Молодой боярин тяжко вздохнул:
— Уже не жажду. Я понял, учитель: я не воин Света. Я сражаюсь только за собственную жизнь.
— Что ж, ты начинаешь понимать. Не пора ли нам отправиться домой?
— Веди!
— Нет. Сделай это сам.
— Но как? Я должен следовать за биением сердца? Древлевед кивнул.
Глава 3
Нехлад пробудился со странным, сладковато-мучительным чувством, будто к нему вернулось что-то из прошлого. Глаза уже радовались яркому утреннему солнцу и лицам друзей, а ум настойчиво пытался восстановить ускользающий сон…
— Нехлад! Хвала богам… ты слышишь меня?
— И слышу, и вижу, Торопча. Почему тебя это удивляет? — Яромир шевельнулся и обнаружил, что лежит нагим, укрытый шкурами. Странно онемевшее тело плохо слушалось и пахло застарелым потом. — Сколько я лежу здесь? — спросил он, заподозрив неладное.
— Трое суток уже, — ответил стрелок. — И что за лихоманку подцепил? Три дня пластом лежал, как лед холодный, бредил. Навка к тебе приходила, но колдун запретил ей целительствовать, сказал, ты сам должен хворь одолеть.
— Ничего не понимаю, — признался Нехлад. — Какая хворь, откуда?
«Сон! — мелькнуло у него в голове. — Надо не забыть, что был какой-то сон. Не забывать, что он был, и тогда он, быть может, вспомнится…» Однако в голове настойчиво роились мысли о другом: трое суток… Если расчеты Древлеведа верны, Иллиат может нагрянуть в любую минуту.
Одолевая слабость, Яромир приподнялся на локте. Окно было распахнуто, и все равно воздух в покое оставался спертый, больной. Под окном на лавке, привалившись к стене, дремал Тинар, но, словно почувствовав, что на него смотрят, открыл глаза.
— А, очнулся? — пробормотал он заплетающимся языком, хотел добавить что-то еще, но сон опять сковал его.
— Ночью он подле тебя сидел, — пояснил Торопча, помогая товарищу добраться до постели. Вернувшись, поставил на стол миску, налил щей. — Поднимайся, боярин!
— А где Древлевед? — спросил Нехлад, разминая мышцы и садясь за стол.
От него не укрылось, что при упоминании имени мага тень легла на лицо Торопчи. Впрочем, мог бы и не смотреть — давно знал, что его ближники к Древлеведу относятся весьма неоднозначно.
— Наверное, скоро будет. Он сейчас много по городу ходит.
— А что нынче в городе?
— Посвободнее стало, — с явным облегчением сказал Торопча. — Ливейских переселенцев по селам разводят. Белгастово войско в поле стоит. Князь с Вепрем в Нарог ушли. Буевит тебя вчера спрашивал, но зачем видеть хочет — не сказал.
Приведя себя в порядок, Нехлад вышел на воздух. Был солнечный, шумный день. Жизнь возвращалась в привычное русло, Новоселец прихорашивался. В кузне уже звенел молот Нечая. Нельзя не признать, город попал в заботливые руки.
В головной части кремля сновали слуги и работники, спешили куда-то посыльные, богато одетые люди из народных старшин дожидались приема у Ярополка. Буевит отыскался не сразу. Трое спрошенных указали разные места, и в конце концов молодой боярин наткнулся на стабучского воеводу случайно, когда заглянул на один из задних двориков, где тот что-то обсуждал со своими людьми. Прохладно поинтересовавшись здоровьем Нехлада, Буевит сказал:
— Мой брат принял решение отправить прах Владимира Булата на родину, в Сурочь. Только тебя и ждем, нужно, чтобы ты при открытии могилы присутствовал.
Лицо его при этом было хмурым, и сам он весь подобрался, готовый встретить и недоумение, и обиду, и гнев. И Яромиру действительно захотелось разгневаться. Изъять из кургана — первого захоронения в новой земле — тело первого управителя Крепи значило умалить благодарную память всех сурочцев, оставшихся здесь после гибели Булата. Умалить и их собственный труд и заслугу. Попросту — унизить.
Шаг дерзкий… и глупый. Первая могила — первая святыня в новой земле. Оставить сурочцев без святыни — значит вызвать не только недовольство, но и опасное волнение. Заигрался Ярополк!
Впрочем, все это не так уж важно. Нехлад отметил про себя, что на самом деле остается спокойным и называет про себя сурочцев «они». Хорошо…
— Что молчишь-то? — грубовато, словно лишний раз подначивая (ну давай уже, выругайся поскорее, и покончим с этим!), спросил Буевит.
— Не сочти за труд, сообщи своему брату, что никакого перенесения праха не будет.
— Ярополк рассердится…
— Думаешь, это заставит меня передумать? — пожал Нехлад плечами.
Вид его был столь безмятежен, что готовность Буевита к спору рассеялась сама собой.
— Пойми, Яромир, предложение брата не лишено оснований…
— Пойми, Буевит, меня не интересуют основания. И если Ярополк решит разрыть курган без моего присутствия, как кладбищенский вор, меня это тоже не заинтересует. Не стыдно ему позориться — что ж, его право, а мне недосуг. Демоница из Ашета уже близко.
— Что? Насколько близко?
— Расстояние до нее измеряется не верстами, а поступками.
Ошеломленный внезапной догадкой, Буевит воскликнул:
— Ты позволишь ей захватить город?! Отомстить решил? Даже ценой… ценой своей Незабудки?
— Буевит, забота о ближних делает тебе честь, но горячность унижает. Остынь и подумай. Вспомни события на Новоторной дороге, поразмысли — и сам устыдишься нелепости собственных слов.
Уходил он, довольный своим хладнокровием и рассудительностью. Без гнева оказалось довольно просто найти слова, которые подействуют лучше всяких убеждений. О том, что он будет чувствовать, если Ярополк и впрямь разроет курган самочинно, Нехлад думать не стал.
* * *
Я никто, я ничто, я — морок и тень…
Возвращаясь в гостевое крыло кремля, Нехлад ощутил на себе чей-то взгляд. Чей-то? Он проглотил смешанную с горечью улыбку. Никто в этом городе, росшем и крепчавшем на его глазах, а теперь ставшем поразительно чужим, не мог смотреть на него с такой глубокой печалью и нежностью.
Он прекрасно понимал, что оборачиваться не надо — незачем. Душа подернулась быстро остывающим пеплом, сердце — твердо, как закаленная сталь. Все лишнее, что делало его слабым человеком, осталось позади… Все же он обернулся, встретился взглядом с Незабудкой. Она стояла у окна, придерживая рукой на подоконнике гусли. Он отвернулся и зашагал дальше.
Я никто, я ничто, я — морок и тень…
Открывая дверь в свой покой, он услышал обрывок разговора:
— Благие боги, думал ли я, что мы станем…
— Станем — что? Доброго дня тебе, Тинар. Уже выспался? Так о чем ты говоришь, Торопча?
Стрелок сидел за столом и обматывал нитью из сухожилий верхнюю часть древка стрелы, в которую был всажен игольчатый наконечник. Не прекращая работы, он ответил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
