звонкий голос.
«Машенькой» была Мария Аркадьевна Третьякова, его любимейшая супруга, которая следовала за ним неотступно и в болезни, и в здравии, и в горе, и в радости, и в работе.
Улыбнувшись этой мысли, Иван Михайлович по-простецки повесил пиджак на спинку кресла и принялся за работу. Ладно, контракт ведь всего на пять лет, а после — точно по музеям!
Кремль, большой обеденный зал, Дмитрий Алексеевич Романов
Дмитрий Алексеевич Романов к своим многочисленным родственникам относился примерно так же, как и к геополитическим соседям: предпочитал любить их на большом расстоянии и мечтал, чтобы они перестали сосать деньги из родовой казны.
При этом и первые, и вторые в большинстве своем мечтали урвать кусочек от империи. Только первые — землицы, а вторые готовы были брать деньжатами.
Но это ладно. С этим каждый правитель в той или иной мере сталкивается в течение всего своего правления. Бедные родственники и агрессивные соседи — практически классика. И не только в Российской Империи, а вообще.
В принципе, когда твой брат или сват буквально сидит на деньгах, а даром что казенных, ну как не попросить немного для себя и сирых деток?
Никак!
С другой стороны, Романовы всегда были сильны кланом. Всем известно — зацепишь одного, остальные подтянутся и размажут обидчика тонким-тонким слоем. Даже без участия императора. Меж собой, конечно, разная грызня бывала, но перед лицом третьей стороны род Романовых всегда проявлял удивительную сплоченность.
По крайней мере, проявлял.
И вот сейчас, сидя за длинным столом в традиционный еженедельный семейный обед, Дмитрий Алексеевич заглядывал в лицо каждого своего родственника, пытаясь понять, какая же падла стреляла в его сына?
О том, что у правителей есть традиция спускаться в народ перед тем, как окончательно дистанцироваться от простых смертных титулами и коронами, в принципе, знал весь клан. Только каждый правитель делал это по-разному: кто-то шел служить, кто-то колесил и куролесил по другим странам, некоторые просто проводили непродолжительное время среди молодежи, наслаждаясь последней свободой. А некоторые, конечно, полноценно шли учиться.
Дмитрий Алексеевич сам так поступил в свое время и сыну настоятельно рекомендовал попробовать. Этот бесценный опыт принес нынешнему императору не только корочку диплома. За время учебы в университете у Дмитрия Романова появилось несколько верных друзей и, чего уж там, личных врагов. К каким-то неприятным личностям он стал относиться терпимее, увидев их в другой среде, а к каким-то приятным — наоборот, строже.
А еще будущий император отточил навыки общения с представителями всех сословий в реальных условиях. Умение говорить с теми, кто ниже тебя по положению, как с равными, с теми, кто выше тебя по положению, как с равными, избегать конфликтов, провоцировать конфликты — все эти тонкие манипуляции без толстой пудры этикета на самом деле очень и очень в дальнейшем пригодились ему по жизни.
Поэтому, когда сын заявил, что хочет поучиться с простыми людьми, Дмитрий Романов был только рад. Прикоснуться к реальности важно, прежде чем взойти на престол.
Чего, конечно, император не ожидал, так это что какая-то псина, жрущая с его руки, решит воспользоваться случаем и лишить страну наследника.
Но Дмитрий Алексеевич Романов был правителем мудрым, сильным и умел проявлять жесткость там, где требуется и когда требуется. Шестеренки уже крутятся, люди ищут.
И люди найдут.
А когда найдут, то никакое кровное родство не спасет иуду, посмевшего поднять руку на члена своей семьи.
Семья — свята, семья — священна. Осмелившийся осквернить эту высшую ценность захлебнется собственной кровью.
Дмитрий Алексеевич позаботится об этом лично.
Императорский Московский Университет, Александр Мирный
Лобачевский взял паузу для подготовки встречи, Афина взяла паузу для подсчета бабок, Василиса взяла паузу для оформления проекта — в общем, все кругом были очень заняты, один я балдел от временного безделья.
Целый день посвятил тому, что был просто обычным студентом: слушал лекции, вяло реагировал на семинарах, обедал в приятной компании и предавался спокойному течению будней.
К вечеру так наотдыхался, что аж устал. И выбирая между почитать книжку по теме курса и сходить к Разумовскому, выбрал последнее.
Я не был уверен, что могу застать тренера в кабинете, и, собственно, в кабинете его и не застал. Разумовский беседовал с каким-то невысоким пожилым мужчиной с почтенной сединой и пузом, которое быстро нарастает у спортсменов, бросивших тренировки.
Разумовский заметил меня первым.
— Иван Павлович, а вот и самый перспективный студент первого курса. Познакомьтесь — Александр Мирный, — представил меня тренер. — Александр — это наш новый ректор, Иван Павлович Третьяков. Мы все очень надеемся, что с вступлением Ивана Павловича в должность в нашей академии, наконец, наведется порядок.
Новый ректор от старого отличался разительно. И дело было не в отсутствии родового перстня, и не в предпенсионном возрасте мужчины. Этот ректор казался более собранным, более серьезным и более ответственным. Он не смотрел сквозь студентов и поверх преподавателей, он смотрел на них и общался с ними, действительно интересуясь собеседником. Для университета это был добрый знак.
— Здравствуйте, Александр, — вежливо кивнул мне ректор. — Наслышан о вас.
— Уверен, слухи приукрашены, — ответил я, выдержав внимательный взгляд Третьякова.
— Время покажет, — усмехнулся ректор, кивнул на прощание Разумовскому и пошел дальше изучать новые владения.
— Ты что-то хотел, Мирный? Или просто пришел покрасоваться перед новым начальством? — спросил тренер.
— Хотел, — кивнул я. — Хочу. Можем побеседовать с глазу на глаз?
Разумовский окинул меня заинтересованным взглядом и толкнул дверь в свой кабинет:
— Ну заходи.
Кабинет был все тот же: обшарпанный, прокуренный, заброшенно-нежилой.
Мужчина плюхнулся в кресло, противно заскрипевшее под его весом, и выжидающе посмотрел на меня.
— Дмитрий Евгеньевич, мне очень нужно ускорить развитие магического дара, — произнес я.
Мужчина не заржал, не выгнал меня взашей, не стал язвить на тему охреневших студентов, считающих себя лучше других. Он продолжал смотреть на меня с молчаливым любопытством.
— Зачем? — наконец произнес Разумовский.
— Вы сказали, что магический резерв теряет эластичность через непродолжительное время, — ответил я. — Я бы хотел выжать из него все возможное.
— Это я понимаю, — кивнул тренер. — Но зачем? Ради какой цели?
Я помолчал, выбирая между вариантами «Надо!» и «Надо до зарезу!», а Разумовский продолжил:
— Программу для вас придумали не от балды, — заговорил он. — Она сохраняет некоторый баланс между осваиваемыми стихиями и вашим здоровьем. Ускоряя открытие стихий и управление ими, ты будешь повышать риски летального исхода на каждой новой ступеньке этой длинной лестницы. Ты можешь тупо умереть, если будешь торопиться. Поэтому я и спрашиваю — зачем тебе это? Мне-то без разницы, как ты будешь обучаться. Вас всего трое, тут почти что индивидуальные занятия получаются.
— Я понимаю суть вопроса, — медленно произнес я в ответ. — И, думаю, вы на самом деле понимаете причины моего обращения. В бою с Долгоруковым все решил случай. Пацан был в эмоциональном неадеквате, и только это помогло мне отбиться. Но в следующий раз может так не повезти.
— Думаешь, будет следующий раз? — склонил голову набок тренер.
С учетом того, что я живу под одной крышей с Иваном Романовым? Да что вы, как можно об этом подумать!
— Уверен, будут, — подтвердил я.
Разумовский вздохнул и отвернулся к окну.
— Я возьмусь за это, но ты пообещаешь мне кое-что, — приняв решение, объявил он. — Ты не дворянин, и просто слово дворянина с тебя взять нельзя. Но и я не аристократ, мне их слова побоку. Но ты дашь слово, как равный равному. Пообещай мне, что если и когда ты почувствуешь, что дальше не сможешь контролировать свой дар — ты остановишься. Дай слово, Мирный, что мне не придется собирать твои кровавые ошметки со всего полигона.
— Даю слово.
У меня есть кое-что получше слова дворянина и слова равного.
Слово офицера.
Том 2
Глава 18
Разумовский не стал составлять мне отдельное расписание, а просто поставил на индивидуальную программу в рамках стандартных тренировок.
Корсакова уже довольно сносно оперировала водяными шариками, Иван пытался испарить лед, а мне сегодня предстояло взять новую стихию — Воздух.
— Первое осознанное открытие стихии — процесс сложный. Не все справляются с первого раза, прямо скажем, — проговорил Разумовский, раздав план занятия моим товарищам. — Значительную роль
