её к себе. – Что ты наделала?
Юри отстранилась и раскрыла пальцы Мико, в ладони лежала персиковая косточка.
– Юри никто никогда не дарил подарки. Это был самый лучший подарок в жизни Юри. Поэтому Юри очень хотела сделать госпоже такой же ценный подарок. Юри не может забрать косточку с собой, поэтому будет благодарна, если госпожа за ней присмотрит.
– Это же всего лишь косточка, – выдавила Мико, давясь слезами.
Юри обхватила её лицо маленькими ладошками и очень серьёзно, совсем по-взрослому посмотрела в глаза.
– Это всё, что было у госпожи. И госпожа отдала это Юри.
Мико покачала головой, и Юри погладила её по макушке.
– Пожалуйста, не злитесь и не грустите о Юри. Юри ни о чём не жалеет.
С этими словами она рассыпалась на тысячу золотых светлячков, на мгновение осветив комнату, и исчезла, оставив после себя слабый аромат персика и щекотку магии, которая пробежала по коже Мико прощальным касанием.
Мико стиснула в ладони косточку и прижала к груди, туда, где болело больше всего.
– Завтра, – твёрдо сказала она, сжимая зубы и поднимаясь с пола. – Ты вернёшь Райдэна, ясно?
– Выкуй руку, и мы всё сделаем.
– Начну прямо сейчас. И ты пойдёшь со мной.
Мико тяжело развернулась и вышла из комнаты.
Больше она никого не потеряет.
Глава 34. Песня молота, песня ведьмы
– Что случилось с Юри? – спросила Мико, раскладывая слитки у печи, Кёко забрасывала в жерло дрова. Разбуженный и ничего не понимающий кузнец Инугами пустил их в свою кузню и долго мялся на пороге, прежде чем уйти.
Бунко сидела на циновке и перекатывала в пальцах сияющую горошину. Сжала её между пальцев, поднесла к лицу и, зажмурив один глаз, другим посмотрела сквозь неё на Мико.
– Она отдала мне свою… душу. Нет, не подумай, это не настоящая душа, – лишь сгусток магии, который когда-то был Юри. Она же никогда по-настоящему не была живой.
Мико с трудом подавила желание подскочить к Бунко и отобрать горошину. Вместо этого она с грохотом выложила ещё один слиток.
– Не могла найти момент получше, чтобы списать долг? – Кёко забросила в печь волшебный уголёк, и дрова начали разгораться.
– Списание долгов никогда не бывает вовремя, – цокнула языком Бунко. – Приди я через год, у вас бы тоже нашлись дела поважнее и то, что ну никак нельзя отдать. Имейте смелость платить по счетам, когда просят. И не думайте, что я не пошла вам навстречу. Нить бы кормила меня лет тридцать, а этого, – она подбросила горошину и ловко поймала, – хватит в лучшем случае лет на десять.
– Ты, – Мико обожгла её взглядом, полным ненависти, – собралась сожрать Юри?
– Не Юри, а чувства, что ты в неё вложила. – Бунко понюхала горошину, с удовольствием прикрыв глаза, и облизнулась. – Забота, любовь, радость, горечь потери. Их так много, и они такие разные, вкусные, но… ни в какое сравнение не идут с теми, что ты испытала, добывая нить жизни. Вот там настоящее отчаяние, боль, ужас, муки, ох! – весь твой поход в Ёми впитался в эту крохотную нить! Я как вдохнула её дурманящий аромат, думала, на месте захлебнусь слюной. Знала бы ты, каких усилий мне стоило отказаться от такого трофея в угоду молитвам маленького духа и, пожалуй, из доброй памяти о матери Райдэна. Я ещё очень долго буду об этом жалеть.
Мико вспомнила комнаты в доме Бунко, полные кимоно, украшений и безделушек. Неужели всё это – её запасы? Или то, что она уже успела обглодать? Бунко высунула язык, положила на него горошину и, руками удерживая голову на шее, проглотила. Морщины её мигом разгладились, седина исчезла из волос, губам вернулся красивый алый оттенок, а щекам – здоровый румянец. Мико отвернулась, не желая смотреть на довольное лицо Бунко, и попыталась сосредоточиться на работе. Погоревать время ещё будет.
После войны к отцу не раз заезжали знакомые самураи, лишившиеся рук или ног, и Мико видела, как отец ковал им замену из металла. Дерево быстро гнило и изнашивалось, а металл, хоть и был тяжелее, служил долго. Мико помогала с замерами и чертежами, но к такой тонкой ковке отец её не подпускал. Обычно внутрь таких конечностей вкладывали заклинания, которые помогали руке или ноге стать «живой», приобрести часть свойств потерянной конечности. Заклинания со временем нужно было менять – это сильно осложняло работу: приходилось делать специальные закрытые отсеки, где бумаги с заклинаниями бы лежали долго и были защищены от дождя, снега и других ненастий. У Мико же, если верить словам Бунко, функцию таких заклинаний возьмут на себя нить жизни и перо, которые свяжут руку с телом и напитают её магией самого Райдэна. Это хорошо, значит, конструкцию можно сделать легче и подвижнее. А если руку получится прирастить, как обещал Шин, то можно обойтись и без неудобного крепежа…
Мико не заметила, как с головой ушла в работу. Она думала, что начнёт ковать почти сразу, но в итоге просидела над чертежами до самого утра, перебирая варианты, прикидывая, как протянуть нити так, чтобы каждый палец мог двигаться отдельно и при этом сохранить хорошую подвижность локтя. К обеду она закончила исправлять чертёж и принялась за работу.
Металл из Бездны оказался удивительно лёгким, гибким, но при этом прочным. Ковать из него получалось легко, будто он был создан для тонкой работы. Жар волшебных углей заливал кузницу, по лицу градом тёк пот, капал на металл и недовольно шипел. Даже повязка на лбу не спасала, в одночасье промокнув. Мико била молотом, слушая его ритмичные звуки, и будто снова вернулась в мастерскую отца, укрылась от тревог в жаркой пещере, где её никто не видел. Там, где молот пел свою песню, успокаивая её плачущее сердце. Она наконец знала, что делать, делала то, что умела лучше всего. Она держала в руках судьбу и знала, куда её направить. Она смотрела на цельный слиток и видела конец пути.
Мико была хорошим кузнецом. Любой металл, капризный поначалу, с годами подчинялся её воле, а потом и вовсе будто сам принимал нужную форму. Если и была в Мико крупица магии, то это именно она подчиняла молот, а сердце наполняла уверенностью, а руки – силой. И в момент, когда молот со звоном высекал искры на наковальне, Мико понимала: она может всё.
Мико провела в кузнице три дня. Почти не спала и не выходила, ела то, что приносила Кёко, даже не особо обращая
