Например, можно встретить утверждение, согласно которому летом 1918 г. по «тайному приказу» генералов Алексеева и Деникина «всадники» бывшего личного конвоя генерала Корнилова – Текинского полка – рассеялись по Уралу, притаились в екатеринбургских предместьях и готовились к «штурму Екатеринбурга» по согласованию с белочехами. При этом совершенно не принимается во внимание тот факт, что Текинский полк, с которым Корнилов бежал из Быхова в ноябре 1917 г., на Дон не прибыл. Корнилов покинул полк в начале декабря в районе Понар; текинцы эшелонами добрались до Киева, а после занятия его советскими войсками рассредоточились. Лишь некоторые из текинцев впоследствии служили в конвое Деникина и гетмана Скоропадского[712].
Пожалуй, не менее надуманным выглядит рассказ о «заговоре Каппеля», также имевшем целью освобождение Романовых. Полковник В. Каппель действительно был монархистом, но летом 1918 г. он командовал отрядом комучевской «Народной армии», действовавшей в районе Сызрани, Симбирска и Казани, и вряд ли нити возглавляемого им «заговора» могли тогда дотянуться до Екатеринбурга.
Напряженность в Екатеринбурге росла и усиливалась, может быть, не столько от реально существовавших монархических заговоров, сколько от вполне реальной опасности их возникновения. Сама атмосфера Екатеринбурга, казалось, дышала заговорами…
Вместе с тем можно установить и подлинные факты нескольких попыток освобождения Романовых здесь, на Урале.
В конце мая из Одессы в Екатеринбург прибыл некий Ивам Иванович Сидоров (явный псевдоним). В эмигрантской литературе он обычно фигурирует как лицо, которое стремилось, «насколько возможно, облегчить положение царской семьи»[713]. Но колчаковский генерал М. Дидерихс, «курировавший» позднее все следственное производство, проводимое белогвардейцами по делу Романовых, писал, что цели Сидорова, по всей вероятности, были значительно шире[714].
Приехав в Екатеринбург, Сидоров вошел в связь с доктором Деревенько, единственным человеком из окружения бывшего царя, которому было разрешено посещать «дом особого назначения» для лечения больного Алексея Романова. Через Деревенько Сидоров установил связь с Новотихвинским женским монастырем, откуда монахини доставляли царской семье продукты для «усиленного питания». К монастырю сразу же потянулась нить от академии Генерального штаба, переведенной в Екатеринбург из Петрограда еще в апреле 1918 г. Ее слушатели почти сплошь состояли из бывших царских офицеров, среди которых было немало готовых положить голову за «государя-императора». Вместе с тем в слушатели академии поступали офицеры, уже завербованные заговорщиками. Дидерихс пишет, что в мае в Екатеринбург приехал офицер – член бывшего прокорниловского «Союза тяжелой артиллерии». Поступив в академию Генштаба, он «осторожно сошелся с другими курсантами». Целью этой группы было «спасение жизни Романовых»[715]. Некая Е. Семчевская, жена одного из таких слушателей, позднее писала, что постепенно в академии сформировалась группа примерно в 40 человек, посвятившая себя «делу спасения династии»[716].
Монастырь и особенно академия Генштаба находились под бдительным наблюдением местных екатеринбургских властей, выполнявших прямое указание Я. М. Свердлова. В конце мая он телеграфировал Ф. И. Голощекину в Уралоблсовет: «Необходимо во что бы то ни стало держать линию Екатеринбург – Тюмень – Омск. Пошлем людей, все необходимое. Усильте караулы в Екатеринбурге… Возьмите на особый учет геншколу…»[717]
В середине июня, как отмечали местные газеты, в Екатеринбурге усилилась контрреволюционная агитация. На Верх-Исетском заводе контрреволюционные элементы предприняли попытку разогнать местный Совет, захватить город и двинуться на Екатеринбург. В ночь с 12 на 13 июня Уралоблисполком вынужден был сформировать военно-революционный комитет, которому были «вручены неограниченные полномочия по борьбе с контрреволюцией и управлению городом». «Все попытки покушения на Советскую власть, – говорилось в объявлении о создании ВРК, – будут подавляться с беспощадной жестокостью». «Внутренний враг у ворот!» – говорилось в передовой «Уральского рабочего»[718]. К концу июня Екатеринбург оказался уже в зоне непосредственной военной опасности. 28 (15) июня «Уральский рабочий» опубликовал воззвание к трудящимся Урала: «Товарищи! Революционный красный Урал в смертельной опасности!.. К оружию, рабочие и беднейшие крестьяне Урала!». «Дом особого назначения» не мог не ощущать этой растущей напряженности.
В конце июня Николай внес в свой дневник следующую запись: «Провели тревожную ночь и бодрствовали одетые… Все это произошло оттого, что на днях мы получили два письма, одно за другим, в которых нам сообщали, чтобы мы приготовились быть похищенными какими-то преданными людьми! Но дни проходили в ожидании, и ничего не случилось, а ожидание и неуверенность были очень мучительны»[719]. Выяснилось, что эти письма были доставлены в «дом особого назначения» из Новотихвинского монастыря (в частности, в пробках от бутылок с молоком). В них говорилось о приближении к Екатеринбургу «славянских войск», о том, что «друзья не спят», что «долгожданный час близок» и т. д. Николай в своем дневнике отметил, что полученные письма привели всю его семью в состояние «мучительного ожидания», и только. Но имелись данные о том, что он пытался «выйти на связь», ориентировать кого-то на воле на тот случай, если бы они решились действовать. Авдеев, ставший комендантом «дома особого назначения», писал, что при просмотре переписки Романовых было обращено внимание на письмо, адресованное великому князю Николаю Николаевичу, и между подкладкой конверта и бумагой самого конверта обнаружился листок тонкой бумаги с точным планом дома Ипатьева. Все комнаты были обозначены с указанием, кто где помещается[720]. Впоследствии некоторые из белогвардейцев пытались отрицать подлинность переписки екатеринбургских заговорщиков с Романовыми. При этом приводились, например, такие «аргументы» текстологического характера: офицер царской армии не мог именовать Алексея Романова «царевичем», ибо официально он именовался «наследником-цесаревичем»[721], и т. д. Если даже признать, что русский офицер не мог столь ошибочно титуловать младшего Романова (хотя в той обстановке, в которой приходилось действовать монархистам, им было отнюдь не до официальных титулований), то не следует забывать, что в среде монархических заговорщиков, действовавших на Урале, было немало сербских офицеров, не искушенных в российском «табеле о рангах». М. Белявская, близко наблюдавшая жизнь бывшей царской Ставки в Могилеве, пишет: «Сербы (имеется в виду сербская миссия при Ставке. – Г.И.) были убежденными монархистами… Они были до последней минуты уверены, что все изменится и что монархия восстановится. По слухам, один из них, Жарко Мичич, желая спасти царскую семью из Екатеринбурга, поехал туда и был якобы там расстрелян большевиками»[722]. Это свидетельство совпадает с данными советских материалов. В Екатеринбурге среди других лиц, замешанных в контрреволюционных заговорах, были действительно арестованы майор сербской армии Мичич и некоторые другие сербские офицеры. Как было установлено, они находились в тесной связи с действовавшими в Екатеринбурге монархическими организациями[723].
Еще об одной попытке освободить Николая II и его семью в эмиграции рассказал гвардейский офицер капитан П. Булыгин. В конце мая 1918 г. он выехал из Новочеркасска в Киев, имея при себе фальшивый паспорт и рекомендацию командования Добровольческой армии к В. В. Шульгину. Как пишет Булыгин, Шульгин встретил его весьма радушно, «одобрил планы» и дал пароль, который позволял войти в контакт с руководителями «Правого центра» в Москве Кривошеиным и Гурко[724].
