Он также гордился тем, что в первый же день выдержал испытание, которому его подвергла Анамари. Не побоится ли он прикоснуться к человеческим экскрементам? Он не побоялся дышать горячим смрадом страданий и не побоялся нечистот невинной плоти искалеченного дитя. Разве Иисус не прикасался к прокаженным? Нечистоты плоти не вызывали в нем отвращения. Лишь нечистоты души были для него невыносимы.
Вот почему его так беспокоили сны, в которых он видел Анамари. Не прошло и дня, как они стали друзьями. Они беседовали на самые серьезные темы. Она рассказывала ему об индейцах Амазонии и о том, как получила педагогическое образование в Сан-Паулу. Она внимательно слушала, когда он рассказывал ей об истории, религии и эволюции и о всех теориях и идеях, которые перемешались у него в голове. Даже мать, которая всегда была занята младшими детьми и без конца что-то делала для церкви, никогда не уделяла ему столько внимания. Анамари так внимательно его слушала, как будто высказываемые им идеи имели для нее какое-то значение.
Однако ночью он увидел во сне нечто совсем из ряда вон выходящее. В этом сновидении он увидел ее голой и услышал, как некий голос называет ее «Девственной Америкой». Он понятия не имел, какое отношение имеет ее девственность к Америке. Впрочем, даже вещие сны порой были лишены всякого смысла. Но одно он знал точно: всякий раз, когда он видел Анамари голой, она тянулась к нему, и он испытывал такое страстное влечение, что несколько раз просыпался, содрогаясь от воображаемого удовольствия, словно библейский Онан, сын Иуды, который источал свое семя на землю и был за это предан смерти.
Всякий раз после того, как это случалось, Сэм еще долго лежал с открытыми глазами, содрогаясь от страха. И не потому, что он боялся кары Господней. Ведь Господь не поразил насмерть отца за прелюбодеяние, поэтому Сэму за его эротический сон уж тем более не грозила такая опасность. Его пугало то, что в этих снах он увидел, как сам становится таким же похотливым и порочным, как его отец. Он не желал испытывать никакого сексуального влечения к Анамари. Она была старой, тощей и грубой. Он просто боялся ее, но более всего он не хотел ее потому, что он не был похож на своего отца. Он никогда не вступил бы в половые сношения с женщиной, которая не была бы его женой.
Однако когда он пришел в деревню Агуалинда, он почувствовал огромное желание снова ее увидеть. И когда он нашел ее (деревушка была маленькой, и он сделал это довольно быстро), то не смог выбросить из головы красочные картины того, как она выглядела в этих снах, как она тянулась к нему, и как покачивались ее груди, и как прижимались к нему ее худые бедра. Он был готов ущипнуть себя до боли, чтобы забыть об этом влечении.
Это происходило потому, что он жил с отцом. Распутство этого старого ублюдка передавалось и ему, вот в чем дело. Поэтому он проводил вместе с отцом как можно меньше времени, возвращаясь домой только для того, чтобы переночевать.
Чем усерднее он работал, выполняя задания, которые ему давала Анамари, тем проще ему было заставить себя забыть сон, в котором она стояла над ним на четвереньках, слегка касаясь его тела своим. Пропалывай грядки, так, чтобы твоя спина горела от жгучей боли! Промой рану индейцу-охотнику и перебинтуй ее! Стерилизуй инструменты спиртом! Помимо всего прочего, не смей даже случайно касаться ее тела. Отодвинься от нее, когда она окажется рядом, отвернись, чтобы не чувствовать ее горячего дыхания, когда она прислоняется к твоему плечу. Немедленно начинай что-нибудь бодро рассказывать, как только наступит тишина, заполненная лишь жужжанием насекомых, и ты увидишь, как струйки пота медленно скатываются с ее шеи вниз, чтобы исчезнуть в ложбинке между ее грудей, там, где она завязала рубашку узлом, вместо того, чтобы ее застегнуть.
Как она могла быть девственницей, если так вела себя в его снах?
— Как ты думаешь, откуда приходят сны? — спросила она.
Он покраснел, хотя и знал, что она не умеет читать его мысли. А может, умеет?
— Я говорю о снах, — повторила она. — Как ты думаешь, почему мы видим сны, которые становятся явью?
Уже почти стемнело.
— Мне надо идти домой, — сказал он. Она не отпускала его руку. Когда она успела взять его за руку, и зачем ей это понадобилось?
— Мне снится один очень странный сон, — сказала она. — Я вижу во сне какую-то огромную змею, покрытую яркими зелеными и красными перьями.
— Не все сны становятся явью, — сказал он.
— Надеюсь, что это так, — сказала она, — потому что эта змея вышла из... в общем, я родила эту змею.
— Кетцаль, — сказал он.
— Что это значит?
— Божественный пернатый змей ацтеков. А может быть, майя. В общем мексиканцев. Мне надо идти домой.
— Но что это означает?
— Уже почти стемнело, — сказал он.
— Останься и поговори со мной! — потребовала она. — У меня есть комната, ты можешь в ней переночевать.
Но Сэм должен был возвращаться. Именно потому, что он терпеть не мог оставаться наедине с отцом, он осмелился отказаться от ее предложения. Он возбудился уже от того, что она пригласила его остаться на ночь. Он не мог позволить себе провести ночь в том же доме, что и она. В этом случае ему обязательно приснился бы такой сон, которого он бы уже не выдержал. Поэтому он простился с ней и пошел по лесной тропинке, которая вела домой. Всю дорогу он думал об Анамари. Казалось, что даже растения каким-то образом передают ее образ, поэтому теперь его желание стало даже сильнее, чем тогда, когда он стоял рядом с ней.
В густеющей темноте листья деревьев превращались из зеленых в черные. Удушливая тьма ночных джунглей не пугала его, казалось, она приглашает его сойти с тропы и нырнуть в тень, где насыщенные влагой лесные дебри могли бы помочь ему забыться и снять напряжение. Но он не сошел с тропы, а только ускорил шаг.
С чувством облегчения он, наконец, вошел в городок нефтяников. Громко работал генератор, но насекомые, роем кружившие в огромном световом пятне, заглушали его шум. Они отбрасывали тени, метавшиеся в какой-то демонической пляске. Он и его отец жили в большом однокомнатном доме, стоявшем на краю поселка. Домики, построенные нефтяной компанией, выглядели намного привлекательнее, чем хибары индейцев, построенные бразильским правительством.
Несколько человек окликнули его, приветствуя. Не замедляя шага, он помахал им рукой, а одному или двум из них даже что-то ответил. В паху он чувствовал напряжение, вызванное желанием, и лишь благодаря тому, что он находился в тени и шел очень быстро, никто ничего не заметил. Это было настоящее безумие: чем больше он прилагал усилий, чтобы успокоиться, тем чаще перед его внутренним взором возникали образы Анамари. Это уже походило на какую-то галлюцинацию. Его тело не желало расслабляться. Он буквально вбежал в дом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
