— У тамплиеров, если судить по вашему облачению? Вы вступили в Орден...— Я и до того был тамплиером... и уже давно. Но давайте уйдем отсюда! Это место не предназначено для обсуждения человеческих дел, а мне надо многое вам рассказать.
Тибо был рад снова встретить своего товарища и позволил себя увести из часовни. Кроме того, Адам пробудил его любопытство, и это служило явным доказательством того, что он еще не готов был отрешиться от земных дел. В конце концов, ему только что исполнилось всего-навсего двадцать шесть лет, и он был слишком молод для того, чтобы стремиться к смерти, если только речь не шла о том, чтобы встретить ее с мечом в руке.
Покинув храм Гроба Господня, который каноники собрались запереть до завтрашнего дня, чтобы никто не помешал им молиться за упокой души усопшего, друзья вошли под своды улицы Трав, защищавших ее от жарких солнечных лучей и делавших похожей на галерею. Там располагались лавки торговцев фруктами и пряностями, но в этот траурный день все они были закрыты — не по приказу, но по единодушному решению. Жители всех четырех кварталов города, кем бы они ни были, — франками, армянами, греками или евреями, равно оплакивали удивительного молодого короля, чей героизм вызывал общее восхищение, и даже восхищение Саладина, о котором говорили, будто он оплакивает кончину благородного и великодушного врага, в котором иные видели воплощение самого Христа. На улице витали лишь привычные запахи пряностей и фруктов: корицы, перца, тимьяна, яблок, фиников, дыни и прочих земных плодов, которыми она обычно изобиловала. Пуста была и улица Храма, упиравшаяся в большую мощеную площадку, где располагались дом Ордена, его только что достроенная церковь, часовня, раньше именовавшаяся Харам-эш-Шериф, — бывшая мечеть, как и сам монастырь.
Эта мечеть называлась Аль-Акса — дальняя, первые крестоносцы превратили ее в королевский дворец, и только потом Бодуэн II отстроил заново большую крепость, центром которой стала башня Давида. Другая мечеть, круглая и увенчанная лазурным куполом, была построена халифом Омаром для того, чтобы укрыть внутри нее камень Ангела: тамплиеры посвятили ее Пресвятой Деве, как и все свои церкви. Именно туда и повел Пелликорн своего спутника, потому что с этой стороны наверх вели широкие лестницы, и можно было укрыться в тени, не опасаясь быть потревоженными.
За все время пути они не обменялись ни единым словом — может быть, потому, что звук голосов показался бы неуместным в безмолвном городе, замкнувшемся в своей скорби. Здесь, на этой террасе, овеваемой легким ветерком, который приносил с собой благоухание цветов, усыпавших весной холмы и поля Палестины, — крокусов, диких лилий, гладиолусов и анемонов, — здесь можно было поговорить, не боясь быть услышанными. Золотой крест над церковью Святой Марии Латинской сиял в ярких лучах солнца...
Тибо не терпелось о многом расспросить Адама. Но он задал лишь один вопрос:
— Для чего вы меня сюда привели? Разве нельзя было поговорить в другом месте? Я был здесь всего один раз, во время коронации.
— Мы пришли сюда для того, чтобы вы здесь остались! Это единственное место в Иерусалиме, где вы будете в безопасности. Если бы вы не покинули дворец, то сейчас оказались бы в каменном мешке без всякой надежды оттуда выбраться. Вот потому я за вами и пришел. У вас теперь нет господина, подумайте об этом. А сенешалю хочется стереть самую память о прокаженном короле, которого он так боялся. Должно исчезнуть всякое воспоминание о нем, и правильно сделали служившие ему женщины, сбежав оттуда.
— По какому праву? Ведь регент — не он, а граф Триполитанский, который не желает мне никакого зла, совсем напротив.
— Знаю. Он предложил вам поступить к нему на службу, и именно потому Куртене хочет вас погубить. У вас есть одна-единственная возможность от него ускользнуть, друг мой: сделаться тамплиером!
— Монахом-воином? Надо иметь к этому призвание, а у меня его нет.
Адам сорвал росшую между двух камней травинку и сунул ее в рот.
— Друг мой, — сказал он, — вы бы удивились, узнав, как много людей вступает в Орден, не имея к тому ни малейшего призвания, по самым разнообразным причинам, наиболее веская из которых — желание остаться в живых. Среди нас есть даже осужденные, избежавшие казни, потому что наш Храм — это церковь, а стало быть, дает убежище всем, кто в нем нуждается. Довольно того, что вы примете устав с твердым намерением ему подчиняться. Мы умеем хранить тайны. Любые тайны!
Это было слишком ново и слишком неожиданно для того, чтобы Тибо согласился без возражений. Конечно, сохранить жизнь — это замечательно, но он не готов был поступиться свободой.
— Кстати, раз уж речь зашла о тайнах, — проворчал он, — может быть, откроете мне свои? В день, когда вы научили меня, как войти в Дамаск и не попасться, вы сказали, что все мне «объясните» и что королю уже все известно.
— Не по моей вине пришлось отложить объяснение на... несколько лет, — ответил Адам с улыбкой, которая в прежние времена казалась Тибо такой ободряющей. — Но теперь времени для этого у нас достаточно: в Храм за вами никто не придет. И я надеюсь, что вы согласитесь там остаться.
— Я хотел бы сначала услышать вашу историю.
— Она началась около пятнадцати лет назад. Мой отец дал обет совершить паломничество в Святую землю и уже готов был тронуться в путь, но несчастный случай навсегда приковал его к постели: он неудачно упал с коня, повредил спину и лишился возможности ходить. При таких обстоятельствах он никак не мог отправиться в Иерусалим. Но он собирался в это путешествие не только для того, чтобы поклониться Святым местам. Епископ Ланский, которому он доводился родней и был его доверенным лицом, поручил ему передать секретное и очень важное послание его родственнику, Филиппу де Милли, недавно ставшему магистром Ордена тамплиеров в Иерусалиме и сменившему прославленного Бертрана де Бланфора...
— Филипп де Милли? Родственник Госпожи Крака?
— Это ее отец. Он принадлежал к знатному пикардийскому роду, обосновавшемуся в Сирии — в Наблусе, — и женился на наследнице трансиорданской сеньории, а после смерти своей жены Изабеллы, которую нежно любил, стал тамплиером. Но вернемся к моему отцу и к посланию епископа! Поскольку из-за случившегося с ним несчастья отец не мог сам его доставить, епископ добился для меня — а я с недавнего времени состоял в командорстве Пюизе близ Лана — исключительного разрешения его заменить. Речь шла о делах Ордена, я, разумеется, ничего не знал, но мне не забыли сказать, что послание зашифровано. И я отправился в Святую землю. Филипп де Милли, который с трудом справлялся с возложенными на него тяжкими обязанностями, решил, воспользовавшись случаем, сопровождать в Византию короля Амальрика I, передав полномочия своему будущему преемнику — Одону де Сент-Аману. Так что послание мое пришло не вовремя, и Филипп де Милли, не посвященный в тайны и секреты Ордена, не стал от меня скрывать, что ничего в письме епископа не понял.
