Зачем вообще кораблю Культуры понадобилось вступать в игру сейчас, когда она возвращалась на Сурсамен? Случай-то был пустячным: сомнительный спор о престолонаследии в ничтожном, пропитанном насилием, недемократичном племени, интересном лишь тем, что обитает на планете относительно редкого и экзотичного типа. Не требуется ли от нее сделать что-то на Сурсамене? Если так, то что именно? Ведь ее не проинструктировали, не дали никакого задания, лишили многих возможностей.
Ее одолевали сильные подозрения, что будет очень глупо высовываться и делать что-то сверх запланированного. Она и без того накликала неприятности на свою голову, оставив миссию на Прасадале и отправившись домой, в сентиментальный отпуск. К чему пополнять список обвинений? Учебный курс ОО содержал массу историй об отделившихся агентах, которые по собственному почину предпринимали чудаческие операции. Обычно их ждал плохой конец.
Лишь несколько историй повествовали об агентах, которые упустили очевидную возможность продуктивно вмешаться в события, не имея инструкций. Как всегда, подчеркивалось, что следует придерживаться плана, но быть готовым к импровизации. (А также слушать своего автономника или другого сопровождающего: предполагалось, что они более уравновешенны, менее эмоциональны, чем ты, и именно поэтому находятся рядом.)
Придерживайся плана, а не просто исполняй приказания. Если тебя просят сделать что-то по плану, то у Культуры принято, чтобы ты принимал хоть участие в его составлении. И если по ходу дела обстоятельства стали другими, надо проявить инициативу и смекалку, изменить план и действовать соответственно. Нельзя слепо исполнять приказы, если обстановка изменилась и они не способствуют достижению цели либо идут вразрез со здравым смыслом или общепринятыми представлениями о порядочности. Иными словами, ответственность с тебя никто не снимает.
Стажерам ОО (особенно выходцам из иных цивилизаций) казалось иногда, что жить легче тем, кто поклялся подчиняться приказам, кому разрешено прямо, без раздумий, идти к цели, а не мучиться этическими проблемами. Но именно это различие в подходах считалось основной причиной, по которой Культура в целом и ОО в частности нравственно превосходят всех остальных. Такие мучения и колебания, как признавали все, являлись лишь небольшой тактической помехой. Куда важнее было чувствовать себя нравственно выше цивилизаций того же уровня.
Поразмыслив, Джан Серий решила держаться плана — то есть оказаться дома, отдать родственный долг, вернуться, снова предложить свои услуги. Все очень просто, разве нет?
Она рассмеялась вместе с Квайком, когда он добрался до конца истории, — Джан Серий слушала ее вполуха. Оба выпили еще спирта из изящных, позвякивающих кубков. Голова приятно кружилась, в ушах позванивали колокольчики, словно находясь в хмельном, заговорщицком содружестве с хрусталем.
— Ну что ж, — сказала она наконец, — пожалуй, мне пора. Интересно было пообщаться.
Квайк встал следом за ней.
— Правда? — спросил он. На лице его внезапно появилось встревоженное, даже обиженное выражение. — Я бы хотел, чтобы вы остались.
— Неужели? — холодно спросила она.
— Вообще-то я надеялся, что вы останетесь, — признался Квайк с нервным смешком. — Я думал, мы неплохо поладили. — Он посмотрел на Джан, стоявшую с недоуменным видом. — Я думал, мы флиртуем.
— Думали? — Ей захотелось закатить глаза. Такое случалось уже не впервые. И видимо, по ее вине.
— Ну да, — сказал Квайк, чуть не смеясь, и показал рукой на внутреннюю дверь. — Моя спальня куда как приличнее этой тесной комнатушки.
Он улыбнулся своей мальчишеской улыбкой.
— Не сомневаюсь, — сказала Джан.
Меж тем свет в комнате потускнел. Поздновато уже, подумала она.
Еще один разворот? Оценив собственные чувства, она обнаружила, что усталость не заглушила в ней интереса. Квайк подошел к ней и взял ее руку в свои.
— Джан Серий, — тихо сказал он, — кем бы мы ни пытались казаться другим и даже самим себе, мы все же остаемся людьми. Разве нет?
Она нахмурилась.
— Остаемся? — переспросила она.
— Конечно. А быть человеком, хоть в малой мере, — это знать, чего не хватает ближнему, знать, что ему нужно, знать, чего он, наверное, ищет, блуждая в темноте, желая найти подобие совершенства среди чужих людей.
Она заглянула в его томные, прекрасные глаза и увидела в них (если смотреть трезво, то, конечно, в выражении лица, состоянии лицевых мышц) намек на действительное желание, даже на подлинную страсть.
Насколько близким к человеку, с его нелогичностью и несовершенством, должен быть аватоид, чтобы пройти доскональное высокотехнологичное обследование мортанвельдов! Достаточно близким, чтобы обладать обычными недостатками представителя метачеловечества — и всеми его потребностями и желаниями. Кем бы он ни был — искусной аватарой, воссозданной на клеточном уровне, или чуть измененным клоном реального человека, или чем-то еще, — Квайк, казалось, не был лишен и мужских качеств. Заглядывая в его глаза и видя там бесконечное отчаяние, ненасытное желание (за которым угадывалась неизменная готовность к мучительному томлению, неизбежной боли в момент отказа), Анаплиан чувствовала то же, что и бесчисленные поколения женщин на протяжении тысячелетий. Эта его улыбка, эти глаза, эта кожа; и теплый, ласкающий голос...
Пожалуй, истинная культурианка непременно сказала бы «да».
Джан Серий с сожалением вздохнула. Но ведь я все еще (в глубине души, со всеми моими грехами) дочь своего отца. И сарлка.
— Как-нибудь в другой раз.
* * *
Она села на всевидовое кокон-такси: влажный воздух, странный запах. Закрыв глаза, она сканировала общественную информационную систему большого корабля в поисках последних событий. Никаких изменений в расписании: они по-прежнему держали курс на мортанвельдский петлемир Сьаунг-ун, прибытие ожидалось через два с половиной дня.
Она хотела было заглянуть на гуманоидные сайты свиданий/быстрых контактов (на борту было более трехсот тысяч гуманоидов, и наверняка кто-нибудь...), но помешали усталость и какое-то беспокойство.
Она вернулась в собственную каюту, где дважды замаскированный автономник шепотом пожелал ей спокойной ночи.
Она тоже мысленно пожелала ему спокойной ночи, потом легла и закрыла глаза, но заснуть не могла, продолжая с помощью неврального кружева исследовать корабельную базу данных. Она проверила (дистанционно, преодолевая расстояние и систему перевода, порождавшую пяти-шестисекундные задержки) агентов, которых оставила на базе данных Культуры. С некоторым разочарованием — и большим облегчением — она узнала, что разоблачительных крупных планов съемок по Восьмому или другому уровню Сурсамена нет. То, что случилось там, случилось один раз, и больше никто этого не видел.
Она отключилась от интерфейса Культуры. Одна агентская система, обследовавшая местную базу данных, все еще ждала. Оказалось, ее брат Фербин не погиб; он жив, сейчас летит на мортанвельдском трампе и должен прибыть на Сьаунг-ун меньше чем через сутки после нее.
Фербин! Глаза Джан Серий внезапно открылись в приглушенной тишине каюты.
21. МНОГИЕ МИРЫ
С Хубрисом Холсом происходило странное. Его стали интересовать вещи, которые (если он понимал правильно) были не так уж далеки от философии. И поскольку до сих пор Фербин относился к ней недвусмысленно, это было равносильно предательству.
Началось это с игр, в которые они с принцем, чтобы убить время, играли на корабле «Да будет крепость». Там нужно было плавать внутри сферических экранов, соединенных с мозгом корабля. Такие корабли, как понял Холс, были не просто транспортным средством, то есть емкостями со всякой всячиной, а самостоятельными существами, не меньше, чем мерсикоры, лиджи и другие скакуны, а то и больше.
Существовали совсем уж реалистичные версии — игры, в которых участник, будучи в полном сознании, казалось, физически передвигался, разговаривал, ходил, сражался и так далее (хотя вроде бы не мочился и не испражнялся — Холс так и не спросил об этом). Но такие версии пугали и отвращали принца с Холсом, а к тому же неприятно напоминали крепко врезавшиеся в память рассказы Ксайда Хирлиса, там, на охваченной войной, опаленной поверхности Бултмааса.
Корабль порекомендовал наиболее подходящие для них игры. В итоге Фербин и Холс предпочли вымышленные миры, похожие на Сурсамен. То были военные игры, требовавшие знания стратегии и тактики, порой невмешательства, а порой отваги.
Холс испытывал сначала виноватую, а потом нескрываемую радость, когда ему доводилось играть за принцев. Позднее он обнаружил исследования этих игр, аналитические заметки, комментарии, заинтересовался и начал читать или просматривать их.
