Исходя из имеющихся данных, можно предположить, что похороненными у церкви в Лебяжьем бойцами (командирами или политработниками?), скорее всего, были военнослужащие из состава 193, 340, 167 сд, танкисты 49-й, 89-й или 1 гв. тбр 1 ТК. Но подчёркиваю, что это является лишь моим предположением, и я не берусь делать уверенных выводов, не имея для этого достаточных оснований.
Число пропавших без вести бойцов, командиров и политработников в Лебяжьем и его окрестностях исчислялось сотнями, если не тысячами. О судьбах большинства из них нет сведений до сих пор. Неизвестно точно, и где были захоронены убитые. В сохранившихся документах многих частей в графе о месте гибели и захоронения часто написано только название населённого пункта, без указаний, где конкретно было произведено захоронение. Ещё меньше точности в послевоенных документах, а особенно в составленных недавно книгах памяти.
Вполне понятное желание задним числом исправить прискорбное положение с учётом потерь личного состава в войне и дать родственникам погибших хоть какую-то определённость, выразилось в канцелярской «привязке захороненных» к уже существующим братским захоронениям. Теперь благодарные потомки могут хотя бы приехать на места боёв и увидеть дорогие им имена на выбитых мемориальных плитах. Но фактически останки погибших в войну солдат зачастую находятся совсем не там, где поставлены памятники с их фамилиями, ибо данные книг памяти «привязали» их к захоронениям, увы, только на бумаге.
В подтверждение сказанному приведу случай, свидетелем которому я был лично. В одном из сёл вблизи бывшей линии фронта 1942 года глава сельской администрации показал мне полученный им документ из военкомата с фамилиями около 600 погибших и «предложением» считать их захороненными на братской могиле вверенного ему села! Все они были приписаны к этой братской могиле без всякого фактического перезахоронения, но теперь по документам их останки «захоронены» именно там.
Судя по всему, именно так, на бумаге, «похоронили» в книге памяти и «убитого в Ломово» полкового комиссара Ассорова, последним упоминанием о котором было свидетельство разведчиков 1 ТК, видевших его свисающий из башни танка труп в 10 с лишним километрах от этой деревни. Совершенно ясно, что останков Ассорова в Ломово нет, поскольку фактически никто не хоронил его там. Исходя из документов и анализа сложившейся тогда обстановки, можно сделать практически однозначный вывод о том, что Ассорова в лучшем случае (!) захоронили тогда где-то на поле боя, прямо у подбитого танка, и, скорее всего, его останки остаются там и до сих пор.
Летом 2010 года ко мне обратился за помощью врач из города Ханты-Мансийск А. Мизин. Его прадед, боец 167 сд, погиб в первый же день операции опергруппы Чибисова 21 июля 1942 года в своём самом первом бою. Спустя десятилетия правнук с сыном приехали на могилу прадеда, которая, по данным книги памяти, находится в г. Землянске. Затем, узнав о теме моих исследований, Алексей написал мне письмо с просьбой поделиться имеющейся у меня информацией по 167 сд. В своём ответе я прямо сказал ему, что как бы это ни было печально, но, по моему глубокому убеждению, останков его прадеда в Землянске быть не может. 21 июля 1942 года этот город был тылом немецких войск, и похоронить там бойцов 167 сд было просто невозможно. Скорее всего, погибшего бойца похоронили тогда где-то в районе Малой Верейки, что была на направлении наступления 167 сд. Вскоре я получил новое письмо (цитирую с сокращениями): «Спасибо за быстрый ответ. Какие могут быть обиды. Наоборот, я люблю правду, кого бы она ни касалась. Правда всегда гораздо интереснее. У меня уже появлялись такие же предположения. На чем они основаны? В январе этого года, после того как мне удалось узнать полное имя и возраст моего прадеда, я по базе „Мемориал“ нашел его в списках захоронений. Вот запись:
„Мизин Василий Кириллович, рядовой, 1896 г.р., похоронен 23/07/1942 в братской могиле № 131 (Воронежская область, Семилукский район, с. Землянск, центр), номер захоронения в ВМЦ 36-554, дата создания совместного захоронения — январь 1943…“
Больше мне ничего не удалось найти. Я и решил в отпуске посетить эти места и разузнать побольше. Во-первых, мне самому интересно. Во-вторых, я думал, это произведет впечатление на сына (ему 12 лет)…
В Землянске мы были несколько часов 9 мая. Был торжественный митинг. Я надеялся встретить знающих людей возле могилы. Я понял, что эта могила просто символ… Ничего узнать мне не удалось. Но я не жалею. Сын увидел свою полуистёртую фамилию на бетонной тумбе. Я тоже о многом подумал.
После поездки в воронежском форуме я попросил помощи. И не зря. Савченко Алексей нашел прадеда в списке безвозвратных потерь. Там его отчество с одной буквой Л. Жаль, что я сам не сообразил. Тогда бы я немного изменил маршрут поездки. Вот запись:
„Мизин Василий Кириллович 1896 г.р., красноармеец, должность и специальность — рядовой, ездовой. Последнее место службы 167 сд. Место и год рождения — Омская область г. Тюмень. Убит в бою 21/07/1942. Где похоронен — с. М. Верейка Хлевинского района Воронежской области“. Малая Верейка — как вы и пишете.
У меня сразу же сомнения появились. Если действительно бойцов успели во время или после боя похоронить в М. Верейке, зачем после нашего наступления в 1943 переносить могилу за 6 км в Землянск (это я сам по карте измерил). Я никогда не читал, как бойцов хоронили на войне. Но представить, мне кажется, несложно. Наверняка существовали какие-то распоряжения о том, чтобы создавать общие захоронения по определенному территориальному принципу. Не превращать же всю политую кровью землю в сплошное кладбище. Роют яму и хоронят в ней всех наших (а может, вообще всех), кого удалось найти. Дальше смотрят по спискам. Про кого есть записи в списках, тех на могиле и высекут. Вряд ли могильщики во время войны относились очень трепетно к трупам и именам… А во время боев ценность жизни ничтожна. Какой уже тогда трепет перед трупами. Предали земле и ладно.
Но в Верейке он может быть похоронен? По-моему, у вас где-то я читал, что в списках безвозвратных потерь писали правду. Оставили на поле боя — так и записано. И вероятно, там и лежит он до сих пор. Зачем стали бы перетаскивать, если неубранных наверняка было много?»
Вот такое письмо. Фамилии на памятнике в одном месте, а останки где-то в другом. И это только один конкретный пример, касающийся захоронений в окрестностях Лебяжьего, когда сведения о потерях военной поры не совпадают с официальными данными на памятниках.
Но есть примеры ещё печальнее: человек погиб, но даже упоминаний о месте его захоронения нет. Приведу здесь другой пример, и тоже — из писем ко мне.
Александр Баев живёт в Воронеже. Его дед, лейтенант Ситников Александр Кириллович, пошёл в свой первый бой 13 июля 1942 года в составе 5 ТА генерала Лизюкова. Он был сначала командиром взвода, а затем, очевидно, в связи с большими потерями в комсоставе стал замкомандира роты 685 сп 193 сд. Через 11 дней после прибытия на фронт он погиб. Обстоятельства его гибели остались невыясненными, данные о потерях 193 сд не сохранились, место захоронения неизвестно. Согласно данным ОБД «Мемориал», он погиб 24 июля 1942 года, причём упоминание об этом появилось лишь в 1947 году в приказе об исключении из списков вооружённых сил. Вот и вся официальная информация.
Внук погибшего лейтенанта хранит доставшиеся ему от бабушки письма. Последнее датировано 26 июня 1942 года. Затем никаких вестей от деда уже не было. Полное молчание и неизвестность. В далёком тамбовском селе ничего не знали о том, где он и что с ним. Не знали, что 13 июля, в своём самом первом бою, 193 сд была практически разгромлена, потеряла большое количество вооружения и личного состава и была отведена в тыл. Точно не известно, что произошло в тот день с лейтенантом Ситниковым, но по какой-то причине его посчитали погибшим и сообщили об этом его жене. Но оказалось, что он всё-таки остался в живых! После сбора частей дивизии и приведения их в порядок 193 сд была брошена 21 июля в наступление на Лебяжье. Пошёл в новый бой и выживший в предыдущем лейтенант Ситников. Во второй раз судьба его уже не пощадила. В бою под Лебяжьем он погиб.
В августе 1942-го жена лейтенанта Ситникова получила короткое письмо-записку, которое, увы, стало для семьи и потомков последним упоминанием о муже, отце и деде. Письмо написал его сослуживец и бывший коллега-учитель в гражданской жизни И. Юрьев, с которым они вместе работали до войны в школе села Терновое Хоботовского (ныне — Мичуринского) района, были в военном училище в Тамбове, а потом и на фронте. Очевидно, стремясь опровергнуть сообщение о гибели А. К. Ситникова, появившееся в результате штабной неразберихи и большого количества пропавшего без вести личного состава после первого боя, Юрьев написал: «Ситников А. К. 13/VII убитым быть не мог, т. к. я его видел своими глазами 22/VII и говорил с ним в селе Лебяжьем Воронежской области. Так что здесь вышло какое-то недоразумение».
