмом: отпустил шепотом пару замечаний — не для нее, для всех, смеялся на смешных местах… А фильмец был, в общем, зануден, с ненужными неясными повторами, без действия, а так… непонятно что. И с чего это Лариончик стал такой вумный?.. И уж лучше бы он проявил навязчивость, откуда в нас столько английской благопристойности?
— Все это — вырождение, — авторитетно заметил он при выходе. — Вторичные идеи.
Володя с Галей мигом потерялись в толпе. Ага: все-таки решил остаться с ней вдвоем, подумала она снисходительно и с удовлетворением.
— Есть хочется — ужасно, — признался Ларик, — Поздно, перекусить уже негде. Можно было бы погулять, но мороз ужасный, правда?
— Да так… бывало и холоднее.
— На верхотуре смену отпахать — рожа деревенеет. Все старые строители — радикулитчики: разогреешься за работой — а ветерок поясницу прохватит, и привет. Японцы, те шерстяные пояса под одеждой носят. И как строят!
То есть: намерзся за день, прогулка не улыбается.
— Зачем же ты выбрал эту профессию? — (Сам захотел, так чего расхныкался?)
— А — интересно. И — со смыслом. Это тебе не конвейер, не штаны в конторе просиживать. Крыша над головой каждому нужна. Но как подумаешь в мороз о горячем борще — аж слюнки капают.
А ведь голоден бедный мальчик, живет один, ест по столовкам, никто не позаботится…
— Поехали — накормлю, — неожиданно велела она. — Борща нет, но если фасолевый суп тебя устроит…
— Поздно уже…
Они прошли мимо «Маяковской», как бы не видя ее, дальше к «Площади Восстания»; время для принятия решения выигрывалось.
— В двенадцать уйдешь, успеешь на метро к себе. Еще не ночь.
Ларик вздохнул:
— Доброта тебя погубит.
Грамотный комплимент: шутливый, с тончайшим оттенком осуждения — поскольку отнюдь не часто была она добра к нему, признающий ее доброту в данном случае, выражающий благодарность — и сомнение.
— И чеснок есть? — предвкушающе сдался он.
— И лук тоже.
За Лиговкой у вокзала переминалась коротенькая очередь на стоянке: такси подъезжали.
— Сэкономим время? На тачке до подъезда. Бедная студентка не против?
В тепле и уюте машины, на мягком сиденье подлокотник не разделял их, как было в кино, касались друг друга краем одежды, на поворотах качало вбок, сдвигало плечами.
Ларик чувствовал: сейчас не выдержит, обнимет ее, прижмется лицом к холодной, гладкой, пахнущей морозом и духами щеке, зароется носом в родные волосы — и все будет кончено, кончено, кончено! Напрягся, вдохнул, сосчитал в уме до десяти. «Надо срочно говорить, говорить что угодно, когда говоришь — легче…»
Валя дремотно смежила ресницы. Ждала.
— На заочном можно сдать два курса за год, — услышал Ларик свой спертый голос. — Но стать настоящим специалистом заочно — это вряд ли. Архитектура требует человека целиком.
«Что за фальшь я несу?! — ужаснулся он. — Она же все понимает, чувствует, разгадает мою игру — и я ляпнул, кроме презрения мне ничего не достанется…»
Но у нее слова его вызывали мысли иные. И первая: еще один самолюбивый эгоист. Вторая: а кто ж за него позаботится о нем, на кого, кроме себя, он может рассчитывать. Третья: неужели он совсем не думает обо мне… сейчас вечер, мы вдвоем, едем ко мне… Четвертая: а все-таки он серьезный человек.
— А что ты хотел бы построить? — заинтересованно-деловитый тон без грусти.
— Нужен проект дома с крытым двором и собственным микроклиматом, а на кровли и перекрытия — солнечные батареи, — сказал Ларик. — Клад для Средней Азии, этой идеи я пока нигде не встретил.
Подъехали к дому.
— Всего доброго, — сказал Ларик, стоя у открытой дверцы. — Спасибо за вечер.
— Не поняла, — она подняла брови. — Ты что?
— Извини, — вздохнул он. — Уже поздно. И общагу закроют.
— Ты хотел есть, — пожала плечиками.
— Да не настолько сильно. — Улыбнулся и вежливо пожал пальцы в мохнатой варежке. — Спокойной ночи. — И сел в машину.
Угревшись на сиденье, расслабился и отплыл в грезы: она была здесь, с ним, в его объятиях, любила его, и он был счастлив.
А Валя открыла холодильник, убедилась, что суп, разумеется, был доеден за обедом, что с того, еды масса, можно было пожарить яичницу с колбасой… Из принципа раскрыла учебник; наука не лезла в голову.
37. Если к вам пришли гости — радуйтесь, что не госбезопасность
Ларик не звонил. Не показывался. Заготовки уничижительных фраз пропадали втуне.
Вечером третьего дня бимбомкнули в дверь. Он! Валя спокойно выждала, поправила перед зеркалом волосы, придала лицу правильное выражение — занятое, слегка удивленное.
Удивление пригодилось, перейдя в искреннее. В дверях стояла незнакомая девушка.
Девушка была роскошно одета: кожаная куртка на меху, серые стеганые брюки, заправленные в низкие сапожки на шнуровке, и пуховая шапочка с длинными ушами. Челка золотистая, глаза зеленоватые; красивая, спокойная, опасная.
— Здравствуйте. Вы Валя? — уверенно шагнула она.
— Вы ко мне?.. Здравствуйте…
— Позволите пройти? — Она держалась как-то свысока.
— Пожалуйста… — Валя указала на вешалку.
— Я только на минутку. — Села в ее комнате, огляделась.
У Вали упало сердце. Фраза отдалась знакомой интонацией. Каким-то образом она сразу все поняла. Что это имеет отношение к Ларику. Что разговор будет о нем. Что ничего хорошего она не услышит. Грянувшая непоправимость парализовала ее.
— А вы мне нравитесь, — напрямик сказала гостья, бесцеремонно оглядев ее. — Но — к делу. Мы с Ларькой подали заявление, и надо поставить все точки над і.
Ясно постигла: заявление — в ЗАГС, а точки — что они не должны больше видеться.
— Пожалуйста, — выговорила она, плохо владея голосом.
— Я не могу запретить вам видеться, но могу попросить вас.
— Я не искала никаких встреч.
— Не перебивайте, пожалуйста. У нас это совершенно серьезно. Мы нужны друг другу. Он цельный, талантливый человек. У него нет никаких связей, никакой поддержки. Я обязана помочь ему встать на ноги. Он нравится моим родителям, у них есть возможность поддержать стоящего человека. Мужчине нужна женщина, в которой он может быть уверен. Которая свою жизнь посвятит ему. Вы согласны?
