— Прости, нер вод. — сказал Мэйз, улыбаясь с неподдельным весельем. — Ты же знаешь, какой неуклюжей бывает простая ЭРК-пехота. Танцоры из нас никудышные.
Фай затаил дыхание. Он был готов поддержать Ордо в стычке с Мэйзом; Ордо был его другом. И Фай знал что она был совершенно непредсказуем и абсолютно не стеснялся насилия.
Ордо просто пожал плечами и протянул руку. Два ЭРК-капитана пожали друг другу руки, и отправились к барной стойке. Скирата внимательно оглядел их и улыбнулся.
Все ЭРК сумасшедшие. Иногда Фай был благодарен, что из его генов были изъяты самые неконтролируемые частицы Джанго.
Скирата уселся на барный табурет и вытер ладонью пот с морщинистого лба.
— Я не становлюсь ниcколько моложе. — проговорил он, восстанавливая дыхание и засмеялся. — Утром я буду черно-синим. Не стоило это пробовать без нательной брони.
— Вы могли выйти, через несколько минут. — ответил Фай. Он протянул ему полотенце.
— Мы бы не обижались.
— Но я должен был. Я не могу требовать от людей делать то, чего я не могу или не хочу сделать сам.
— Вы никогда и не просили. — Фай уловил короткое затишье, которое образовалось возле дверей — и его причиной была Бесани Веннен.
Она вошла, огляделась, потом заметила Ордо и направилась к нему.
— Пойду на балкон, подышу свежим воздухом. — сказал Скирата.
Последним, что увидел Фай перед тем, как Обрим увел его знакомиться с несколькими офицерами, которые очень хотели поставить ему еще выпивки, была Бесани Веннен, вытиравшая разбитую губу Ордо своим платком и ругавшая заметно удивленного капитана Мэйза.
* * *
— Привет. — сказал Скирата. — Я не заметил, как ты сюда вышла, ад'ика.
Этейн подняла взгляд. Она смотрела с балкона вниз, на бесчисленные маршруты айрспидеров. Ночные пейзажи Корусканта занимали не хуже головидео.
— На мой вкус, там слишком шумно. Вам, судя по всему, это понравилось.
Скирата стал рядом с ней и оперся скрещенными руками на ограждение.
— Показывали КСБ "Дха Верду".
— Готова поспорить, что это было болезненно. — Он казался хорошим человеком — в глубине души. Она обожала его, пусть он иногда ее и пугал. — Хорошо видеть, что все отдыхают. Было тяжело, не так ли?
— Однако мы это сделали. Все мы. И ты, в том числе, ад'ика. Хорошо поработали.
Сейчас она была счастлива и уверена в жизни. Она чувствовала себя отлично. А еще она была уверена, что Скирата тот человек, который мог понять, что такое любовь и на какой риск люди пойдут, чтобы сделать счастливыми тех, кого они любят. Он игнорировал генералов — и вообще каждого, кто стоял на пути его заботы о том, чтобы его солдаты — его сыновья, если уж на то пошло — получили то, что им полагалось по праву.
Не было причины не рассказать ему удивительную новость. Ей следовало бы первым рассказать об этом Дарману, но она не знала — как. И — к тому же — Скирата был Кэл'буиром. Он был отцом каждому.
— Спасибо, что вы были так внимательны ко мне и Дарману. — проговорила она.
Скирата потер лоб.
— Извини, что читал тебе нотации. Я очень за всех них беспокоюсь. Но вы оба счастливы, и я рад это видеть.
— Тогда, я надеюсь что вы будете рады тому, что у меня будет ребенок.
Наступила секунда тишины.
— Что? — произнес Скирата.
— Я беременна.
Она заметила, как затвердело его лицо.
— Беременна?
Она этого не ожидала. Неприятный холодок прополз у нее от живота к груди.
— Чей он? — спросил Скирата. Его голос был ровным, выверенным, отстраненным.
Это был голос наемника.
Это ранило.
— Дармана, конечно.
— Значит, он не знает. Он сказал бы мне, если б знал.
— Нет. Я еще не сказала ему.
— Почему?
— Справится ли он с этим? Это достаточно трудно и для нормального…
— Он не ненормальный. Он такой, каким вы его сделали.
— Я хочу сказать… — Этейн пожала плечами. — Я имела в виду, что у него не было такого опыта, чтобы справиться с фактом отцовства в такое время.
— Его ни у кого не бывает.
— Я хотела, чтобы у него было хоть какое-то будущее.
Лицо Скираты не изменилось.
— Ты это запланировала? Какое у него может быть будущее, если он не знает что у него есть сын? Гены — это еще не все.
— Если кто-то обнаружит, что я жду ребенка, меня выкинут из Ордена Джедай и я не смогу служить. Я должна остаться. Я не могу бросить людей.
Скирата был в ярости. Она чувствовала это. Она также и видела это. И если она считает что это страшно — то это ничто, по сравнению с тем, как отреагирует Совет Джедай. Ее вышибут из Ордена. Она не будет больше генералом, не сможет больше играть свою роль на войне.
"Но ты это знала."
"Ты должна была заранее об этом подумать."
Реальность оказалась очень неожиданной. И все же, она нисколько не жалела, и потому она не думала о реакции Совета Джедай. Это было правильно. К этому ее направила Сила.
— И как ты собираешься скрывать этот факт? — спросил Скирата, все еще холодным голосом.
— Скоро это станет хорошо заметно.
— Я могу входить в транс исцеления и ускорить беременность. Я могу выносить ребенка за пять месяцев. — Она положила руку на живот. — Это мальчик.
Пожалуй это было худшим, что она могла бы сказать Скирате. Этейн, к настоящему времени, должна была бы лучше понять мандалориан. Связь «отец-сын» была превыше всего. Всякая толика теплоты, которую он ей когда-либо выказывал, сразу же улетучилась, и это ранило ее. Она тоже начинала любить его как отца.
Но хороший отец Мэндо ставит сына выше всего.
— Итак, в этом твоем великом плане — подарить моему парню будущее — кем, по твоему мнению, должен стать его сын? Джедаем?
— Нет. Просто человеком. Человеком с нормальной жизнью.
— Нет, ад'ика. — Теперь Скирата сунул руки в карманы. Она видела, как поднимается и опускается его грудная клетка, как тяжело он дышит от подавленной ярости. В Силе вокруг него появился маленький темный вихрь. — Нет, сын Дармана будет мандалорианином, или у него не будет сына вообще. Ты не понимаешь? Если ребенка лишить его культуры, того, что делает его мандалорианином, он… у него не будет души. Вот почему я должен был учить их всех, всех моих мальчиков, тому что такое — быть Мэндо. Без этого они — мертвецы.
— Я знаю, как это важно.
— Нет, не думаю, что ты знаешь. Мы кочевники. У нас нет родины. Все, что у нас есть, что держит нас вместе — это то, кто мы есть, то, что мы делаем, и без этого мы… дар'мэндо. Я не знаю, как это обьяснить… "у нас нет души, нет загробной жизни, нет личности. Мы навечно мертвы."
Этейн повторила "дар'мэндо" про себя.
— Так он и получил свое имя, верно?
— Да.
Перед ней забрезжило понимание того, почему и Скирата и Вэу так заботились о том, чтобы передать подопечным свое наследие. Они не просто дарили им культурную принадлежность; они, в прямом смысле слова, спасали их жизни и их души.
— Он будет владеть Силой. Это сделает его…
— С ума сошла? А ты понимаешь, каким ценным это его сделает для тварей вроде каминоанцев? Ты соображаешь, сколько народа заинтересует его генетический материал? Он в опасности, ты, ди'кут!
О ценности уникального генетического наследия ее сына Этейн никогда еще не задумывалась. Она ужаснулась. Она отчаянно пыталась справиться с угрозами, которые, словно из ниоткуда, возникали вокруг нее.
— Но как Дар может вырастить его?
— А ты не задавалась этим вопросом, когда начинала все это? Ты действительно любишь его?
— Да! Да, ты знаешь, что люблю. Кэл, если у меня не будет этого ребенка, и он умрет…
— Когда он умрет. Он разработан так, чтобы умереть молодым. Я переживу его. И ты создана, чтобы прожить долго.
— Ты сам это сказал — всего лишь одно поколение. Потом — пройдет время, и от клонов не останется ничего, ничего что показало бы, что они когда-то жили, служили и умирали. Они все заслуживают большего.
— Но, опять же — Дарману не дали никакого выбора. — сказал Скирата. — Не было выбора — сражаться ли ему. Не было выбора — становиться ли ему отцом.
Он умолк, отошел к дальнему концу балкона и облокотился на ограждение, точно так же, как в тот раз, когда она видела его мучительно размышляющим о том, не является ли он чудовищем — человек, который превращает маленьких мальчиков в солдат, и посылает их на эту аруэтизе войну.
Этейн ждала. Спорить с ним не было смысла. Он был прав — она вырвала возможность выбора из рук Дармана, точно так же, как это делал любой джедай-генерал.
— Кэл. — проговорила она.
Он не обернулся.
Она осторожно коснулась его спины рукой. Она почувствовала как он напряжен.
— Кэл, что ты хочешь, чтобы я сделала… чтобы все было правильно? Разве ты не хочешь, чтобы хоть один из твоих парней оставил что-то после себя — кого-то, кто будет о нем помнить?
